Олег Рой - Письма из прошлого
— Сон о больнице? — зачем-то уточнил Ник-Ник, хотя в этом не было необходимости — никаких других повторяющихся сновидений Димы они не обсуждали. Да их и не было.
— Да, тот самый.
Сейчас Дима говорил чистую правду. Кошмарный сон, в котором он видел себя привязанным к медицинской койке и рядом зловеще улыбающуюся Полину со шприцем в руках, преследовал его вот уже девять лет. При этом все детали — отцовское кресло, балкон, Надя и Кристина, превращение кресла в автомобильное сиденье и так далее — сохранялись полностью неизменными. Дима уже выучил их наизусть и мог во всех подробностях описать сезон и погоду на улице, то, как одеты его жена и дочь, и что он видит у них за спиной. Со времен первого раза изменилось только одно — ощущения после пробуждения. Каждый раз еще очень долго, как минимум несколько минут, очнувшегося Дмитрия не покидало чувство, что он не в своей квартире, а все еще в отдельной палате неврологического центра «Лесная поляна». Что он все еще находится в странном состоянии сумеречного сознания, в котором долгое время пребывал после аварии. И что Полина где-то рядом, за дверью…
Потом это странное ощущение проходило, Дима постепенно и медленно возвращался в реальность, но долго еще чувствовал себя неуютно. И до сих пор никак не мог уговорить себя, что мимолетное кошмарное сновидение — это далеко не худший из возможных вариантов проявления посттравматического синдрома. Как и дефицитарность эмоциональной сферы — именно так называлось на научном языке то обнищание мира чувств, которое навсегда осталось теперь с ним. А со всеми остальными негативными последствиями своего прошлого он уже сумел справиться.
Ник-Ник знал о сне, они вместе работали над этим, но никаких заметных результатов не добились. И Дима понимал, почему. При всей своей откровенности с супервизором, он так и не решился полностью раскрыться перед ним, не рассказал о событиях девятилетней давности, не посвятил в подробности аварии, в которой погибли Надя и Кристинка. А про Полину говорил, что во сне просто присутствует «какая-то женщина», уверяя, что не узнает ее.
— И еще одно, что я хотел с вами обсудить… — Дима по привычке заглянул в свою записную книжку, в которой каждый раз предварительно набрасывал схему беседы с супервизором, хотя сегодня в этом не было особой необходимости. — Надеюсь, вы помните, что у меня некоторое время назад появился новый клиент, продюсер, я рассказывал вам о нем…
— Помню, — кивнул супервизор, который сразу понял, о ком он говорит. Следуя правилам, они старались никогда не упоминать в своих беседах имен клиентов, но, конечно, Ник-Ник отлично знал, что речь идет о Кирилле Пономаренко, ведущем популярной телепередачи «Алло, мы ищем таланты!». Шоу это позиционировалось как свободный конкурс, на который запросто может прийти любой юноша или девушка с улицы, спеть перед отборочной комиссией и в случае, если жюри понравится исполнение и сам исполнитель, тут же, с места в карьер, превратиться в эстрадную звезду. В действительности же, разумеется, дело обстояло совсем не так, и тем, кто не имел влиятельных покровителей с большими деньгами или связями, нечего было и соваться на передачу.
— И что с ним такое, с этим продюсером? — поинтересовался Ник-Ник.
— Видите ли, дело в чем… Меня не покидает чувство, что этот человек сам не знает, зачем ходит ко мне. Для него посещение психотерапевта — своего рода игра. Или, если хотите, дань моде. Он забавляется этим, как ребенок новой машинкой, рассказывает всем, что регулярно ходит ко мне на сеансы, не скрывая при этом моего имени. О моей работе с ним знает уже чуть ли не пол-Москвы, вон, и до Веры Король слухи дошли. Мне несколько раз говорили, что он упоминал меня и в своих интервью для глянцевых журналов, и выступая по телевидению, причем не только как своего психотерапевта, но чуть ли не как лучшего друга.
— И что тебя в этом смущает? — усмехнулся супервизор. — Боишься, что он выставит тебе счет за рекламу твоих услуг?
Однако Дмитрий не был настроен обращать эту тему в шутку.
— Насколько я могу судить, он человек очень импульсивный, ярко выраженный эмоционально-лабильный тип. Скорее даже истероидно-лабильный. А раз так, то неизвестно, что ему взбредет в голову в следующую минуту. Не исключено, что он сочтет нашу работу с ним неэффективной, прервет ее, может быть, даже без предупреждения, после чего ославит меня на весь мир — с тем же энтузиазмом, с каким сейчас хвастается дружбой со мной. Поэтому я, если это возможно, хотел бы подробнее обсудить схему работы с ним.
— Раз так, что ж, давай обсудим, — деловито кивнул Ник-Ник и потянулся за своим блокнотом.
* * *Ник-Ник оказался прав — не прошло и недели, как Дмитрий действительно забыл о своем участии в передаче Веры Король и о выдуманной истории про погибшую невесту Жанну. Время бежало, осень потихоньку вступала в свои права, но Дима был так занят, что почти не замечал этого. Жителя мегаполиса, тем более молодого и активного, у которого дел невпроворот, мало волнует смена сезонов, он обращает внимание только на температуру, от которой зависят его самочувствие и одежда, осадки, да грязь или лед под ногами. Ну, разве что автомобилистов еще заботит смена зимней резины на летнюю и наоборот. А так, по большому счету, всем все равно, что за окном — ранняя весна или поздняя осень. Времена года важны для нас только потому, что к ним привязан наш рабочий график — сдача проектов, квартальные отчеты, рождественские и майские каникулы. И долгожданный отпуск, конечно. Это то, что для нас действительно значимо. А всякие пожелтевшие листья, цветущие липы, первый снег и бегущие ручьи интересны лишь немногочисленным романтикам, чудом уцелевшим в нашем суровом времени, как мамонтенок в вечной мерзлоте.
К романтикам Дмитрий себя никогда не относил, а уж в последние десять лет — тем более, но все же был не против иногда отвлечься от повседневной суеты, погрузившись (только ненадолго!) в какой-нибудь интересный вымышленный мир. Раньше Дима, как большинство его сверстников, зачитывался фантастикой, как отечественной, так и зарубежной, любил Шекли, Брэдбери, Саймака и Стругацких, но с возрастом это увлечение прошло. Современная фантастическая литература, со всеми этими многочисленными инопланетными цивилизациями, «попаданцами» в прошлое, боевыми драконами и межгалактическими войнами, его уже не увлекала, казалась, в большинстве своем, однообразной и наивной до примитивности. В последние лет семь Дима неожиданно вдруг увлекся совсем другими вещами — полюбил старое кино, причем не какое-то определенное направление, а несколько жанров сразу. С равным удовольствием он смотрел голливудские костюмные фильмы, вестерны, французские комедии пятидесятых годов и итальянский неореализм. И действительно, как и признался в разговоре с Верой, старался при первой же возможности выбраться в «Иллюзион», если там анонсировалось что-то интересное. Старые фильмы, пусть и нечасто, но иногда все-таки вызывали в его душе какой-то эмоциональный отклик, чего в обыденной жизни практически никогда не случалось.
