Владимир Войнович - Жизнь и необычайные приключения писателя Войновича (рассказанные им самим)
Наша школа представляла собой военный городок, окруженный глухим кирпичным забором. При немцах это было танковое училище с казармами из красного кирпича, помещениями для занятий и ангарами, приспособленными у нас один под солдатскую столовую, остальные под учебные мастерские. Нам сказали, что мы начнем учиться через месяц-полтора, когда закончит учебу предыдущий набор, а пока расписали по ротам, причем я оказался в первой роте, состоявшей почти целиком из ленинградцев, а из моих земляков составилась вторая рота. Мне повезло дважды. Во-первых, с ленинградцами было интереснее, чем с запорожцами. Во-вторых, нам предстояло изучать последнее слово тогдашней авиатехники — реактивный истребитель МиГ-15, а им — ветерана войны, штурмовик Ил-10.
Не спеши выполнять приказание
Немецкая казарма отличалась от «аракчеевской» меньшими размерами жилых помещений — в комнатах, расположенных вдоль длинного коридора, человек по двадцать. Но все-таки хоть немецкая, а казарма. Койки в два яруса, умывальник внизу общий, уборная снаружи традиционного образца — бетонный пол с дырками. Поскольку время учиться еще не пришло, нас предоставили самим себе, и мы превратились в совершенно разложившуюся массу. Никто нами не командовал, никто не следил за нашей дисциплиной, даже за распорядком дня. Поэтому вставали, когда хотели. Кто не хотел, не вставал вовсе. Ленивые просили более энергичных товарищей принести им хлеб и сахар. Остальное посыльный съедал сам. Некоторые до того обленились, что в уборную выходили только по большой нужде. Малую справляли в окно, отчего снег у казармы к концу нашего безделья стал совершенно желтым.
Иногда начальство пыталось нас использовать в хозяйственных целях. Пришел незнакомый офицер, ткнул пальцем в меня:
— Фамилия?
— Ефрейтор Огурцов, — отвечаю (в каком-то фильме был такой персонаж).
— Фамилия? — палец уткнулся в Генку Денисова.
— Младший сержант Редискин, — вытянулся Генка.
Ни совпадение овощных фамилий, ни отсутствие на наших погонах лычек у офицера не вызывают сомнений.
— Редискин, вы будете старшим. За мной!
Ведет нас за казармы к гаражу, возле которого валяются водопроводные трубы.
— Перенесете эти трубы вон туда, за угол. Там сложите аккуратно. Редискин, задача ясна?
— Так точно!
— Приступайте!
— Слушаюсь! Огурцов, равняйсь! Смирно! Трубу на плечо! С места с песней шагом марш!
Я запеваю: «Замучен тяжелый неволей, ты славною смертью почил…»
Зашли за угол. Трубу бросили, не донеся до указанного места, и сбежали. Потом прятались, опасаясь, что офицер начнет нас искать. Но офицеру эти трубы так же были нужны, как и нам. Ему приказали нас как-то занять, он и придумал нам дело, а сам удалился.
Вечерами мы играли в очко. Говорят, новичкам в карты везет, но на меня это правило не распространилось. Я с самого начала стал проигрывать и, проиграв шестимесячное жалованье, на том остановился. С тех пор я, за исключением отдельных мелких случаев, в азартные игры не играю.
Глава двадцать вторая. Школа тупости
«Беспрекословно, точно и в срок»
Пожалуй, что меня больше всего удивляло во время службы в армии, это, с одной стороны, регулярное производство совершенно невыполнимых и часто нелепых приказов и, с другой стороны, столь же постоянное уклонение от их исполнения. Один из главных пунктов устава внутренней службы гласит: «Приказ начальника закон для подчиненного. Приказ должен быть выполнен беспрекословно, точно и в срок». Армейская мудрость учит солдата иному: «Не спеши выполнять приказание, его могут в любой момент отменить». И это не шутка. В армии, через которую я прошел, невыполнение приказов было делом гораздо более обыкновенным, чем в любой цивильной «шарашкиной конторе».
Наконец-то предыдущий выпуск учебу закончил. Курсанты сдали экзамены, пришили к погонам сержантские лычки и разъехались по частям, освободив учебные классы для нас.
Появились и офицеры, назначенные нам в командиры. Первый, самый колоритный — майор Федор Иванович Догадкин: образование восемь классов, гражданская специальность — ученик слесаря. Второй — командир взвода старший лейтенант Потапов, по имени, употребляемом за глаза как прозвище, Жора, чуваш, простоватый мужичок с золотым зубом, образование начальное. Старшина роты тоже Потапов, однофамилец, прозванный де Голлем за сходство с французским генералом. Каптенармус Трофимович, упитанный сверхсрочник женского телосложения. Младшие командиры были выдвинуты из нашей среды. Старший лейтенант Потапов построил взвод, вгляделся в лица и безошибочно выбрал самых тупых на должности помкомвзвода, командиров отделений и старшины классного отделения. Сколько я видел, как начинаются карьеры младших командиров в армии, — их всегда выбирают из самых тупых, но готовых без сомнений повелевать другими.
Непартитурное чтение
Вот наш распорядок дня. В шесть часов подъем, построение, оправка, физзарядка, заправка кроватей, завтрак. После завтрака восемь часов занятий. Потом обед. После обеда полтора часа сна. Потом самоподготовка. Хотя ни о каком «само» речи быть не может. Занятия происходят в классах, обычно с преподавателями, и от дневных отличаются тем, что это как бы не уроки, а консультации. Все передвижения — в уборную, в столовую, на занятия и обратно — только строем и обязательно с песней. После ужина — личное время. Сорок минут, за которые надо успеть подшить подворотничок, почистить пуговицы и сапоги, написать письмо родителям, полистать в «ленкомнате» (если есть интерес) газету. О том, чтобы почитать книгу, нечего и думать. Прочтешь абзац-другой — тебя прервут командой «Выходи строиться!» До армии я читал запоем. Весь день. Или всю ночь. Несмотря на то, что работал и учился в вечерней школе и в аэроклубе. Но все же бывали выходные дни, отпуска и простудные заболевания, когда можно было погрузиться в текст и забыть все на свете. Я обладал способностью так называемого партитурного чтения, когда страницу охватываешь взглядом и вбираешь целиком. В армии же за четыре года я прочел от начала до конца только одну книгу, «Милого друга» Мопассана, и умение быстро читать утратил навсегда. Армия всех нивелирует: одних поднимает, других опускает до среднего уровня. Тупого развивает. Развитого отупляет.
Пуля — дура, штык — молодец
Попади я в батальон аэродромного обслуживания, мог бы отупеть еще больше, но в школе авиамехаников нам преподавали серьезные предметы и на серьезном уровне. Аэродинамику, материаловедение, теорию полета, топографию, конструкции двигателей и самолетов. Преподаватель теории реактивного двигателя капитан Беспятов с отличием окончил Военно-воздушную академию имени Жуковского.
