Григорий Ряжский - Дом образцового содержания
В этот день у Семы с Борисом красного было больше даже, чем зеленого, и редкие березы, семафоря в редколиственном промежутке, просачивались через получившееся пламя слабо-желтым, смягчая общую картину яростного кладбищенского буйства. Бурого этого на их линии добавилось – она подметила такое изменение начиная с прошлого года, после того как в ту же яму опустили Бориса. Причины она не знала, но зато теперь сразу от ворот, если приходить осенью, было видно, где они лежат, оба, под каким цветом. И она сразу шла на этот цвет, почти не глядя под ноги и перед собой, потому что ноги сами вели ее к Мирским, к их месту, потому что там для нее было теперь больше, чем оставалось за оградой.
Телом холод не чувствовался, но, выдохнув, Мирская обнаружила теплый пар, идущий изо рта, и улыбнулась.
«Жива, – подумала, – жива, старая лошадь, дышит, да еще пар пускает, словно раскочегаренный заново отстойный паровоз. – Она закинула голову вверх и обнаружила там серое. – Снизу серое, – подумала, – земля… Сверху такое же… тоже вроде земля. Что ж получается? – И сама ответила на немой вопрос: – Гроб получается тебе, Роза, гроб… – она опустила голову, повела лопатками и хрустнула спиной. – А подыхать отчего-то неохота, Роза Марковна. Неохота…»
Дополнительно смутило Мирскую отсутствие кудряшек на жидкой Татьяниной голове и сам цвет волос – мутно-пепельный, скорей, чем светлый, с грязнотцой, вперемежку с выбеленными сединой отдельно раскиданными пятнами.
– Здравствуйте, Роза Марковна, – сказала женщина и посмотрела на старуху в вопросительном ожидании.
– Потемнела-таки… – неслышно промолвила Мирская то ли женщине, то ли самой себе, но два шага навстречу ей сделала и взяла Таню под локоть. – Я смотрю, ты молодцом держишься, – сказала она уже громче, обращаясь к бывшей невестке, и заглянула ей в глаза, – такая же милая и самостоятельная.
Таня ничего не отвечала, только пару раз моргнула веками и потерянно уставилась в землю перед собой. Внезапно ноги ее подкосились, неловко обеими руками она ухватилась за бывшую свекровь и стала медленно сползать к земле, с трудом удерживая равновесие. Розе Марковне удалось перехватить ее крепче, и это помогло Тане удержаться на ногах.
– Ну, ну… Ну… – она погладила Татьяну по плечу и прижала ее голову к себе. – Не надо, милая, не надо. Что было, то было, надо всем нам дальше жить… – она улыбнулась. – Даже мне, старой, и то надо… Живу вот, а об отдыхе, – она кивнула на могильный камень Мирских, – не помышляю даже.
Именно тогда возник в жизни Мирской Стефан, в тот самый день и час, на том самом месте, у могилы Семы и Бориса. Обстоятельство той первой их встречи Роза Марковна запомнила по двум чрезвычайно важным для нее вещам.
Во-первых, с той минуты, когда за спиной у женщин неожиданно возник рослый сухой мужчина, отлично одетый, лет пятидесяти, в шикарном болотного оттенка длинном пальто при белом шелковом шарфике, – именно с той самой минуты старуха явственно осознала, что время невольного противостояния ее с несчастной Таней окончилось, и по этой причине та вновь будет теперь обретаться где-то рядом, в околосемейной досягаемости, приблизившись к главному дому Мирских на почве восстановленной прошлой жизни.
Второе, что не смогла не узреть Роза Марковна опытным женским взглядом, это – пальто, что было на мужчине, изумительное по качеству ткани и безукоризненное по крою.
– Помощь требуется, дамы? – поинтересовался мужчина, заметив, что одной из женщин нехорошо.
– Благодарю вас, – отреагировала Роза Марковна, окончательно выведя Таню из нетвердого состояния. – Вы очень любезны. – На секунду остановила взгляд на пальто незнакомца и не удержалась, чтобы не спросить: – Простите, это от Петра Алексеева? Я имею в виду, одноименной фабрики ткань будет? Не так?
Таня нервно осмотрелась по сторонам и намеренно спросила чуть громче нужного, чтобы мужчина услышал:
– Роза Марковна, нам пора уже, да?
Мужчина улыбнулся:
– Нет-нет, насколько я знаю, это шотландский кашемир. Хотя на все сто не уверен. Сейчас, знаете, трудно в чем-либо быть уверенным наверняка – времена не те. Хорошие – но не те, не такие, как прежде, другие. – Он кинул взгляд на могильный камень Мирских и, помявшись, поинтересовался: – Я, знаете ли, случайно тут оказался, друга навещал, – он неопределенно кивнул головой в глубину кладбища, – но коль уж наткнулся на вас, то разрешите полюбопытствовать. Мирская Роза – не та ли самая будет, что в тысяча девятьсот двадцать третьем году, – он снова мотнул головой на памятник, – за Семена замуж вышла, в городе Москве? Октябрь, кажется… – и вопросительно так посмотрел на старуху.
Мирская пораженно уставилась на незнакомца:
– Роза Марковна Мирская – это я. А это, – теперь уже была ее очередь кинуть взгляд на мрамор, – мой покойный муж Семен Львович Мирский, архитектор. Мы действительно поженились в двадцать третьем, в Москве. Именно в октябре. А вы почему спросили, молодой человек? Вы что, тоже архитектор?
На этот вопрос обладатель болотного пальто не ответил, но зато переспросил:
– Скажите, а имя Ида вам ни о чем не говорит? Лет двадцать пять тому назад ей было, думаю, под шестьдесят. С тех пор я с ней не встречался, даже не знаю, жива ли. Фамилия ее, кажется, Меркель. Или как-то похоже на это. Не доводилось знать?
– Ида Меклер – моя двоюродная покойная сестра, – мало что понимая, ответила Мирская. – Так кто вы все же, молодой человек? – переспросила она снова, смутно начиная догадываться, что вопрос его не случайный.
Похоже, так и было. Хотя появление незнакомца рядом с могилой сына и мужа было, казалось, самым что ни на есть случайным. И действительно, не было ни Провидения в этой встрече, ни особой ни для кого удачи, ни смертельного последующего расстройства для Розы Марковны даже после того, как узнала она от человека по имени Стефан историю знакомства его с Идой Меклер то ли в шестьдесят пятом, то ли шестом, как ему удалось припомнить, году.
История оказалась проще некуда и уложилась в три минуты, пока цвета вороньего крыла с отливом «Мерседес» Стефана набирал обороты, чтобы доставить женщин по домашнему адресу.
– Куда едем, уважаемые? – вежливо поинтересовался молодой крепкий водитель, похожий на инструктора райкома партии недавних времен.
– В Трехпрудный, если можно, – ответила Роза Марковна, имея в виду, что Таня едет вместе с ней, коли уж так все у них сошлось. – это недалеко от Патриарших.
Стефан удивленно повел бровью:
– Соседи, выходит, я ведь тоже теперь там обитаю, в Трехпрудном, – он обернулся к женщинам и уточнил нечто, что касалось незаконченного разговора. – Дело в том, что, будучи начинающим коллекционером, я сделал первое свое приобретение – несколько поразительных вещей, все у одной женщины, у Иды той самой, именно тогда. Среди прочего, помню, ваза была работы Фаберже и царские фужеры. Да, еще яйцо чудное, в орнаменте и эмалях. Тоже от Фаберже. Все – первоклассное. – Роза Марковна вздрогнула и напряглась, а Стефан продолжал восстанавливать в памяти подробности своей тогдашней покупки: – Теперь всего этого уже нет, не повезло сохранить – времена не позволили, но зато хорошо помню гравировку на постаменте – платиновом, кстати: «Розочке и Семену от родителей в день свадьбы. Октябрь 1923 года г. Москва». Как-то так, кажется. Так вот и говорю – не ваше ли было имущество?
