Чарлз Буковски - Голливуд
Мне нравились моменты, когда расчеты сходились с реальностью; когда жизнь обретала смысл, ритм и значение. Но этот перерыв между заездами — сущее наказание; сидение в этом бурчащем болоте настолько отравляло все удовольствие, что я не раз грозил моей доброй Саре не ездить на бега несколько дней подряд и завалить мир бессмертными стихами.
В общем, я скоротал время до вечера и отправился домой, положив в карман больше сотни. Попал как раз в толпу возвращающихся с работы тружеников. Жалкое зрелище. Племя обессиленных, злых и нищих людей. Торопящихся домой, чтобы по возможности спариться, посмотреть в ящик и пораньше улечься, чтобы наутро начать все сначала.
Когда я въехал во двор, Сара поливала сад. Она прекрасная садовница. И целительница моих безумств. Она кормит меня здоровой пищей, стрижет волосы и ногти и вообще держит в форме.
Я поставил машину, вышел в сад и поцеловал Сару.
— Ну как, выиграл?
— А как же!
— Звонков не было, — доложила она
— Неприятная история. После всего, что было, после того, как Джон чуть палец себе не оттяпал и все такое… Жалко его, сил нет.
— Надо было тебе его сегодня зазвать к нам.
— Я звал, но у него нынче свидание.
— С кем?
— Не знаю. С какими-то лесбиянками. Пускай расслабится.
— Ты обратил внимание на розы?
— Еще бы! Великолепные! Особенно красные, белые и чайные. Чайные — мой любимый цвет. Так бы и съел.
Сара отключила воду от шланга, и мы пошли в дом. Жизнь все же не так плоха. Иногда.
А потом кино закрутилось по новой. Как всегда, новость нам сообщил Джон. По телефону.
— Да, — сказал он мне, — завтра возобновляем съемки.
— Я что-то не пойму. Ты же говорил, фильму конец.
— «Файерпауэр» что-то там распродала. Фильмотеку, какие-то гостиницы в Европе. Кроме того, этим ребятам удалось перехватить заем у итальянцев. Говорят, эти итальянские деньжата не совсем стерильные, но деньги есть деньги. В общем, приглашаю вас с Сарой завтра на площадку.
— Прямо не знаю…
— Завтра вечером.
— Ладно, договорились. Где и когда?
4
В этой части романа, когда съемки фильма наконец благополучно завершаются, Голливуд предстает как перекресток мира, где встречаются и тут же расходятся люди со всего света. Вот заглянул на съемки Манц Леб, постановщик фильмов «Человек-крыса» и «Голова-карандаш» (Дэвид Линч) со знаменитой актрисой Розалинд Бонелли (Изабелла Росселлини, снимавшаяся у него в «Голубом бархате»}, подсаживается к столику неприкаянный Иллиантович (Питер Богданович, югослав по отцу, только что закончивший в тот момент свой фильм «Незаконно ваш», очередную коммерческую неудачу); проходит человек со славянообразной фамилией Сестинов (видимо, подразумевается Питер Устинов, которому Хэнк приписывает постановку «Кладбища домашних животных», творения Мэри Лэмберт, — возможно, вспоминая его актерскую работу у Хэнсона в картине «Маппеты. Большое развлечение»).
И еще. Гарри Фридман упоминает роман о проститутках, по которому хочет сделать с Хэнком еще один фильм. Менахем Голан действительно собирался экранизировать книгу Чарлза Буковски «Женщины».
Прим. переводчика.
А потом кино закрутилось но новой. Как всегда, эту новость нам сообщил Джон. По телефону.
— Да, — сказал он мне, — завтра возобновляем съемки.
— Я что-то не пойму. Ты же говорил, фильму конец.
— «Файерпауэр» что-то там распродала. Фильмотеку, какие-то отели в Европе. Кроме того, этим ребятам удалось перехватить заем у итальянцев. Говорят, эти итальянские деньжата не совсем стерильные, но деньги есть деньги. В общем, приглашаю вас с Сарой завтра на площадку.
— Прямо не знаю…
— Завтра вечером.
— Ладно, договорились. Где и когда?
Мы с Сарой заняли места в отдельном кабинете. Наступил вечер пятницы, конец недели, в атмосфере сквозило нечто легкомысленное. Мы немножко посидели вдвоем, потом к нам присоединился Рик Талбот. Вошел, сел прямо рядом с нами. Заказал только кофе. Я часто видел, как он по телевидению обозревает события в кино вместе со своим напарником Керби Хадсоном. Они хорошо знали свое дело и нередко по-настоящему загорались. У них это получалось очень весело, и сколько всякие ушлые ребята ни пытались с них обезьянничать, никто не мог их переплюнуть.
Рик Талбот выглядел гораздо моложе, чем на экране. И оказался к тому же очень сдержанным, почти застенчивым.
— А мы часто вас смотрим, — сказала Сара.
— Спасибо.
Потом вошла Франсин Бауэрс. Тоже скользнула к нам. Мы ее поприветствовали. С Риком Талботом она была знакома. Франсин вынула из сумочки блокнотик.
— Послушайте, Хэнк, мне бы хотелось кое-что уточнить насчет Джейн. Она ведь индианка, правильно?
— Полуиндианка-полуирландка.
— А почему она запила?
— Это хороший способ укрыться от жизни и, кроме того, форма медленного самоубийства.
— А вы куда-нибудь ее водили, кроме баров?
— Однажды взял с собою на бейсбол. На стадион Ригли, когда лос-анджелесские «Ангелы» играли с Лигой Тихоокеанского побережья.
— И что же?
— Мы оба здорово набрались. Она чего-то на меня взъярилась и убежала. Я объездил все закоулки, искал ее несколько часов. А когда вернулся домой, она преспокойно спала.
— А какая у нее была манера говорить? Она громко говорила?
— Иногда часами могла не проронить ни слова. А то вдруг ее прорвет — и как начнет орать, кроет всех подряд, все крушит. Поначалу я не обращал внимания. Но она цеплялась ко мне. Я-что же? — отвечал той же монетой. Так мы обменивались любезностями минут двадцать, потом утихали, выпивали по маленькой и давай сначала. Нас нигде подолгу не держали. Даже не вспомнить, во скольких местах нам понадавали пинков под зад. Раз, помню, стучимся в один дом, а нам открывает хозяйка, которая только что от нас избавилась. Как завидела нас, побелела как мел, завопила и с размаху захлопнула дверь.
— Джейн теперь нет в живых? — спросил Рик Талбот.
— Уже давно нет. Никого не осталось из тех, с кем я пил.
— А что же вам помогает держаться?
— Мне нравится стучать на машинке. Это меня возбуждает.
— А я даю ему витамины и держу на низкокалорийной диете, без мяса, — добавила Сара.
— А пить вы не бросили? — спросил Рик.
— Пью. В основном когда стучу на машинке или когда рядом люди. Я плохо себя чувствую в обществе, а как надерусь, все как-то расплывается.
— Расскажите еще о Джейн, — попросила Франсин.
— На ночь она клала под подушку четки.
