Андрей Шляхов - Приемное отделение
— Братьями, — уцепился за подходящее слово Чарский, чувствуя, что разговор рискует заехать совсем не в ту степь. — Вот-вот! Мы тут все, можно сказать, не просто коллеги, а братья и сестры, одна большая семья…
— Да-да, — закивал Боткин, — именно так — большая семья. Вы не представляете, Олег Евгеньевич, насколько я счастлив, что работаю здесь! Мне, как человеку иногороднему, оторванному в некотором смысле от корней, выпавшему из привычного круга общения…
У Чарского заломило в висках. Тяжело общаться с идиотами, особенно с такими классическими, как доктор Мышкин. Был бы жив Достоевский, он бы про этого фрукта не один роман написал бы, а целых двенадцать.
— …очень важно, очень ценно попасть на работу вот в такое славное место. Вы знаете, я же явился сюда, к Виктории Васильевне, совершенно случайно. Мог бы и в сороковую больницу прийти…
К боли в висках добавилось жжение в затылке. Проклятое давление. Чарский достал из кармана халата блистер с таблетками, выдавил одну на ладонь и закинул в рот, под язык, чтобы быстрее подействовало. Заодно и подумал о том, что лучше бы Боткин устроился на работу в сороковую больницу.
— Давление? — спросил Боткин, углядев название препарата на блистере. — Давайте-ка измерим.
— Не надо, — попытался отказаться Чарский, но Боткин уже стоял около него и обертывал руку манжетой.
Пришлось подчиниться.
Намерив сто шестьдесят на сто, Алексей Иванович вознамерился снять кардиограмму, но от этого удовольствия Чарский наотрез отказался. Совсем не за этим он пришел.
За этим — не за этим, а подробные рекомендации выслушать пришлось.
— Знаю я вас, хирургов, — говорил Боткин, — работаете на износ, себя не жалеете. Кардиограмму и эхокардиографию непременно, плюс суточное мониторирование давления…
В висках заломило еще сильнее, но вторую таблетку Чарский пить поостерегся. Хотелось поскорее высказать то, ради чего пришел, и уйти к себе в отделение, чтобы «полечиться», то есть снять напряжение традиционным образом, отымев в кабинете «боевую подругу» — процедурную медсестру Свету Юханчикову. Полечиться хотелось настолько, что появилась эрекция.
— Давайте вернемся к нашему разговору, — попросил Чарский. — А то, знаете ли, в отделении дел невпроворот. Скажите, Алексей Иванович, вы знали, что я отказался госпитализировать Акмалова?
— Знал, — не стал отрицать Боткин. — Он мне все рассказал, как и что, что привезли его к вам, что вы его смотрели… В общем, все как было. А в чем, собственно, проблема, Олег Евгеньевич?
— Проблема, Алексей Иванович, в том, что отделение у меня не безразмерное, — многозначительно ответил Чарский. — Хотя в отделе госпитализации уверены в обратном, потому что очень часто после закрытия отделения на прием из-за перегрузки еще пяток больных подкидывают. Но мы-то с вами понимаем…
— Понимаем, — кивнул Боткин.
— И потому я стараюсь не закладывать все, что мне везут, — продолжал Чарский. — Произвожу отбор, исходя из принципов целесообразности. Вы меня понимаете?
— Понимаю, — снова кивнул Боткин. — Многие иностранцы не склонны оперироваться на чужбине, норовят домой уехать, дома, и ухаживать есть кому, да и стены, как говорится, помогают. Вот у нас в Мышкине был случай…
Чарскому пришлось выслушать историю о нигерийце с аппендицитом, который дотерпел до разлитого перитонита, не желая оперироваться в России. Что этот нигериец делал в Мышкине, когда ему было положено лететь на родину, к родным хирургам, Чарский уточнять не стал.
— Но Акмалов не такой, он намерен серьезно лечиться, раз уж вышла такая петрушка…
— Если он намерен серьезно лечиться, — перебил Чарский, — то должен покупать полис добровольного страхования и лечиться! А не норовить забесплатно…
— Так зачем же тратиться, если можно так? — искренне удивился Алексей Иванович. — Тем более что у него показания для экстренной госпитализации налицо. Не знаю, как с вашей стороны, а с нашей с гипертоническим кризом положено класть. Особенно если человек до этого не обследовался и не лечился толком.
— «Зачем же тратиться»? — в свою очередь удивился Чарский. — Это если рассуждать с позиции больного, исходить из его интересов…
— А из чьих же еще интересов мы с вами можем исходить? — развел руками Боткин.
Удивление с обеих сторон нарастало в темпе prestissimo, то есть в высшей степени быстро. Спустя несколько минут Чарский понял две вещи. Первое — говорить с Боткиным намеками бессмысленно, потому что намеков он не понимает. Второе — говорить с Боткиным откровенно, начистоту, тоже бессмысленно, потому что он и этого не понимает. Есть у человека определенное представление о том, как что должно быть, вот он и пытается уместить все в рамки этого представления. Святая простота она кого хочешь с ума сведет. Как говорится: «У косого Егорки взгляд шибко зоркий, да одна беда — глядит не туда».
«Скорая помощь» привезла больного, и никчемный разговор закончился сам собой. Алексей Иванович так и не понял, зачем к нему приходил заведующий урологией, а Олег Евгеньевич пожалел о том, что зря потратил время. Вот уж действительно, проще было бы госпитализировать этого Акмалова сразу, чтобы не убивать из-за него добрых полдня!
Но невысказанное просилось наружу, поэтому, выйдя из смотровой, Чарский зашел в кабинет к Ольге Борисовне, где ярко и образно, то есть нисколько не стесняясь в выражениях, рассказал о случившемся. Он надеялся на понимание, но понимания не нашел. И совсем не потому, что Ольга Борисовна пожелала заступиться за Боткина, а потому, что Ольга Борисовна, подобно большинству компетентных руководителей, терпеть не могла постороннего вмешательства в дела своего отделения. Чарскому надо было преподнести историю с Акмаловым как некий анекдот, а он начал словами: «Ну что вы творите, а?» За что и был принят холодно, без сочувствия, скорее даже наоборот — с порицанием.
— Ты, Олег Евгеньич, совсем зарвался, — сказала Ольга Борисовна. — Я все понимаю, конечно, но этот твой Камалов…
— Акмалов.
— Пусть будет Акмалов, неважно. Важно то, что он мог прямо из приемного позвонить в департамент, на горячую линию…
— Да ты о чем, Борисовна! Эта публика даже слов таких не знает — «горячая линия»! — запальчиво возразил Чарский. — Они жаловаться не привыкли. Это Мышкин ваш гудит…
— И не Мышкин Алексей Иванович, а Боткин. Мышкин — это город, откуда он приехал…
— Да хоть Склифосовский!
— Напрасно ты так думаешь, — покачала головой Ольга Борисовна. — Полтора месяца назад в седьмом роддоме попытались отказать в госпитализации гражданке Таджикистана, собравшейся рожать. Так муж сразу же позвонил в департамент, и закончилось все очень плачевно для дежурного врача. Ее уволили. Главному врачу тоже досталось. А ты говоришь…
— Я уже ничего не говорю. — Чарский демонстративно зажал рот руками, но тут же поднял руки вверх и патетически воскликнул: — Куда мы катимся?!
— Куда катимся, туда и катимся, — пожала плечами Ольга Борисовна. — Главное — катиться комфортно и без проблем.
Чарский фыркнул и не прощаясь ушел.
В отделении его ждал новый удар — мало того, что у медсестры Юханчиковой оказались месячные, так она еще и вышла на работу простуженной, с острым ларингофарингитом. Подобное несчастливое сочетание исключало возможность снятия напряжения привычным способом. Пришлось выплескивать накопившееся в крике. Олег Евгеньевич сначала наорал на Юханчикову, посмевшую выйти на работу больной.
— Пришла мне тут инфекцию распространять! Совсем уже того… — Последовало вращение указательным пальцем около виска. — Тебе больничный брать неохота, чтобы премию не терять, а на то, что у меня в отделении процент гнойно-септических осложнений подскочит, тебе наплевать!
— Так я же в маске, Олег Евгеньевич! — попыталась оправдаться Юханчикова.
— Да хоть в каске! — туманно ответил Чарский и, громко хлопнув дверью, вышел из процедурного кабинета.
Минутой позже он распекал у себя в кабинете старшую медсестру, которая обязана следить за тем, в каком состоянии подчиненные ей медсестры выходят на работу. Старшая медсестра, хорошо знавшая характер своего заведующего, не оправдывалась и не перечила, чтобы скорее отвязаться. Закончив разнос, Чарский проглотил очередную таблетку от давления и отправился на обход. Хорошо еще, что день у него был не операционный, а то после такой встряски ни скальпеля толком в дрожащих руках не удержишь, ни узла не завяжешь.
Ольга Борисовна не отказала себе в удовольствии спросить у Боткина, зачем приходил к нему заведующий урологией.
— Честно говоря, я и сам не понял, — ответил Алексей Иванович. — Наверное, он решил, что пациент симулирует. Такое случается даже с очень опытными врачами, иногда симулянта примешь за больного, а иногда больного за симулянта. Тем более что Акмалов этот сдержанный такой, не кричит, что ему плохо, жалуется скупо, как будто нехотя. Некоторые с насморком такой концерт устроят, что хоть стой, хоть падай…
