Джулз Денби - История Билли Морган
В вонючем подъезде я увидела, как по лестнице спускается одна из подружек Натти; ее хорошенькое коричневое личико хмурилось, масса тонких косичек свисали, как цепи, из-под бейсболки «Бёрберри». Я не приняла ее гримасы на свой счет; подростки в ее возрасте вечно дуются. Присмотревшись, я увидела, что из-под маски крутой девчонки проглядывает другое лицо. Ее нижняя губа ужасно Дрожала, ноздри сужены, как будто она изо всех сил старается не заплакать. Очень юная, не больше шестнадцати, если не меньше, и уже не впервые где-то на краю сознания я ощутила острый укол беспокойства по поводу пристрастия Натти к столь юным девочкам. О'кей, девушки сейчас очень рано взрослеют, и все-таки, когда все уляжется, я с ним поговорю. Это не дело, ему следует завести отношения со сверстницей. Я вздохнула: да что я могу поделать? Девушки от него без ума, особенно вот такие, он для них – настоящая жизнь, парень, сошедший с картинки, они бегают за ним, болтаются под балконом, зовут его, обжимаются с ним в подъездах. Ни один парень не устоит против знаков внимания хорошеньких девушек, но нет. Никаких оправданий. Эта слишком молода, бедняжка; похоже, у нее разбито сердце.
Я легко могла вообразить, как она крутится вокруг Натти, сгорая от желания поиграть со своим ленивым золотым котиком, своей живой куклой, и вдруг обнаруживает перед собой обезумевшего измученного мужчину, у которого нет на нее времени. Не женщина, не ребенок, у нее нет эмоционального опыта, она не знает, как с этим справляться, для нее это как удар по лицу – ее не торопятся любить. Она намеревалась проскочить мимо меня, но я придержала ее за рукав.
– Винус, ты была у Натти? – Удивительно, как спокойно и естественно звучал мой голос.
Винус недовольно скривилась и накрутила на палец косичку; ее длинные, закругленные акриловые ногти были раскрашены в тон кепке. Она пришла в замешательство, поскольку была расстроена и старалась взять себя в руки; к тому же, как все подростки, она терпеть не могла разговаривать со взрослыми. Она даже толком не знала, как меня называть.
– Да, мисс, э-э, Билли.
– Как твоя мама? А Грейс? Все хорошо?
Мне ужасно не хотелось взбираться по лестнице, даже если придется расстроить этого ребенка, заставив ее побеседовать со мной. Я нуждалась в передышке, мне тоже нужно было взять себя в руки.
– Ага… Ух, мне пора. Мама звонила, говорит, чай готов.
Винус явно возмутило упоминание ее сестры Грейс, известной в округе как Отвязная Грейс, одно из прошлых увлечений Натти.
– Ну, передавай привет семье.
Но Винус уже ушла; подпрыгивающий конский хвост – вот и все ее прощание.
Я постояла минутку, глядя, как она шагает по улице, затем направилась к лестнице. Я чудовищно устала. Подъезд вонял мочой и был расписан слоями непристойностей, детских любовных признаний «Кэрри + Марк = Любовь» и дурацкими изречениями. Вздыхая, я забросила сумку повыше на плечо и полезла вверх.
Шагая по балкону, я увидела Мартышку, выскользнувшего из квартиры Джас. При виде меня его обезьянье личико просияло, он улыбнулся. Его редкие улыбки показывают, уже в который раз подумала я, каким симпатичным парнем он мог бы быть. Он в меня чуть не врезался; он вечно спотыкался из-за своей кособокой походки. Остановившись, он быстро и бессвязно забормотал.
– Полегче, милый, успокойся, помедленнее, в чем дело, Ли? – Я никогда не называла его Мартышкой в лицо. Я не была настолько жестока.
– Натти скзал, Натти скзал, чтоб я пшел глянуть, мож вы пришли, а потом… – Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить.
– Что, милый?
Он просиял:
– Найти вас, а потом купить ему курева, ага, курева.
– Ну что ж, хорошо, я здесь, тебе не нужно меня искать; он дал тебе денег на сигареты?
– Он?… А, не. Я лучше…
Я порылась в сумочке и дала ему пятерку.
– Иди, Ли, и… Ли, я просто Билли, никакая не мисс.
– Ага, мисс, хорошо, мисс, Билли, мисс. – Он энергично закивал, как и всякий раз, когда я просила его называть меня по имени.
– Ну, иди-иди, увидимся.
Я подошла к приоткрытой двери. Из щели сизой дымкой выплывал сигаретный дым. Натти просто хотел на время отделаться от Мартышки, он всегда посылал его за сигаретами, чтобы тот не путался под ногами. На миг я закрыла глаза, ощутив эту странную двойственность сознания: одна половина меня – просто близкий друг семьи, предлагающий помощь в час нужды, другая – что ж… Но я не могла оттягивать этот момент вечно. Глубоко вздохнув, я постучала и вошла.
– Джас, Джас, это я, Билли. – Я просунула голову в переднюю комнату. Удушливо жарко, воздух спертый, воняло пивом, немытыми телами, сигаретами, подгоревшей едой и дешевым жасминовым маслом, которым все еще пользовалась Джас; Натти добросовестно покупал его на каждый ее день рождения и Рождество. Я на миг задумалась, удастся ли мне тактично приоткрыть окно, прежде чем упаду в обморок, но я знала, что это маловероятно. У Джас какое-то средневековое недоверие к свежему воздуху, она ненавидит открытые окна.
– Ох, Билли, милая, Билли, слава богу, ты здесь, ох, Билли, я не… – Она резко закашлялась, спазм будто сотряс самые глубины ее крошечного, хрупкого тельца; мысленно я отметила – кашель вернулся, толком не проходит уже несколько месяцев. Надо отвести ее к врачу. Усилием воли я вернула себя к насущному. Джас скрючилась в уголке старого дивана, пурпурная меховая подушка прижата к животу, сигарета в трясущейся лапке, пол вокруг завален пивными банками. Она была пьяна и под кайфом. Сердце у меня екнуло.
– О, а вот и конница явилась. Я так и знала, блядь, что ты припрешься.
Мать Терри, миссис Скиннер, в негодовании сидела в мягком кресле у камина; настоящая горгона. Такая же длинная, кривоносая и худосочная, как ее сын; в шестьдесят с лишним она одевалась как двадцатилетняя и украшала длинные, крашеные желтые волосы пышными фальшивыми прядями, похожими на грязных змей; она возмущенно тряслась, и ее поддельные локоны дергались и извивались. Она была буквально заштукатурена косметикой, что лишь усиливало ее сходство с Панчем. Не так давно, когда цены упали и эксклюзивность исчезла, она взялась за косметическую хирургию; ее шершавые губы были накачаны рестиленом, лоб парализован ботоксом, силиконовый бюст завораживал – пара футбольных мячей, загнанных под испещренную старческими пятнами, морщинистую, задубевшую коричнево-оранжевую кожу. Я подумала о Лекки, о том, как мы хихикали в магазине над ее пародией на другую жертву косметологии, Тину Би. Ох, Лекки, если ты это читаешь, я так скучаю по тебе, но ты была так далека от этой жизни.
– Миссис Скиннер. Надеюсь, у вас все хорошо.
Неудивительно, что Джас в таком состоянии. Боится, что Терри может вернуться домой и застать ее в таком состоянии, и к тому же его мать, которую Джас ненавидела и боялась, намеревалась, судя по бутылкам из-под выпивки и переполненным пепельницам, остаться в ее доме на обозримое будущее.
– О да. У меня все неплохо, благодарю. В отличие от некоторых. Кое-кто тут в чертовски хреновом состоянии. Ну, да это их дело, если вы поняли мой намек. Боже мой, какое дерьмо увидит мой мальчик, когда вернется домой… – Ее голос стал хриплым от злости и агрессии, что питали каждый миг ее бодрствования. Яблочко от яблони, как говорится. Я бросила на нее взгляд, она стряхнула пепел на пол и наклонила голову, отчего ее подбородки собрались в складки. Джас вцепилась в подушку, по ее лицу потекли слезы, она по-прежнему плакала как Мадонна Рафаэля – ни сморщенного лица, ни покрасневшего носа, просто большие хрустальные капли падали из этих затуманенных изумрудных глаз.
– Что ж, может быть, миссис Скиннер. Джас, где Натти?
Она закашлялась и прогундосила:
– У себя в комнате, Билли, я не…
Но я не желала ее слушать. Снова жалобы и извинения, снова пьяное бормотание. Я не могу уступить вечному искушению этих огромных, печальных глаз – не в этот раз, не сегодня. Я должна точно знать, что случилось, и придумать соответствующий план. Голова пульсировала от подступающей колоссальной боли.
Я вышла из комнаты и постучала в дверь Натти.
– Натти, милый, это я…
Он вышел и заключил меня в объятия. Я почувствовала, какой он напряженный; мышцы на его шее натянулись, как корабельные канаты. От него сильно пахло дорогим гелем для душа и его любимым лосьоном после бритья, на нем была его лучшая одежда, мешковатые белые штаны, очень низко сидящие на узких бедрах, и длинная, свободная белая жилетка из «аэртекса» с большими проймами, в лучшем виде демонстрирующими его мускулы. Все, что он носил, стоило целого состояния; все импортное, американское, с лейблами знаменитого рэппера. Тяжелая золотая цепь поблескивала в тусклом свете. Его лучший наряд, будто он ждал, что его папочка может войти в любую минуту, и ради него хотел выглядеть шикарно– Какая-то отдельная, отстраненная часть моего сознания цинично подумала: если бы его отец увидел его в этой одежде, он бы принялся орать и ругаться безжалостно, как много лет назад орал и ругался на Джасмин. Время вряд ли смягчило бы Терри, если судить по его мамаше. Я почувствовала, как к горлу подступает волна тошноты. Я должна через это пройти, должна.
