Синяя веранда (сборник) - Вернер Елена

– Ну зачем ты это сделал? Мог бы просто мне сказать.

– Да мне все равно не больно… Я бы тебе сказал, ты бы не поверил, понял. Все не верят, «да ну, чё гонишь, покажь…».

– Я бы не попросил. А впрочем, как знаешь. – Речь у Художника была какая-то ненавязчиво-правильная.

– Ты на чем погорел? Вроде не из наших, я же вижу, понял, – заинтересовался Саша. Лезвие ножика в его руке вычерчивало круги по столу.

– Наши, ваши… Все мы общие. Вся страна по зонам, какие тут ваши-наши.

– Ну ты давай это, братву-то с говном не мешай…

– Далась тебе братва, – вдруг в упор посмотрел на него Коля. Саша оторопел. – Что тебе они, ты же сам за себя, ты же вот как этот. – И Художник ткнул пальцем на оскалившего пасть волка с собственного рисунка. И тут же продолжал без паузы: – Этого, кстати, Паша Железняк нарисовать заказал. Наколку бить. А сел я, ты спрашивал, сел за то, что на принцип пошел. Смешно звучит «честь защищал»?

Саша насмешливо присвистнул:

– Бабы какой-то, что ли?

– Свою, – просто ответил Коля. – Жену поймал, с другом.

– Убил? – загорелся Саша. Нож вонзился в столешницу в миллиметре от ползавшего там майского жука. Коля мягко вытащил лезвие из дерева и положил подальше, а жука накрыл ладонью.

– Не успел.

– Ну выйдешь-то – добьешь? – как само собой разумеющееся уточнил Саша.

Художник покачал головой:

– Зачем?.. Понимаешь, это теперь главный вопрос, который я себе задаю. Не потому, что сожалею, раскаиваюсь, а просто – зачем? Смысл вообще? Вот говорю – а зачем? Живу – а зачем? Нужно просто чаще – стоп! И думать, вокруг смотреть, слышать. Лишний раз подумал – может, счастливее будешь.

Саша поморщился, Коля понимающе улыбнулся и погрузился в работу. Саша, видя, что разговор окончен, встал.

– Если ты боли не чувствуешь, то как дальше? – обронил вдогонку Коля, размышляя вслух.

– Я подумаю, – усмехнулся Саша и направился к бараку. Только теперь Коля убрал со столешницы левую руку, которой накрыл жука. Тот барахтался на спине, не умея перевернуться. Коля подцепил его пальцем, перевернул. Майский жук улетел.

Тем временем на тропинке два зэка, несшие длинные доски, посторонились, чтобы дать Саше пройти. В этот момент мимо шла Вера с пустой миской в руках. Она явно только что покормила дворовую собачонку, которая теперь вилась у ее ног, мешая идти. На Сашу Вера даже не посмотрела.

– Сучка… – обронил Вере Саша. Вера вздрогнула.

– Лучше не надо так, – посоветовала она.

– А то что? – прищурился Саша пренебрежительно.

Вера посмотрела на него спокойно, хотя вид у Саши был грозный. Потом молча развернулась и пошла к санчасти. Собачонка требовательно залаяла.

– Больше нет, маленькая! – как ни в чем не бывало засмеялась Вера, потрепала ее рукой по холке и скрылась в дверях. Саша тяжело смотрел ей вслед.

Солнце уже клонилось к закату, было часов девять. Саша лежал на койке в хате № 15, на соседней кровати храпел Картон.

– Эй ты! – двинул рукой по ножке его кровати Саша. Картон испуганно открыл глаза и привстал. – Харэ там храпеть, а то сейчас урою, понял?!

Картон спросонья мелко закивал головой и перевернулся на бок. Саша встал с кровати и взял с пола две гантели. Начал качать мышцы рук. Дверь приоткрылась, и в комнату зашел Соловей.

– Санек, здорово.

Саша кивнул. С койки Картона снова стал доноситься тихий храп. Соловей понизил голос:

– Тут это, такое дело… Пацаны со второго барака там бухло пронесли…

– Ну… – Саша оглянулся на спящего Картона.

– Ну хотят, это, чтоб ты тоже подходил. Угощать будут. Вдарим по чуть-чуть, а?

– Можно. – Саша положил гантели на место. Соловей оскалился:

– Почти на воле, да? Лафа-халява.

Они вместе вышли из комнаты. Храп прекратился, Картон открыл глаза.

Над поселением качалась луна, все огни уже были потушены. Свет горел только далеко, на КПП в конце аллеи, над крыльцом барака и – слабый, как от настольного светильника – в одиноком окне медсанчасти. Стрекотали цикады, и ночь полнилась таинственными шорохами. Где-то звякнула, разбиваясь, бутылка, донесся чей-то оборвавшийся резко, как от удара, грубый хохоток, и все смолкло.

Из второго барака, пошатываясь, вышел Саша. Шел он неровно, избегая открытых пространств, по стене. Споткнулся обо что-то, упал, поднялся, отряхивая ладони и шипя вполголоса ругательства. Он явно был пьян. Качнувшись, пошел дальше. Рядом с медсанчастью он вдруг услышал голоса и бесшумно «щучкой» нырнул в ближайшие репехи.

Над входом загорелся пыльный фонарь. На крыльцо вышли Антонина Сергеевна, в обычной одежде (юбке и кофте с советских времен) и с сумкой, и Вера в белом халате.

– Так, что еще забыла? – размышляла Антонина Сергеевна. – Хм…

Вера смотрела, как на свет фонаря слетаются из тьмы насекомые: мошки, комары. Они роились облаком. Вдруг выпорхнул откуда-то большой серый мотылек с бархатистыми крыльями и стал звонко долбить в тусклое закопченное стекло.

– Так, вот что. Там бумагу из СЭС прислали, на столе, ну увидишь. Заполни ее, хорошо? Там что-то надо, ну сообразишь… Утром приду – сама отправлю. Сделаешь, да?

– Конечно.

– Ну вот умничка. Все, пойду, а то мой ни пожрать не может без меня, ничего… Бухать только может, это уж он мастак… Охохох…

Антонина Сергеевна махнула рукой и, прихрамывая, пошла в сторону освещенного КПП. Вера чуть задержалась на крыльце. Мотылек в последний раз ударился о фонарное стекло и упал на крыльцо, трепыхаясь, но вскоре замер навсегда. Вера задумчиво взглянула на него и зашла внутрь.

Саша все это время лежал в репейнике, притаившись. Когда шаги Антонины затихли, он поднялся и подобрался к слабо освещенному окну первого этажа, заглянул в комнату. Эта была та самая комната, в которой проходило обследование после его прибытия сюда, только та часть комнаты, что в прошлый раз частично была закрыта ширмой: чайник, радиола, аквариум, застеленная кровать. Ширма была убрана, и Саша увидел, как Вера закрывает на ключ дверь кабинета изнутри, потом садится за стол и начинает просматривать бумажки при свете настольной лампы.

Саша отошел от окна, на мгновение задумался и прокрался на крыльцо. Двери между крыльцом и коридором не было, вместо этого шевелилась от ночного ветра выгоревшая кумачовая штора. Он проскользнул в полутемный коридор и приблизился к электрощитку. Тихо открыл и вырубил пробки. Свет во всей медсанчасти погас. Саша затаился.

Был звук поворачиваемого в замке Вериного кабинета ключа, тонкий лучик карманного фонарика и ее быстрые шаги к щитку. Саша бросился на нее, как зверь, фонарик выпал и остался освещать узкой полоской пол. Она не успела вскрикнуть, как его ладонь зажала рот.

– Заткнись, сука.

Вера забилась, пытаясь вырваться. Саша ударил ее по лицу наотмашь, схватил за косу и так поволок в кабинет. Тут светила только луна, разложив свой призрачный веер на пол и стены. Вера продолжала вырываться, и Саша ударил ее снова, так, что она отлетела. Впрочем, девушка тотчас вскочила и попыталась закричать, но не успела – он снова настиг ее, швырнул на кровать, прижимая всем телом, и обвил пальцами шею.

– Пискнешь еще раз – задушу…

Он продолжал держать пальцы на ее горле, пока она не стала задыхаться и мотать головой в полуобмороке. Только тогда разжал пальцы, услышал ее судорожный хриплый вдох и ударил под дых. Она скрючилась, перекатившись на бок к краю кровати, Саша резко развернул ее и задрал халатик, одновременно держа ее обе руки одной своей.

Дальнейшее происходило в тишине, нарушаемой Вериными всхлипами, Сашиным сопением и ритмичным скрипом кровати.

Когда все было кончено, Саша деловито застегнул штаны, подошел к чайнику и стал пить прямо оттуда, долго и жадно. Вера лежала не шевелясь, глядя широко раскрытыми глазами в потолок.

– Не страдай, не целка же, – небрежно обронил Саша и вышел из комнаты. По гравию уличной дорожки зашуршали его шаги и смолкли.