Михаил Елизаров - Библиотекарь
Выскочил из толпы Саша Сухарев, его преследовал озверевший гореловец. Правая кисть Сухарева превратилась в обмякшую тряпку, он отбежал на несколько шагов, достал подшипник, метнул левой рукой, промахнулся, выхватил длинную отвертку. Соперники сцепились, упали…
С глухим хрустом впечаталась бита в незащищенную спину Гриши Вырина, но и подкравшийся исподтишка гореловец прожил лишь до момента, пока не сверкнула шашка Марата Андреевича.
Пробежал Вадик Провоторов с топором, кинулся на гореловца, вооруженного мачете. Мельтешащие спины скрыли их.
Сокрушающим шипастым ударом в лицо свалили Пал Палыча. Ларионов, подобрав саперную лопатку, самозабвенно крошил поверженного врага, пока ему в спину по рукоять не вогнали нож.
Звонкий молот Иевлева подбросил в воздух обломки каски и розовые комья, похожие на разваренную свеклу.
Доброволец Буркина уселся в траву и начал деловито перетягивать обрубок руки, брызжущий кровью, как гильотинированная курица.
Гаршенин судорожно тянул косовище, но длинный черненый клинок слишком глубоко увяз в умершем теле. Гаршенин бил труп сапогом, острая шпора вязла и не помогала освободиться. Кто-то уронил биту ему на руки, ломая кости вместе с косовищем, но Светлана Возглякова точным штыковым уколом прямо под воротник уложила гореловца.
Оставил схватку и, заплетаясь, пошел ко мне, словно за помощью, колонтайский хоккеист, рухнул на колени, выронив кайло. Из глазных прорезей белой вратарской личины текла густая медленная кровь. Подбежавший гореловский боец проткнул уже мертвеца, развернулся и напоролся на быструю рапиру Тани Мирошниковой.
Луцис покончил с упавшим противником, оглянулся в поиске нового и прозевал нападение – бита звонко ударила о пластик шлема. Падая, Денис удачно отмахнулся топором, рассекая врагу челюсть, Оглоблин с разбегу нанизал того на вилы и двинулся наступающим пехотным шагом, а наколотый, как в танце, едва успевал переступать…
Если бы мне сказали, что бой длится не больше трех минут, я бы не поверил.
Вдруг я увидел библиотекаря гореловских – Марченко. Я узнал его по родимому пятну воспаленного малинового цвета. Самое страшное было то, что мчался Марченко прямо на меня. Он был без каски, разрубленная верхняя губа подпрыгивала в такт бегу.
Марченко запоздало заметили и наши. Приставленная меня охранять Анна черенком отбросила наседающего гореловца, но кто-то из недобитых схватил ее за ногу, и Анна во весь рост растянулась на вытоптанной траве. Марат Андреевич резкими взмахами шашки, точно нахлестывал коня, проложил себе дорогу через располовиненное тело гореловца, но было ясно, что он не успевает.
Я побежал ко склону. На миг обернувшись, увидел – Тимофей Степанович метнул свой мешок. Кистень, похожий на комету, ударил Марченко в спину, свалил. Марченко рыкнул и на четвереньках пополз, медленно разгибаясь, – на антропологических пособиях так в нескольких фазах изображали превращение обезьяны в прямоходящего сапиенса.
Я рванул по склону наверх, споткнулся, выронил шестопер и услышал отчетливый крик Луциса: «Алексей, назад!» – над моей головой, как пропеллер прогудело весло секунданта.
Я скатился вниз, стоя на коленях, стащил цепь с Книгой. Первой мыслью было отшвырнуть эту неудобную вещь в сторону, чтобы отвлечь Марченко. Но только я глянул в его налитые кровью глаза, на трепыхавшуюся бульдожью губу, понял – пощады не будет.
А цепь так удобно легла в ладонь. Тогда появилась вторая мысль. Я, как пращу, раскрутил Книгу и обрушил на голову Марченко. Стальной футляр воткнулся прямо в основание затылка. Неприятно хрустнул разбитый позвонок. Марченко уже не полз, а, свалившись на бок, перебирал ногами, словно крутил невидимые педали.
– Сатисфакция окончена! – громко и властно произнес какой-то человек, лет сорока на вид, невысокий и щуплый, с отвратительно изувеченным лицом.
Маргарита Тихоновна сняла каску. Одно стекло очков было разбито, щеку залила кровь. Задыхающимся голосом Маргарита Тихоновна сказала:
– Товарищ Ковров, не мешайте вершиться справедливости!
Там, в метрах в пятидесяти от меня, в схватке тоже расставлялись последние точки. Колонтайские бойцы дружно осадили одинокого гореловца. Возгляковы ритмично вздымали лопаты и втыкали в копошащиеся тела. Тимофей Степанович ползал и добивал подранков шилом. Оглоблин и Дежнев загнали одинокого противника на склон, беглец отбивался и пятился, пока не угодил под весло, рухнул и повис на подставленной пике.
Ковров повернулся к хмурому Терешникову, тот пожал плечами и громко сказал:
– Именем Совета поединок окончен!
Таня скинула помятую маску, на скуле красовался здоровенный кровоподтек. Луцис, точно пес, мотал головой, в надежде вытряхнуть контузию. Иевлев зажимал ладонью рану на правом предплечье. Марат Андреевич вытирал лопухом лезвие шашки. Маргарита Тихоновна, широко улыбаясь мне, сморгнула иссеченным веком натекшую под разбитым стеклом кровь…
И тогда меня стошнило в траву едкой, как кислота, желчью.
Недавние зрители оставили склоны и помогали сортировать искалеченные трупы.
Оглоблин и Тимофей Степанович положили на траву мертвого Пал Палыча с раздробленным, словно по нему проехались гусеницы танка, лицом. Игорь Валерьевич тащил бездыханного, с ножом в спине, Ларионова. Погиб Вадик Провоторов. Я даже не увидел, когда это случилось. Его вынесли с распоротым горлом, из которого проглядывали фиолетовые дыхательные внутренности. Умерла от ножевых ран Мария Антоновна Возглякова. Гриша Вырин лежал без сознания. Осмотревший его Марат Андреевич сказал, что вроде позвоночник не поврежден. Я понимал, в случившемся с Выриным есть доля и моей вины. Если бы не я, верные советские рубли защитили бы Гришину спину.
Наши союзники также понесли серьезные потери. Троих бойцов лишились колонтайцы, из шести добровольцев Симонян оставались двое, и лишь один доброволец Буркина пережил битву.
Гореловская читальня сократилась до пяти человек. Эти выжившие сгрудились окровавленной кучкой. Остальные три с лишним десятка, включая библиотекаря Марченко, нашли смерть на месте сатисфакции.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Вначале я долго и брезгливо вытирал о траву железный угол шкатулки. Прежний страх куда-то подевался, вместо него навалилось отмороженное ненатуральное спокойствие, граничащее с крайней усталостью.
Над полем стелился тяжелый дегтярный запах мази Вишневского – Марат Андреевич и Таня оказывали первую помощь раненым.
Маргарите Тихоновне осторожно промывали разбитый глаз, вынимали из брови осколки стекла, она же пылко говорила мне: «Алексей, горжусь вами, вы настоящий герой! – и кровь, мешаясь с перекисью, пузырилась на ее щеке. – Как теперь не поверить в высшую справедливость? То, что именно вы сокрушили Марченко – это знак, я счастлива, что не ошибалась!» – и эти слова оседали в моей голове холодным, витиеватым, точно иней, узором.
