Александр Гроссман - Образ жизни
Я уже не помню, как стеклись обстоятельства, и почему я поехал в командировку с директором, Смолиным и Германом, но саму поездку запомнил хорошо. Состав ещё не тронулся, когда директор раскрыл портфель и достал первую бутылку «Столичной». Сидевший рядом Герман хлопнул себя по бёдрам: — Блин! Стаканы забыл! — Смолин порылся в своём портфеле, вынул складной стакан с крышечкой, складной нож с вилкой и ложкой, банку сайры и бутылку. Выставил всё на стол со словами: — Джентльменский набор.
Пили по очереди. Я вежливо отказался, принёс бельё для всех и забрался на верхнюю полку.
Поселили нас в квартире, приспособленной под гостиницу для чиновного люду. Директор взял у Германа командировку и втроём мы направились на завод. Договорились встретиться в четыре у главного металлурга и разошлись по своим делам. «Постучишь», — предупредил меня Смолин. В четыре я ткнулся в запертую дверь, вспомнил и постучал. Бригада трудилась. На столе стояли мензурка со спиртом и графин с водой, закусывали пирожками из столовой. Протокол уже составили, ждали только моих предложений. Выпили на посошок и всей компанией отправились в гостиницу.
Очевидно, разыгрывался давно обкатанный сценарий, где каждый хорошо знал свою роль. Посреди стола дымилась большая кастрюля картошки. На плоской тарелке покоилась селёдка, укрытая кольцами лука и политая подсолнечным маслом, там же — вскрытые банки консервов, зелень пучками и, пожалуй, всё. Герман сиял, доставая из холодильника запотевшие бутылки и припасённую баночку маслят, маленьких, один к одному, собственного приготовления. Я выпил с полстакана водки, хорошо поел и незаметно удалился — дабы не торчать случайной занозой. Кроме того, мне было неловко: мы оккупировали кухню, и солидные дядечки вынуждены были бочком протискиваться к плите с чайником в руках. Переоделся, раскрыл книгу и мирно уснул, не прочитав ни строчки.
Поднял меня Смолин. Мне показалось, что ночью.
— Пойдём. Поможешь.
Выпили они прилично. Пустых бутылок было больше, чем людей. Директор подпирал голову рукой, а второй тормошил Германа: — В каком классе? Помнишь? Девок напоили… и в бане…, - он пытался изобразить что-то рукой. — Ну, Герка… — Герка мычал и норовил устроить голову в тарелке. Смолин ловко убрал тарелку, голова ударилась о стол и затихла. Мы подхватили директора с двух сторон, и он послушно пошагал спать, сбросил туфли, лёг на бочок и подложил сложенные ладони под голову, как мальчик-паинька. Герман тоже удобно устроился на половике под столом, храпел, подвывая при каждом вдохе. Мы пытались поднять его, но он отчаянно упирался. Поднаторевший в таких делах Смолин предложил отволочь его на половике. Я и сейчас, когда вспоминаю, как мы волокли его по коридору и через два порога, не могу удержаться от смеха, а тогда мы оба смеялись до слёз.
Воленс-ноленс, а честь мундира обязывает — я вернулся на кухню и принялся заметать следы пребывания научного десанта.
— Пойдём, Герман заперся в сортире, храпит, всех разбудит, — Смолин устал, сам еле держался на ногах, но роль свою помнил. На стук сиделец не реагировал. Я подёргал дверь, понял, что она на крючке, и пошёл на кухню. Нашёл нож с тонким лезвием, изогнул его и, после нескольких попыток, открыл дверь. Герман спал на унитазе, прислонившись к трубе, он даже не сделал попытки использовать его по назначению. Крючок я на всякий случай вывернул. Вдруг директор вполне членораздельно произнёс: — Недоперепил бедняга, — и сочувственно вздохнул.
— Как это? — спросил я Смолина.
— Выпил меньше, чем хотел, но больше, чем мог, — ответил, со стоном облегчения упал на кровать и затих. А я пошёл на кухню заметать следы. Из сна я выбился окончательно. Заварил чай и устроился читать на кухне. Немного погодя приполз Смолин с флаконом соды. — Не могу заснуть. Изжога. — Он выпил свою соду, уселся напротив и стал ждать, когда подействует. — Не удивляйся, — сказал он, зевая, — мужики на свободу вырвались.
Меня давно занимал вопрос: что объединяет эту троицу? Обстановка располагала, Смолин сам напрашивался на разговор. Откровенничать я не стал. Пётр как-то заметил походя: «Косит под серого кардинала.» Спросил осторожно: — Директор толковый человек, с полуслова понимает, что к чему, зачем ему Герман нужен?
— Ну, это понятно, — ответил Смолин, не колеблясь, — они из одного помёта. Он ему доверяет. С тобой ведь не поговоришь по душам.
— Это почему?
— Потому, что души у вас разные. А Герка — он свой.
— «Мы с тобой одной крови…»[16], — подумал я и спросил: — А вы?
Смолин ответил не сразу: — Стараюсь сохранить статус кво, по возможности. Зачем мне другой директор? И тебе тоже.
Утром дама с кобурой, глядя в помятое лицо директора, приказала:
— А ну, дыхни! — Он показал ей свой красный пропуск, и она отступилась.
Протокол должен был утвердить главный инженер завода. Директор начал читать, руки его подрагивали, и язык местами заплетался.
— Я лучше понимаю, когда сам читаю, — сказал главный инженер и протянул руку за протоколом. Прочитал, утвердил и сразу встал. — Спасибо. Хорошо поработали, и город наш, я вижу, понравился.
На Петра мой рассказ не произвёл впечатления. — Выйдешь на пенсию, будет что вспомнить. — Как в воду глядел.
Глава 20
Почту, обычно, вынимала Ирина. Большой конверт из Челябинска она положила на письменный стол. Вечером смотрела, как Пётр читал, отметила недовольную гримасу и не уходила, чтобы быть рядом, если он захочет поделиться. Пётр протянул ей письмо. Издательство «Металлург», идя в ногу со временем, предложило шефу подготовить монографию о производстве фасонных профилей. Шеф подобрал авторский коллектив, поставил Петра вторым автором и прислал договор на подпись. Ирина опустила листок на колени.
— Чем ты недоволен?
— Мы не хозяева своего времени: я же не могу отказать ему. Всё, что может заинтересовать кого-то, уже опубликовано, а это… суета.
— Так ведь почти всё суета.
— Верно. — Пётр сел рядом. — То суета, а это суета сует. — Посмеялись.
— Больше всего я хочу быть рядом с вами и ничего не пропустить. Ладно. Надо — значит надо. Сесть, сделать и забыть.
Дебаты по поводу иллюстраций и расположения текста, согласования и разъяснения тянулись больше года. Наконец книгу издали, и Пётр получил два авторских экземпляра.
— Для тебя это суета сует, а для ребёнка — книга, которую написал его отец, — сказала Ирина, разглядывая картинки.
— Ну да, занимательное чтиво. Приключения с берегов Миссисипи, печатается с продолжением.
На этом история с книгой не закончилась. Позвонили из редакции:
— Пётр Иванович, вашу книгу переводят в Польше. Есть вопросы по вашей части. Переводчик хочет встретиться.
Сердце ёкнуло и замерло на миг. — Пожалуйста, пусть приезжает. Встретим и проводим.
— Нет, так не делается. Организуем встречу в редакции и пригласим вас.
— А как звать переводчика?
— Не знаю. В письме не сказано.
Потревоженная память не успокаивалась. Пётр позвонил с вокзала и услышал: — Мы вас ждём. — Он не спросил: кто мы? Открыл дверь и увидел Каролину. Они стояли, разделённые столом, и пристально смотрели друг на друга. Пётр разрядил обстановку. Протянул Каролине руку и сказал редактору: — Мы учились вместе.
Деловые вопросы, ответы, безмолвный разговор глаз, мучительно медленно текущее время.
— На сегодня, пожалуй, хватит, — сказала Каролина, — тебе ещё устраиваться.
Редактор встал. — Принесу направление в гостиницу.
Одни. — Надолго?
— На три дня.
— Как ты это провернула?
— Длинная история. Я переводила все твои статьи, и мне казалось, что узнаю знакомые фразы, похожие на силлогизмы. Потом я увидела вашу книгу в плане издательства и начала своё маленькое расследование. Позвонила в редакцию, навела справки об авторах и выяснила, что интересующий меня тов. Коваль П.И. живёт в Ижевске, и решила рискнуть. Коваль — кузнец. Это псевдоним?
— Нет. Это тоже длинная история. Давай уже выберемся отсюда.
Спустя три дня они снова стояли на перроне. «Прощайтесь. Отправляемся.»
— Слышишь? Уже без «молодые люди.» Не забывай погасшую звезду, — поцеловала и шагнула в вагон.
Пётр проводил глазами поезд, пока он не скрылся за строениями, постоял, глядя в пустую даль.
На самолёт билетов не было, поехал ближайшим поездом с пересадкой. Улёгся на верхней полке, закрыл глаза, увидел и услышал обрывки встреч и разговоров, отобранные памятью на хранение.
«… сразу начала работать в издательстве технической литературы. Французский пришлось подучить. Три языка — достаточно для устойчивого положения. Через год вышла замуж, родился сын…»
«— Я сама выстроила свою жизнь, все претензии к себе самой.
