Грэм Грин - Комедианты
— Земля принадлежит народу, а не правительству, мистер Смит, — заметил министр с мягкой укоризной. — А впрочем, вы увидите, что для нового Гаити нет ничего невозможного. Если хотите знать мое мнение, я бы со своей стороны предложил внести за участок сумму, равную стоимости строительства...
— Но это же ерунда, — сказал мистер Смит. — Одно к другому не имеет никакого отношения.
— ...которая будет возвращена по окончании работ.
— Значит, вы полагаете, что участок предоставят бесплатно?
— Совершенно бесплатно.
— Тогда я не понимаю, для чего нужен этот залог.
— Для обеспечения оплаты рабочих, мистер Смит. Многие иностранные предприятия неожиданно лопались, и в платежный день рабочий не получал ни гроша. Для бедной семьи это настоящая трагедия. А у нас в Гаити все еще много бедных семей.
— Может быть, гарантия банка...
— Наличные всегда лучше, мистер Смит. Гурды — устойчивая монета уже не один десяток лет, а вот у доллара положение напряженное...
— Мне придется написать домой, в мой комитет. Сомневаюсь...
— Напишите домой, мистер Смит, и скажите им, что наше правительство приветствует все прогрессивные начинания и сделает все, что в его силах.
Министр поднялся из-за стола, давая понять, что беседа окончена; его широкая зубастая улыбка показывала, что он считает разговор плодотворным для обеих заинтересованных сторон. Он даже обнял мистера Смита за плечи, подтверждая, что они теперь соратники в великом деле прогресса.
— А участок?
— У вас будет большой выбор, мистер Смит. Может, где-нибудь возле собора? Или колледжа? Или театра? Вы сможете выбрать любой, лишь бы это вписывалось в пейзаж Дювальевиля. Такой красивый город. Вот увидите. Я сам вам его покажу. Завтра я, к сожалению занят. Делегации одолевают. Ничего не поделаешь — демократия, но вот в четверг...
В машине мистер Смит сказал:
— Он, кажется, всерьез заинтересовался этим проектом.
— Будьте поосторожнее с залогом.
— Но ведь его возвратят?
— Только по окончании строительства.
— А что вы думаете насчет кирпичей в гробу? Как вам кажется, это правда?
— Нет.
— В конце концов, — сказал мистер Смит, — ведь никто не видел тела доктора Филипо своими глазами. Не стоит судить чересчур поспешно.
С тех пор как я был в посольстве, прошло уже несколько дней, а я ничего не слышал о Марте, и это меня беспокоило. Я снова и снова мысленно разыгрывал ту сцену, стараясь припомнить, были ли произнесены роковые слова, но, по-моему, ничего такого сказано не было. Когда наконец от нее пришла короткая сухая записка, я вздохнул с облегчением. Хоть и не без досады: Анхелу стало лучше, боли прошли, она может встретиться со мной, если я захочу, у памятника. Я отправился на свидание и выяснил, что ничего не изменилось.
Но даже и то, что все было по-прежнему, даже ее нежность обижали меня. Ну да, теперь, когда ей удобно, она готова мне отдаться...
— Мы не можем жить в машине, — сказал я.
— Я тоже много об этом думала. Мы совсем изведемся, если будем все время прятаться. Я готова поехать в «Трианон», лишь бы не попасться на глаза твоим постояльцам.
— Сейчас Смиты наверняка уже спят.
— Поедем на всякий случай в разных машинах... Я всегда могу сказать, что привезла тебе записку от мужа. Приглашение. Что-нибудь в этом роде. Ты поезжай вперед. Я выеду минут через пять.
Я ожидал, что мы будем препираться всю ночь, как вдруг дверь, в которую я так долго ломился, распахнулась. Я прошел в эту открытую дверь и почувствовал только разочарование. Она хитрее меня, подумал я. И опытнее, знает что к чему.
Смиты меня удивили. Когда я приехал в гостиницу, они еще не ложились спать: слышно было, как звякают ложки, консервные банки, доносились приглушенные голоса. Сегодня, как назло, они решили поужинать своим истролом и бармином на веранде. Я иногда гадал, о чем они говорят, когда остаются одни. Перебирают в памяти былые битвы? Я поставил машину и остановился внизу, прислушиваясь.
— Детка, ты уже положила две ложки, — раздался голос мистера Смита.
— Нет, что ты! И не думала.
— А ты сперва попробуй, сама увидишь.
Ее молчание подтвердило, что он оказался прав.
— Я часто задаю себе вопрос, — сказал мистер Смит, — куда девался тот бедняк, который спал в бассейне в ту ночь, когда мы приехали. Помнишь, детка?
— Конечно, помню. И очень жалею, что не спустилась к нему, — ответила миссис Смит. — На следующий день я спросила о нем Жозефа, но, по-моему, он мне наврал.
— Наврал, детка? Ну что ты, просто он тебя не понял.
Я поднялся по ступенькам, и они поздоровались со мной.
— Вы еще не спите? — задал я глупый вопрос.
— Мистер Смит запустил свою переписку, и нам пришлось покорпеть.
Я не знал, как поскорее спровадить их до приезда Марты.
— Зря вы так поздно засиживаетесь, — сказал я. — Ведь завтра утром министр повезет вас в Дювальевиль. Выедем рано.
— Ничего, — сказал мистер Смит. — Жена не поедет. Я не хочу, чтобы она тряслась по таким дорогам на солнцепеке.
— Раз ты можешь ехать, могу и я.
— Мне поневоле приходится ехать, детка. А тебе незачем. Ты сможешь подогнать свои занятия французским по самоучителю.
— Но и вам нужно выспаться, — вставил я.
— Я вообще мало сплю, мистер Браун. Помнишь, детка, вторую ночь в Нашвилле?..
Я заметил, что Нашвилл то и дело всплывает в их воспоминаниях — может быть, потому, что это была их самая славная битва.
— Знаете, кого я видел сегодня в городе? — спросил мистер Смит.
— Кого?
— Мистера Джонса. Он выходил из дворца с каким-то толстяком в военной форме. Часовой отдал им честь. Я, правда, не думаю, что он отдавал честь мистеру Джонсу.
— Ему видно, повезло, — заметил я. — Из тюрьмы прямо во дворец! Это даже лучше, чем из хижины — в Белый дом.
— Я всегда считал, что мистер Джонс — человек незаурядный. Очень рад, что он пошел в гору.
— Только бы не на чужом горбу...
Даже от такого легкого неодобрения по адресу ближнего лицо мистера Смита сразу окаменело. Он нервно помешивал свой истрол, у меня появилось сильное искушение рассказать ему о телеграмме, полученной капитаном «Медеи». Может быть, страстная вера в непорочность мира — все-таки признак слабости?
От искушения меня спас шум подъезжающей машины, и через минуту по ступеням поднялась Марта.
— Смотрите, это же очаровательная миссис Пинеда! — с облегчением воскликнул мистер Смит.
Он вскочил и принялся ее усаживать. Марта посмотрела на меня с отчаянием.
— Уже поздно, — сказала она. — Я только на минутку, привезла вам записку от мужа...
Она достала из сумочки конверт и сунула мне.
— Выпейте немножко виски, — сказал я.
— Нет, нет. Мне действительно нужно домой.
Миссис Смит заметила — по-моему, чуточку сухо, но, может быть, мне это только почудилось:
— Не торопитесь из-за нас, миссис Пинеда. Мы с мистером Смитом идем спать. Пошли, голубчик.
— Мне все равно пора домой. Понимаете, у моего сына свинка... — И чего вдруг она пустилась в объяснения?
— Свинка? — переспросила миссис Смит. — Да, это неприятно, миссис Пинеда. В таком случае вы, конечно, торопитесь поскорее домой.
— Я провожу вас до машины, — сказал я и увел Марту.
Мы проехали до конца аллеи и остановились.
— Что случилось? — спросила Марта.
— Зря ты дала мне письмо, адресованное тебе, да еще моим почерком.
— Я растерялась. Но у меня в сумке не было другого. Разве она могла заметить?
— Она все замечает. Не то что ее муж.
— Прости. Что же теперь делать?
— Подождем, пока они лягут.
— А потом крадучись поднимемся наверх и увидим, как дверь отворяется и миссис Смит...
— Они на другом этаже.
— Тогда мы наверняка встретим ее на площадке. Не могу.
— Еще одна встреча испорчена.
— Милый, в тот вечер, когда ты вернулся, у бассейна... Я так хотела...
— Они все еще живут в номере-люкс «Джон Барримор» над самым бассейном.
— Мы можем спрятаться под деревьями. Свет повсюду потушен. Сейчас темно. Даже миссис Смит в темноте ничего не увидит.
Непонятно почему, но мне вдруг расхотелось.
— Москиты... — начал я, пытаясь оправдать свою неохоту.
— Черт с ними, с москитами.
В прошлый раз мы поссорились потому, что заупрямилась она. Теперь наступил мой черед. Я подумал с досадой: ее дом нельзя осквернять, а чем мой хуже? Но потом я подумал: что можно здесь осквернить? Труп в бассейне?
Мы вышли из машины и направились к бассейну, стараясь как можно меньше шуметь. В номере-люкс «Барримор» еще горел свет, и тень одного из Смитов промелькнула на москитной сетке, которой было затянуто окно. Мы легли в неглубокий овражек под пальмами, словно трупы в братскую могилу, и я вспомнил еще одну смерть — Марселя, повесившегося на люстре. Ни я, ни она не умерли бы от любви. Мы погоревали бы, разошлись и нашли бы другую любовь. Наша стихия — комедия, а не трагедия. Среди деревьев носились светлячки и бросали дрожащий свет на мир, в котором мы были чужими. Мы — белые — были здесь слишком далеко от родного дома. Я лежал так же неподвижно, как Monsieur le Ministre [господин министр (фр.)].