Джоанн Харрис - Пять четвертинок апельсина
Меня разбирал гнев, но я старалась этого не показывать. Судя по улыбке, он ждал скандала и вполне готов был его выдержать. Я лучезарно ему улыбнулась.
— Не сегодня, благодарю, — сказала я. — Но была бы благодарна, если б вы позаботились прикрутить свое радио. Мои посетители…
— Ну, какой разговор! — Все так гладко, культурно, глаза сияют фарфоровой голубизной. — Я просто не предполагал, что это кому-то может мешать.
Девица с проткнутым носом у меня за спиной презрительно фыркнула. Я услышала, как она буркнула своей подружке, такой же ободранной и в шортах до того коротких, что из-под них проглядывали мясистые ягодицы:
— Слыхала, как она мне брякнула? Слыхала?
Молодой парень улыбался, и я без радости почувствовала в его улыбке обаяние, сметливость и еще что-то до боли, до колик знакомое. Потянулся, подкрутил радио. Золотая цепочка на шее; пятна пота проступают на серой майке; руки, чересчур нежные для кухонных дел. Что-то в нем было не то, что-то было не так, и внезапно в глубине моей злости зародился страх.
Участливо:
— Так достаточно, мадам Симон? Я кивнула.
— Чтоб вы не думали, что я беспокойный сосед. Слова были нормальные, только по-прежнему я не могла освободиться от чувства, будто что-то не так, что засела в его холодном учтивом тоне пока не слишком явная насмешка. И вот добившись своего, я повернула обратно, чуть не споткнувшись о бортовой камень под нажимом молодняка со всех сторон — тут их скопилось, должно быть, десятка четыре, а то и больше, — гул их голосов засасывал, топил. Я быстро выбралась из толпы — терпеть не могу чувствовать кого-то плечами — и, подходя к «Сгêре Framboise», услыхала за спиной громовой хохот, как будто парень только и ждал, когда я уйду, чтоб высказаться на мой счет. Я резко оглянулась, но он уже стоял ко мне спиной и с отработанной легкостью вышлепывал на прилавок бургер за бургером.
Ощущение тревоги так и не прошло. Я поймала себя на том, что все чаще выглядываю из окна, а когда Мари Фенуй с Шарлотт Дюпрэ, те самые, которые вчера жаловались на шум, не явились в свое положенное время, я всполошилась не на шутку. Да нет же, ничего страшного, убеждала я себя. Подумаешь, всего один свободный столик. Большинство моих посетителей пришли, как всегда. И все же я ловила себя на том, что невольно с некоторым восхищением наблюдаю за фургоном-закусочной, за тем, как ловко он орудует, за очередью, которая постоянно выстраивалась у дороги, за парнями и девчонками, уплетавшими корм из бумажных кулечков и пластиковых коробочек, пока он их обхаживал. Похоже, он со всеми был уже на дружеской ноге. Стайка девчонок — в том числе и та, с проткнутым носом, — приклеилась к прилавку, некоторые с жестянками содовой в руке. Другие с ленивым, апатичным видом стояли рядом, как бы невзначай выставляя напоказ свои сиськи и повиливая задом. Знаем мы это «невзначай»!
В половине первого я услыхала из кухни рев мотоциклов. Жуткий звук, как будто одновременно включились несколько отбойных молотков. Бросив кастрюльку, в которой я помешивала bolets farcis,[57] я выбежала на дорогу. Грохот стоял невыносимый. Я зажала уши руками, и все равно барабанные перепонки отдавали резкой болью — вероятно, результат моих бесконечных ныряний в старой Луаре. Пять мотоциклов, которые раньше были прислонены к стенкам фургона-закусочной, теперь пыхтели прямо напротив, через дорогу, и их владельцы — с тремя девчонками, ловко пристроившимися сзади, — газовали что есть силы, перед тем как рвануть, стараясь переплюнуть друг дружку по ухарству и грохоту. Я заорала на них, но рев терзаемых двигателей невозможно было перекричать. Юнцы, ошивавшиеся возле закусочной на колесах, смеялись и хлопали в ладоши. Я неистово замахала руками, не в силах докричаться, мотоциклисты насмешливо махнули в ответ, один даже, взревев мотоциклом с удвоенной силой, вздыбился на задних колесах, точно гарцующая лошадь.
Это представление длилось минут пять, за это время мои грибки успели сгореть, уши жгло от звона, и ярость моя уже не знала предела. Идти жаловаться к хозяину фургона уже было некогда, хотя я твердо решила это сделать, едва разойдутся мои посетители. Но к тому времени фургон уже оказался заперт, и хоть я остервенело колотила в ставни, никто мне не открыл.
На следующий день снова орала музыка. Я терпела, покуда могла, потом отправилась качать права. Народу там уже было даже больше, чем вчера, и некоторые, уже меня признав, отпускали разные наглые шуточки, пока я пробивалась через толпу.
Сегодня мне уже было не до вежливости; глянув на владельца фургона, я рявкнула:
— По-моему, мы условились!
Он широко, словно амбарную дверь распахнул, осклабился:
— О чем, мадам?
На эту удочку я теперь не поддалась:
— Нечего делать вид, что не понимаете! Немедленно выключите свою музьжу.
По-прежнему любезно, но с несколько задетым видом после моей яростной атаки он прикрутил радио.
— Что вы, мадам. Я вовсе не хотел вас огорчать. Раз уж мы с вами теперь такие тесные соседи, надо друг к дружке приспосабливаться.
От гнева я даже не сразу уловила тревожный сигнал. Наконец дошло:
— Тесные соседи? Сколько же вы тут еще намерены проторчать?
Он повел плечами.
— Кто знает? — Голос такой бархатный. — Сами понимаете, что такое наш бизнес, мадам. Это вещь непредсказуемая. Сегодня густо, завтра пусто. Как пойдет.
Тревога бахнула набатом, внутри у меня похолодело.
— Ваш фургон стоит в общественном месте, — сухо сказала я. — Полагаю, полиция, если заметит, тотчас вас и турнет.
Парень покачал головой.
— У меня есть разрешение расположиться здесь, на обочине, — кротко сказал он. — Все мои документы в идеальном порядке. — Тут он взглянул на меня с такой вежливо-наглой улыбочкой: — Ваши, надеюсь, тоже?
На моем лице не дрогнул ни один мускул, но внутри я затрепетала, как рыба, выброшенная на берег. Он что-то знал. От этой мысли в голове пошло кругом. Господи, он знает что-то. Я оставила его вопрос без ответа.
— И вот что, — голос у меня держался молодцом, низкий, резкий. Голос женщины, не знающей страха. Сердце в подреберье колотилось все сильней. — Вчера тут мотоциклисты шум учинили. Если еще раз позволите своим дружкам тревожить моих посетителей, я заявлю, что вы нарушаете общественный порядок. Несомненно, в полиции…
— Несомненно, в полиции вам скажут, что виноват не я, а сами мотоциклисты, — как-то даже весело подхватил он. — Послушайте, мадам, я стараюсь, как могу. Но угрозы и обвинения не лучшее решение проблемы.
Я ушла со странным ощущением вины, как будто источник угроз именно я, не он. В ту ночь я то и дело просыпалась, наутро отчитала Прюн за то, что та пролила молоко, а Рикота за то, что играл в футбол у самых грядок. Писташ посмотрела на меня странно — с того самого вечера, когда приходили Янник с Лорой, мы почти не разговаривали — и спросила, здорова ли я.
