Михаил Веллер - Бомж
А уже не очень соображаю. Я сумку оставил наверху, и прошел по лестнице — насобирал три половичка, где у квартир не резиновые коврики, а обрезки дорожек или еще что тряпичное. Два половичка подстелил снизу, один на себя сверху — и провалился.
Проснулся от кашля. Почти сразу, наверно. Лающий кашель, режущий, больно в груди. И в горле больно.
А внизу уже дверь хлопает. Окно на площадке серое. Утро началось.
И поднимается ко мне один. А ведь ровесник, наверно. Не знаю, лет под пятьдесят. Самый злой возраст. Самый жестокий.
— Та-ак! А ты здесь что делаешь?! А коврики чего набрал? Вшей тут напускать. А ну по-шел!!
Я объясняю, типа отец родной, разреши еще чуток полежать, уйду я, ничего не прошу, приболел просто, согреться хотел.
Пнул он меня по ноге, больно так:
— Пошел! Срань вонючая! Еще по подъездам гадят! Ну!!!
Злой мужик. Чего спорить. Пошел я.
А дождь еще не перестал.
Уже окна светятся, народ из подъездов выходит, мне б до моих труб теплых дойти, да они, похоже, на другом конце города, как меня сюда занесло. Иду вдоль соседнего дома — один подъезд открыт. Не выдержал — вошел и быстро наверх.
И уже на пятый поднимаюсь — навстречу парень спускается. Конкретный качок, нос боксерский по щекам размазан, в дешевой кожаной куртке. И смотрит на меня. Глаза — светлые щелки. Убийца.
Достает он бумажник, из бумажника сто рублей, подает мне и тихо приказывает — даже не приказывает, а просто говорит, что мне дальше делать:
— Иди отсюда.
— Спасибо, — говорю, — сынок. Хорошего тебе дня.
Не мой день. Не могу больше в подъезд идти, опять выкинут. А уже голова кружится и ноги слабеют. Точно температура прет.
В больницу я двигался без всяких мыслей. Кашляю, грудь и горло режет, а я на свою харкотину смотреть боюсь: если кровь — значит, смерть пришла.
Добрел. Приемный покой. На дверях охранник. Куда? Да подыхаю, говорю. Какой-никакой — человек все же. Воспаление легких, подлечиться бы надо.
— Направление есть?
Да какое же у нас направление. Направление на кладбище, но неохота пока все же.
— Постой здесь!
Скрылся, вышел:
— Вам надо в поликлинику. Здесь с улицы не принимают.
По указанному адресу потащился я в поликлинику. Иду и понимаю, что фигню я порю. Никто меня нигде без документов не примет. И даже нельзя их за это осуждать. Такой закон. В морг примут, а больше — никуда.
Дождь перестал, но у меня кроссовки мокрые, все влажное на мне, изнутри у тела тоненький теплый слой, а чуть не так повернешься — и мокрое-холодное к телу липнет. А уже не колотит. Уже чувствую, как пышет от меня, даже руки горячие стали.
Прихожу в поликлинику. В регистратуру толпа, одежду сдают в гардероб, свет от ламп какой-то тоскливый. Ну что, за номерком вставать надо. А кто ж мне даст номерок без карты, без паспорта и без прописки. Народ на меня косится дико, морщится, отодвигается. Передо мной тетка толстая в мохеровой кофте и какой-то волосатой юбке, так у нее уж шея стала малиновая от возмущения, шипит под нос типа ходят тут черт-те кто. Постоял я минут пять неизвестно зачем и отошел к дверям.
Нянечку попытался отловить, со всей вежливостью:
— Можно один вопрос?
А нянечка, старушка-помело, покрикивает тут на посетителей, расхаживает, самоутверждается.
— Какой такой тебе вопрос? Ты что ж в таком виде в медицинское учреждение идешь?
Короче: нет паспорта — нет медицинской помощи. По месту жительства. С предъявлением документов.
Я и так знаю, что я в вашей стране не живу. Я промеж вас — в другом измерении.
До чего злоба доводит: не могу охраннику вмазать — так хоть старушке сейчас чуть в рыло не дал. Клятва Гиппократа. Ну духовный народ, ну суки позорные.
Уже светло, день, и я в злобе, намерен сдохнуть с музыкой и хлопнуть дверью на прощание, иду к их долбаному приюту. Центру социальной адаптации или как вас там. Я ваш суп не жрал, ваших вещей не брал, вы на меня из бюджета деньги получаете — лечите, твари.
Сука, я уже иду с настроением помирать так с музыкой. Я уже чувствую себя покойником, которому все уже по фиг и в гробу он всех видал. Я не хочу больше жить. Я сдохну геройски. А вам всем плюну в рожу.
И я тарабаню в двери приюта их долбаного, как рука судьбы, как палач. Я хочу сдохнуть у них на пороге и сказать, что они все дерьмо.
Не та страна. Козлятушки-ребятушки — не та страна. Здесь тебе самому объяснят, что именно ты-то дерьмо и есть. По любому поводу.
Потому что вылез охранник — молодой, злой, опасный — и процедил, как змея шипит:
— Ты чего колотишь, дерьмосос, ты чего колотишь? Голову хочешь расколотить? Так это можно.
Сынок, объясняю, болен я, бездомный, температура высокая, помочь мне надо, не подыхать же здесь у вас на пороге.
Он от кашля моего отворачивается и говорит:
— Куда я тебя на хрен пущу, нет мест, приходи в три часа, может кто уйдет.
Да хоть дежурного там кого позови, милый, что ж такое, ведь я же имею право, в самом деле, ведь на это деньги из бюджета специально отпущены…
— Тля, какие вы все нынче образованные насчет бюджета! Стой здесь, подожди!
Я подождал, а потом сел на крылечко-то, голова как-то кружиться стала, и вообще поплыл. Вышла наконец дежурная — типа медсестры, в зеленом костюме вроде униформы… а может, в глазах у меня все позеленело.
— Документы хоть какие есть? Вообще никаких?
Я кашляю — всем видом изображаю любовь и слабость.
— Да ты мне тут всех перезаразишь! Тебе в инфекционное надо. Сиди — сейчас вызову тебе.
Сидел я часа два — проваливался то в сон, то колотун меня будил. Мечта о больнице меня расслабила. У них завтрак прошел — мне вынес охранник кружку не очень горячего чая и таблетку аспирина. Вот за это спасибо.
Приехала «скорая» и начала скандалить:
— Куда мы бомжа без документов возьмем? Всю машину засрет, и потом все равно не примут никуда! Вы что тут — первый день, что ли, все ведь знаете прекрасно! Вот и берите его себе, у вас врач принимает? — принимает. Вот когда придет — тогда и примет.
И по тону сразу ясно, что никуда они меня не возьмут. Слова можно даже не слушать. Да — бросят подыхать. У них свои инструкции.
И уехали на хрен.
Охранник приказывает — уже не зло, но твердо:
— На сто метров отойди. Отойди, сказано — нет? Посиди там, здесь не свети.
Сестра — из-за плеча:
— Не можем мы тебя принять, больных мы не можем.
Чтоб вы все сдохли. Это еще надо посмотреть, как вы сами сдохнете, когда до вас очередь дойдет.
Ну что. Сумка у меня пристегнута к колесикам, везти не трудно. Пошел я на хрен. К трубам к своим пошел.
