Наталья Нестерова - Портрет семьи (сборник)
Ноздри пощипывает — верный признак двадцати градусов ниже нуля.
Игоря я не узнала, как, впрочем, и он меня. Мы друг друга вычислили только по тому, что единственные остались на платформе.
— Кира! — позвал меня мужчина в дубленке и рыжей ондатровой шапке, остро модной четверть века назад.
— Игорь! Ты?
Приближаясь ко мне, он галантно снял шапку.
«Как перед покойницей головной убор снимает, — подумала я. — Тьфу ты, какая глупость в голову лезет! Как в храм входя, лысину оголяет».
Лысина у Игоря была пребольшая. Он не знал, как со мной здороваться: за руку, целовать? Мне было так холодно, что не до раздумий. Я двинулась навстречу, обняла и поцеловала в щеку.
— Здравствуй! Надень шапку («Лысину простудишь», — добавила мысленно фразу из детского фильма). Какой зверский холод!
— Кира! Я не купил тебе цветы, они все равно погибнут на морозе.
Если бы на его месте был Сергей или Олег, я бы не удержалась от сарказма: всегда думала, что цветы для выражения чувств, а не для хранения.
— Ну что ты! — улыбнулась ледяными губами. — Какие цветы! Пойдем, или я окончательно окоченею.
— Это все твои вещи? — Игорь показал на сумочку, висящую на моем плече.
— Мои чемоданы украли в поезде и шубу вдобавок. Вот, — я уныло пыталась шутить, — железная дорога в качестве компенсации выдала старую шинель. Дизайн не от кутюрье, конечно.
— Ты в милицию заявила? — Игорь так заволновался, словно не меня, а его последнего добра лишили.
— Да. Милиция честно призналась, что вряд ли найдет воровку.
Я считала, что в подобной ситуации совершенно естественно было бы сказать обворованному человеку, мол, не расстраивайся, дело поправимое и наживное, купим мы тебе одежку и прочее, ограбили — не зарезали. Во всяком случае, я бы именно так утешила. А все, кого я люблю, мои родные и близкие, определенно нашли бы больше добрых слов и обернули ситуацию каким-нибудь веселым ракурсом. Вроде того, что представилась отличная возможность весь гардеробчик на новый сменить.
Но Игорь только спросил:
— Что же ты теперь будешь делать?
Ответила прямо:
— Придется с ходу в карьер просить у тебя денег взаймы. Надо купить зимнее пальто. И еще кучу вещей.
— Конечно. А сколько стоит зимнее пальто? — вырвался у Игоря вопрос.
Жадность — самый трудномаскируемый из человеческих пороков. И в молодости Игорь был прижимистым: если в продаже имелось мороженое фруктовое за семь копеек, он обязательно его покупал, а не молочное за девять копеек.
— Игорь! Я прошу у тебя взаймы. Обязательно отдам, я вполне обеспеченный человек.
— Ты не правильно меня поняла, Кира!
— Еще пять минут на этом холоде, и не только мой понятийный аппарат отмерзнет, но все органы заледенеют. Давай хотя бы войдем на станцию?
— О! Извини! Пойдем на автобус? Если у тебя нет вещей, мы можем не брать такси.
Температура воздуха в автобусе, дребезжащем, как консервная банка, была не выше, чем на улице. Но хоть без ветра — и на том спасибо! Игорь попутно знакомил меня с местными достопримечательностями:
— Хлебозавод, строительное управление, школа, в которой я работаю.
— На полторы ставки физика?
— Я ведь писал тебе два года назад, что коллектив выбрал меня директором, — произнес он с законной обидой.
— Извини, забыла. (Очевидно, информация была в тех письмах, которые я не вскрывала.) А это что?
— Роддом.
— Какой славой пользуется? — заинтересованно спросила я.
— Понятия не имею, — пожал плечами Игорь.
Он очень волновался, этот чужой, отдаленно похожий на себя в студенчестве человек, которому я свалилась на голову. Не сказать, что я готовилась к любви с первого взгляда, но не отказалась бы от нее.
Не вышло! Единственное, что я испытывала к Игорю, — жалостливое участие. Наверное, то же чувствовала ко мне Ира, согнавшая меня с места и укравшая мои чемоданы. Я собиралась взвалить на ничего не подозревающего Игоря уйму собственных бед.
— Мы будем проезжать мимо универмага или какого-нибудь магазина женской одежды? — напомнила я.
— Недалеко от моего дома есть магазин секонд-хенда, там все очень недорого.
Секонд-хенд, чужие обноски! Хорошенькое начало новой жизни! Но в моем положении выбирать не приходится.
Часть вторая
РОЗЫСК
Лика
Лика давно заподозрила неладное. Она внимательно прислушивалась к своему организму, биению ребенка. Ловила себя на новых жестах, изменившейся походке, рассматривании ступенек, на которые ставишь ноги, осторожных, нерезких поворотах корпуса. Она не могла не заметить, что со свекровью происходит нечто подобное, как беременная самка не может не унюхать такую же особь.
Но это было в высшей степени абсурдное предположение! Как и Ликина мама, Кира Анатольевна находилась в том возрасте, когда обнаруживаются страшные болезни, а не беременность. Рожать — дело молодых, а пожилые женщины должны становиться бабушками, добрыми и ласковыми. Да и сама Кира Анатольевна в разговоре с тетей Любой (Лика звала ее «тетей» вслед за Лешкой) шутила на тему: климакс — это закат рассвета или рассвет заката? Как бы там ни было, закат и есть закат, никуда не денешься, природу не обманешь.
Но глупое подозрение день за днем обрастало подтверждающими деталями. И уже попахивало скандальным безобразием в семье. Лика чувствовала себя оскорбленной, точно ее спихнули с трона или, по крайней мере, попросили подвинуться.
Внутренне обидевшись на свекровь, внешне Лика усердствовала в проявлении почтения. Не потому, что она лицемерка, скорее трусиха — боялась обвинений в эгоизме.
Кира Анатольевна тоже проявляла чрезмерно заботливое внимание к Лике. И обе они были как китайские мандарины, соревнующиеся в выражении глубокого почтения. Сидят болванчики за маленьким столиком и ухаживают друг за другом: «Я вам в чашечку сахар положу! А я вам насыплю! Вот вам еще сахарку! И вам! Еще ложечку! Еще!..» И чай уже и не чай, а сироп, и пить его противно, а реверансы не кончаются.
Когда Кира Анатольевна уехала, Лика вначале облегченно перевела дух. Очень верное решение, все шито-крыто. Так было у папы, пока не узнали, что ребенок на стороне растет. Конечно, не на месяц свекровь уехала, а до родов. Вдруг она не сможет разродиться из-за старости и умрет? А куда ребенка собирается деть? В детский дом отдаст?
Сестричку Лешки? Кира Анатольевна не похожа на мать, которая бросает ребенка. Но тогда она бы все сказала, призналась. Только слепцы, вроде Лешки, могут не замечать, как вырос у матери живот, или приписывать полноту вдруг начавшейся прибавке веса.
