Разипурам Нарайан - В ожидании Махатмы
— Вот что получается, когда людей учат читать и писать, — сказал взломщик с сарказмом. — Ты подчиняться не умеешь, вот что я тебе скажу. Людей нельзя посылать в школы, они потом слишком много болтают.
— Был бы я сейчас на воле, я бы тебя заставил пасть перед Махатмаджи и покаяться в своих преступлениях, — вскричал в сердцах Шрирам.
Взломщик молитвенно сложил руки и произнес:
— Не поминай его имени здесь — это великий святой.
— Он тоже в тюрьме, ты ведь это знаешь, — сказал Шрирам.
— Может, он и в тюрьме, да только тебе-то что? Думаешь, ты тоже Махатмаджи, раз ты здесь?
— Иди, приляг, приятель, — велел ему Шрирам. — Ты сам не знаешь, что говоришь.
— Ты себя его учеником называешь, а что ты с этого имеешь? Зачем ты к нам затесался?
Шрирам с отвращением повторил:
— Иди, приляг, не хочу я с тобой разговаривать.
Взломщик замахнулся кулаком. Но Шрирам, почувствовав в темноте направление удара, увернулся от него, и взломщик ни с чем вернулся в свой угол. Шрирам вздохнул с облегчением только тогда, когда услышал, что тот растянулся на полу и громко, протяжно зевнул, а потом снова затянул гимн, пока стражник не крикнул из-за решетки:
— Тише! Молчать! Кончай разговоры!
* * *Днем его спасали от тоски всевозможные обязанности и наблюдение над отбросами рода человеческого, оказавшимися вместе с ним в тюрьме. Но когда ночью раздавался храп, и последний из заключенных, деливших с ним камеру, засыпал, его охватывало чувство одиночества и начинали терзать мрачные мысли. Ему мучительно хотелось увидеть Бхарати и поговорить с ней. Где она сейчас? Умерла? Вышла за кого-нибудь замуж? А может, ее повесили в тюрьме? Невозможно узнать. Его поражала придуманная человечеством изоляция: люди населяли одну планету, но были полностью отрезаны друг от друга. Государства и их полицейские приспешники, казалось, могли изобрести для человека любую пытку. Наверное, Бхарати вышла за Горпала и уехала на север Индии. Они не виделись месяцы, годы. Он потерял счет времени. Он знал только утро, полдень и ночь, разбиваемые иа отрезки едой, работой и редкими минутами волнения, как тогда, когда он схватился в камере с тем бандитом. Порой он думал, что, если явится к Бхарати, она спросит: «Ты кто такой?» Его терзала мысль о том, что с каждым днем он так опускается, что будет недостоин ее увидеть. Он уже не знал, кто он сейчас. Забыл о своей патриотической миссии. Теперь он не мог бы сказать, что он такого сделал, чтобы его называли «политическим». Если б не Джагадиш, он никогда не сделал бы того, о чем сейчас было бы стыдно рассказать приличному человеку. Если б не Джагадиш, он наверное жил бы себе и жил в разрушенном храме, пока полиция не забыла о нем. Может, тогда он и был бы достоин общаться с Бхарати.
При мысли о ней ему стало не по себе. Хорошо бы, она не была такой упрямой фанатичкой! Все, что она думала, говорила и проповедовала, было так жестко определено и так трудно для исполнения. Теперь-то его можно сбросить со счетов: он всего лишь приятель убийц и фальшивомонетчиков, их мир был его миром. Почему о нем нужно думать по-другому? Чем дольше он здесь оставался, тем больше отдалялся от Бхарати.
Надо было срочно отсюда выбираться. Но как? Он перебрал в уме все варианты, о которых читал когда-то в книжках: как в тюрьмы тайком проносили напильники и ножовки и люди пилили решетки и выбирались на волю. Чем дольше он размышлял об этом, тем тяжелее становилось у него на сердце. Его угнетала безнадежность всех этих затей. Он сделался молчалив и мрачен. Ночами его мучили кошмары: вот его ловят при побеге, ведут в тюрьму и расстреливают, причем командует расстрелом Бхарати. Он просыпался в холодном поту и с облегчением обнаруживал, что все еще находится за надежными и привычными тюремными стенами. Почему даже во сне Бхарати не оставляла его в покое? Почему она не могла быть доброй и милой, как полагалось нормальной возлюбленной?
* * *Управляющий отделением банка добился специального разрешения на свидание с ним. Шрираму о свидании сказали, когда он сидел вместе со всеми под навесом и плел корзины. За ним пришел надзиратель.
— Сегодня от трех до четырех тебе разрешено свидание, — сообщил надзиратель.
Шрирам заволновался.
— Свидание? С кем? — воскликнул он. — С мужчиной или с женщиной?
У него мелькнула шальная мысль, что это Бхарати пришла к нему в тюрьму. Возможно ль? Что он ей скажет? Как будет с ней говорить? Как успеет в такой короткий срок сказать все, что у него накопилось? А вдруг она его оттолкнет, когда увидит? Лучше не идти к ней. Может, сказать, что он отказывается от свидания? Все это с быстротой молнии пронеслось у него в голове.
— Кто меня хочет видеть? — спросил он.
— Сам увидишь. Свидание в кабинете у начальника тюрьмы. Если не будешь терять времени на вопросы, ты еще успеешь увидеть своего посетителя.
Шрирам бросил работу и покорно пошел за надзирателем. За спиной у себя он услышал:
— Небось теща пришла тебя навестить и принесла сластей!
У входа в кабинет начальника надзиратель на миг задержался, оглядел Шрирама, смахнул с его куртки комья грязи, оправил ему одежду и тихо предупредил:
— Не забывай, как себя вести перед начальником. Если ты что-нибудь устроишь, он велит тебя выпороть.
— Не люблю я порки, — сказал Шрирам.
На что тот заметил:
— А ты не прекословь. Делай то, что тебе говорят, — и все.
Только после того, как Шрирам безоговорочно обещал вести себя прилично, надзиратель втолкнул его в кабинет начальника. В кабинете его ждал управляющий. Вид у него был напуганный; он сидел на табурете, ноги у него не доставали до пола, и он не решался заложить ногу за ногу.
Начальник тюрьмы на миг оторвался от бумаг и сказал:
— Заключенный, тебе дается специальное разрешение на свидание сегодня.
Шрираму странно показалось, что он стоит в таком виде перед управляющим. Он глядел на управляющего, а тот глядел на него. Начальник просматривал бумаги.
— Ты можешь говорить, — приказал он. — В четыре свидание кончится. Если вам есть что друг другу сказать, то говорите, не теряйте времени.
Шрирам чувствовал себя очень глупо. Он надеялся, что управляющий прервет молчание. Но тот, казалось, лишился речи.
Начальник снова попытался разрядить напряжение — он оторвался от своих бумаг и приказал:
— Охрана! Ждите за дверью!
Двое охранников, стоявших но бокам от Шрирама, отдали честь, щелкнули каблуками и вышли. Это несколько разрядило атмосферу, и все же Шрирам с управляющим продолжали молча взирать друг на друга. Управляющего явно поразил вид Шрирама. Казалось, он никак не может признать Шрирама в этом исхудавшем, остриженном, бледном арестанте в полосатых штанах и куртке. Шрирам заметил его нерешительность и удивление.
«Если уж управляющий признать меня не может, — подумал он, — куда там Бхарати! Она, наверное, скажет: ”Уходи-ка отсюда, кто ты такой, по-твоему, а?“»
Начальник глянул на часы и загрустил.
— Можете говорить о чем угодно, — сказал он, — только не о политике и других запрещенных темах.
Внезапно голос вернулся к Шрираму, и он произнес:
— Как там все, управляющий?
— Очень хорошо, очень хорошо, — отвечал тот и поболтал ногами, однако так и не решился закинуть ногу на ногу.
— Расскажите мне о бабушке, — попросил Шрирам.
— Я за этим сюда и пришел, — сказал управляющий. — Сегодня мы получили от нее известие.
— Известие? Откуда?
— Разве ты не знаешь? Она сейчас в Бенаресе.
— Когда она уехала?
— Ты ничего не знаешь? Когда она в крематории ожила, некоторые правоверные заявили, что ей нельзя возвращаться в город: это плохой знак и может навлечь на город беду. Она их чувства уважила: провела несколько дней в том домике, а потом заявила, что едет в Бенарес. Мы ее посадили на поезд в Талапуре.
— Бенарес! Что ей в Бенаресе делать?
— Она там живет вместе с другими стариками, которые решили провести там свои последние годы и ждут смерти. Они спокойно ожидают смерти и с радостью думают о погребальном костре и последнем омовении в Ганге.
— Она спрашивала обо мне?
— Ах, она так… — начал управляющий.
Но в этот миг начальник тюрьмы произнес, не поднимая головы от бумаг:
— Не дозволено. Говорите о другом.
— Но это же не политика, — начал Шрирам.
— Не спорь. Говорите о другом, — приказал начальник.
Шрирам в бессильном гневе посмотрел на начальника, а потом снова обратился к управляющему:
— А потом что было?
— Ей в Бенаресе хорошо. Их там целая улица, все старые люди, приехавшие на берега великого Ганга, чтобы там ожидать конца. Некоторые там уже несколько лет живут. В шастpax старикам так и велено поступать. Лучшего конца не придумаешь.
