Баловни судьбы - Кристенсен Марта

Ах ты, безобразница, думал он с нежностью.

Миновав поворот, они увидели бегущего навстречу Аннерса. Запыхавшись, он остановился в шаге от них, с облегчением посмотрел на девочку, потом быстро на Тони, и глаза его снова медленно потемнели от испуга.

Что такое? — подумал он, заметив в глазах Аннерса немой страх, и, изготовившись к защите, крепко сжал руль. Он понял, что значит этот страх, и лицо его опалило зноем и сразу же обдало холодом.

Скотина! Все в нем кипело. Скотина! Скотина! Значит, вот что ты подумал. Так вот сразу, без разбора. Ну ясно, ведь от такого, как я, всего можно ожидать. От таких, как мы. Ишь, уставился — да я больше вообще никогда до нее не дотронусь. Я же твоей дочке проклятой ничего не сделал, а надо бы! Да, черт возьми, надо бы, ты этого стоишь! Что ты здесь выламываешься, ведь из-за вас-то мы такими и становимся, потому что вы вечно ждете от нас только плохого. Вам в голову не придет, что хоть раз, хоть один-единственный раз и мы способны сделать добро, а? Будто я только и думал, как обидеть эту пигалицу. Эх ты... Ты же все испортил...

Его охватило неодолимое желание бросить все: велосипед, ребенка, пакет — пусть себе падают — и уйти, но он еще сильнее стиснул руль и, с бешенством посмотрев в испуганные глаза стоявшего перед ним человека, увидел, как лицо его вновь изменилось и страх уступил место смущенной, виноватой улыбке.

— Лена едет, — радостно объявила малышка, и, взяв ребенка на руки, мужчина издал какой-то странный, непонятный звук. А потом прозвучали смущенные, слишком откровенные слова:

— Понимаешь, она — единственное, что у меня осталось.

— Ее велосипед там, на опушке, — быстро сказал он, стараясь побыстрее выпутаться из мучительно неловкого положения, в какое всегда попадал с легкой руки Аннерса, — а мне пора.

— Ладно. — Аннерс посадил ребенка на плечи. — Ну, а мы пошли за велосипедом. Знаешь, Тони, как-то так получается, не успеем мы с тобой встретиться — и тут же торопимся распрощаться.

— Не знаю, что ты имеешь в виду, — испуганно пробормотал он и от смущения поджал пальцы ног. — Ничего не знаю.

— Ну, тогда иди, тебя, наверно, давно ждут.

Он быстро зашагал, раздумывая, чем объяснить свое опоздание. Значит, так: в магазине было полно народу, а когда наконец подошла его очередь, нужные сигареты кончились и пришлось идти в табачную лавку. Потому он и задержался.

Так он шел, сочиняя правдоподобную историю, потом остановился и поймал себя на том, что стоит и смотрит им вслед. И на какое-то долгое, томительное мгновение ему почудилось, будто он сам был этими двумя удалявшимися людьми: мужчиной и ребенком, которому уютно с отцом. Он так ясно ощущал, что это его несут на плечах и что он сам несет на своих плечах ребенка, но в то же время сознавал себя настолько далеким от них, что у него перехватило горло,

— Папенькина дочка, — процедил он сквозь зубы, — и еще ты. Ты и твоя избалованная дочка.

6

Он думал, в кабинете никого нет, как обычно в послеобеденное время, но, ворвавшись в комнату, увидел Сусанну. Она встретила его полулюбезной, истинно профессиональной улыбкой, которую очень просто сменить любым другим, подходящим к данному случаю выражением лица.

— Мне только позвонить, — сказал он и отметил, что голос его прозвучал виновато, да и в походке, когда он направился к телефону, тоже было что-то виноватое.

Так вот и получается, раздраженно думал он. Ведь я, ей-богу, только и делаю, что извиняюсь. Чувствую, что одно мое присутствие стесняет их, а ведь это им следовало бы извиниться, это они вмешиваются в мою жизнь.

— Пожалуйста, пожалуйста, — сказала Сусанна и, подвинув к нему аппарат, продолжала листать журнал.

— Врача нужно вызвать, — зачем-то объяснил он. — Лена заболела.

— Надеюсь, ничего страшного?

— Температура высокая.

Он набрал номер, вызвал врача и положил трубку.

— Сегодня поднялась?

— Да, только что, — кивнул он. — Вчера еще ничего не было.

Это было не совсем верно, девочка вчера уже кашляла, когда Улла с матерью уезжали на Мальорку.

— Понятно. Улла осталась бы дома, если б девочка заболела вчера.

— Естественно. Разве мать бросит больного ребенка? А Улла у нас хорошая мать.

— Конечно, хорошая, — с легким удивлением отозвалась Сусанна.

Ну зачем было это говорить? Разве Улла хорошая мать? Да никогда она такой не была, он куда больше любит малышку. Улле вообще не следовало заводить ребенка, если...

Он испуганно отогнал от себя эту мысль, точно она обожгла его.

— Да, вчера все было в порядке, — продолжал он, словно любой ценой хотел оправдать ее, и вдруг услышал, как насмешливым эхом отозвались бесчисленные прежние оправдания: нет, место в интернате Улле не подходит, она предпочитает работать в обычной школе с малышами и часов брать поменьше. Ей ведь и для себя нужно хоть немного времени, и потом, у нас Лена... Улла так привязана к своей матери, вот и ездит к ней и на рождество, и на пасху, и на троицу, и в отпуск... Улла такая эмоциональная, она просто-напросто обо всем забывает, если выпьет чуть больше, чем следует (когда флирт становился слишком уж откровенным и вульгарным).

Сусанна отложила в сторону журнал и взглянула на него.

— По-моему, лучше было бы поехать тебе.

— Мне? С чего бы это?

— Тебе бы это не повредило.

— Я и так себя отлично чувствую, — быстро сказал он.

— Да? — Она накрыла его руку своей, погладила по запястью. — Смотри, не сломайся, Аннерс.

Милая, добрая Сусанна. Только чем она ему поможет? Ну почему он не женился на такой, как Сусанна, на девушке с ласковыми руками, умеющей найти нужные слова? Почему всегда встречаешь не того, кто тебе нужен, почему всегда так бывает? Он ведь сам точно так же не подходит Улле, как и она ему. Улле нужен сильный человек, которого она могла бы уважать. Вроде Макса. Она презирает меня, понимаешь, Сусанна, и, может быть, как раз поэтому мне пришлось взять на себя чужую роль. Но я не смог с ней справиться, а вы не захотели принять меня в ней.

— Пойду посмотрю, как там малышка, — пробормотал он.

— Может, мне пойти с тобой, Аннерс?

— Нет, нет, не стоит. Я думаю, ничего серьезного, да и врач скоро будет.

И поспешное бегство из кабинета по коридору, через двор, домой, к ребенку.

Девочка спала, щечки ее пылали, ручки были горячие. Он придвинул стул к кроватке, сел и стал ждать врача.

Да, он еще вчера заметил, что с девочкой что-то неладно, и сказал об этом Улле, но та ответила, дескать, все в полном порядке.

«Просто ты чересчур над ней трясешься. Кончится тем, что ты ее совсем замучишь своими ласками. И потом, разве трудно в случае чего вызвать врача?»

А час или полтора спустя, когда он стоял с дочкой на руках и Улла уже садилась в тещину машину: «Так, ну ладно...»

Холодное прощание. И безнадежно тоскливый вечер накануне.

Он поменялся дежурством — разрешение ему дали с таким видом, словно никого не интересовало, придет он или нет, — так что субботний вечер он освободил, наивно полагая, что хотя бы в этот, последний перед отъездом вечер она будет с ним немного поласковее. Он не знал, что теща должна приехать уже в субботу, не помнил, чтобы об этом шла речь. Но она-то наверняка знала и ни капли не удивилась, когда красный «фиат» подкатил к дверям. Просто вышла на кухню и поставила разогревать овощное рагу.

Теща была деланно любезна и пыжилась доказать, что не держит зла за его поведение в прошлый раз, но в ее потугах на великодушие и снисходительность сквозило высокомерие. Она ужасно утомляла: посмотрите, какая я, я ведь обо всем полностью забыла. Мало того, когда сели ужинать, она с громким стуком поставила на стол бутылку вина — в знак примирения. Вина этого оказалось недостаточно. Его быстро выпили под смех и анекдоты, которые он, не придумав ничего лучше, принялся возбужденно рассказывать, чем пару раз заставил тещу громко расхохотаться, а Уллу покачать головой: