Роберто Боланьо - Третий рейх
— Откуда ты знаешь? — говорю я, переставая писать.
— Об этом все знают. Это долгая болезнь, она у него уже много лет. От нее не вылечиваются, но и не умирают.
— Она его кормит, — смеюсь я.
— Вот уж нет, — говорит Горелый, возвращаясь к хитросплетениям игры при полностью разрушенной системе взаимодействия между его войсками.
В конце, перед тем как расстаться, мы следуем обычному ритуалу: опустошаем последние банки с пивом, купленные мною по такому случаю и хранившиеся в наполненной водой раковине; комментируем партию (Горелый рассыпается в похвалах мне, но пока не признает своего поражения), спускаемся вместе на лифте и прощаемся у дверей гостиницы…
В тот самый миг, когда Горелый исчезает из виду на Приморском бульваре, рядом раздается голос, заставляющий меня вздрогнуть от неожиданности.
Это фрау Эльза, она сидит в полумраке, забившись в уголок террасы, куда почти не проникает свет из гостиницы и с улицы.
Признаюсь, что подошел к ней с недовольным видом (недоволен я был прежде всего самим собой), оттого что она меня так испугала. Сев рядом, я заметил, что она плачет. Ее лицо, обычно полное красок и жизни, сейчас было мертвенно-бледным, причем такое впечатление усугублялось тем, что на нее падала тень от зонта, ритмично раскачиваемого ночным бризом. Не колеблясь, я взял ее руки в свои и спросил, что ее так расстроило. Словно по волшебству, на ее лице проявилась улыбка. Вы всегда так внимательны, сказала она, от волнения забыв, что мы с ней уже на ты. Я повторил вопрос. Поразительно, как быстро фрау Эльза переходила от одного душевного состояния к другому: менее чем за минуту из плачущего призрака она превратилась в заботливую старшую сестру. Она хотела знать, чем мы занимались, «только по правде, без уловок», в моем номере с Горелым. Она хотела, чтобы я пообещал ей, что скоро вернусь в Германию, а до той поры непременно позвоню своему начальству на работу, а также Ингеборг. Она хотела, чтобы я по ночам спал, а утром шел на пляж загорать, используя «последние солнечные денечки». Ты же бледный как смерть; мне кажется, ты очень давно не видел себя в зеркале, проговорила она. В общем, ей хотелось, чтобы я плавал и побольше ел, хотя последний призыв шел явно вразрез с ее интересами — питался-то я в ее гостинице. Дойдя до этого пункта, она опять заплакала, но уже не так сильно, словно данные мне советы помогли ей заглушить собственные горести, и вскоре совсем успокоилась.
Ситуация складывалась идеальная, о лучшем нельзя было и мечтать, и время пролетело незаметно. Наверное, мы так бы и просидели всю ночь лицом к лицу в полутьме, мешавшей как следует разглядеть выражение глаз друг у друга, ощущая тепло наших ладоней, но все имеет свой конец, явившийся в образе ночного портье, который искал меня по всей гостинице и наконец заглянул на террасу, сообщив, что мне звонят по междугородной линии.
Фрау Эльза с усталым видом поднялась со своего места и по пустому коридору последовала за мной к стойке; там она велела портье убрать последние мешки с мусором из кухни, и мы остались одни. Ощущение было такое, словно мы с ней вдруг очутились на острове, где, кроме нас, никого нет, и все портил только телефон со снятой трубкой, который я бы с большим удовольствием вырвал из розетки и отдал портье, чтобы тот выкинул его вместе с мусором.
Звонил Конрад. Услышав его голос, я был сильно разочарован, но тут же вспомнил, что сам просил его позвонить.
Фрау Эльза села по другую сторону стойки и пыталась читать журнал, оставленный, видимо, портье. Но не смогла. По правде говоря, там особенно и нечего было читать, так как журнал состоял почти из одних фотографий. Она машинально сдвинула его на краешек стола, откуда он чудом не упал на пол, и взглянула на меня. Ее глаза были точь-в-точь такого же оттенка, как детский голубой карандаш, тот самый дешевенький, но верный «фабер».
Мне тут же захотелось повесить трубку и немедленно заняться с ней любовью. Я представил себе, а возможно, представляю это сейчас, что гораздо хуже, как затаскиваю ее в принадлежащий ей кабинет, кладу на стол, срываю с нее одежду и целую, залезаю на нее и целую, гашу все огни и снова целую…
— У Ингеборг все в порядке. Она работает. Звонить тебе не собирается, но сказала, что, когда ты вернешься, хотела бы с тобой поговорить. Передавала тебе привет, — отрапортовал Конрад.
— Хорошо. Спасибо. Это я и хотел узнать.
Скрестив ноги, фрау Эльза принялась разглядывать свои туфли, и было видно, что ее одолевают тяжелые мысли.
— Послушай, я не получил ни одного твоего письма, но Ингеборг все мне сегодня объяснила. С моей точки зрения, тебе вовсе не обязательно там оставаться.
— Хорошо, Конрад, скоро получишь мое письмо и все поймешь, сейчас я не могу тебе ничего объяснять.
— Как продвигается партия?
— Я его имею как хочу, — ответил я, хотя, возможно, выразился немного иначе, например «Он у меня по уши завяз сам знаешь в чем», или «Я ему хорошо надрал задницу», или «Я поимел его и все его семейство»; клянусь, не помню точно.
Не исключено, что я сказал: я его добиваю.
Фрау Эльза подняла голову и, улыбнувшись, посмотрела на меня так нежно, как не смотрела еще ни одна женщина.
У меня мурашки по коже пробежали.
— Вы случайно не делали ставки?
Я услышал в трубке далекие, очень далекие голоса, говорившие вроде бы по-немецки, хотя не могу утверждать; неразборчивые диалоги; постукивание клавиш компьютера.
— Нет.
— От души отлегло. Я весь день думал об этом и боялся, что ты что-нибудь поставил. Помнишь наш недавний разговор?
— Да, ты предположил, что он дьявол. Я пока еще не лишился памяти.
— Не кипятись. Я думаю только о твоем благе, ты же знаешь.
— Конечно.
— Я рад, что ты ничего не поставил.
— А ты что думал? Что я поставил на кон свою душу?
Я засмеялся. Фрау Эльза подняла свою безукоризненную смуглую руку, заканчивающуюся тонкими и длинными пальцами, которые ухватили журнал, оставленный портье. Только теперь я понял, что это порнографический журнал. Она открыла ящик в столе и сунула его туда.
— Фауст военно-стратегических игр, — засмеялся и Конрад. Казалось, это эхо моего собственного смеха, достигнув Штутгарта, повернуло обратно.
Волна холодной ярости захлестнула меня с ног до головы и выплеснулась наружу.
— Не смешно, — процедил я, но Конрад меня не услышал. Откуда-то издалека доносился его слабый голосок:
— Что? Что?
Фрау Эльза встала и подошла ко мне. Подошла так близко, что могла, сама того не желая, слышать кудахтанье Конрада. Она погладила меня по голове и сразу распознала бушевавшую во мне ярость. Бедненький Удо, прошептала она; затем плавным жестом, словно в замедленной съемке, указала на часы, давая понять, что ей нужно уходить. Но не ушла. Должно быть, ее остановило отчаяние, написанное на моем лице.
— Конрад, я не хочу никаких шуток, я их не выношу. Уже поздно, тебе пора в кроватку, и не надо обо мне беспокоиться.
— Ты же мой друг.
— Послушай, скоро это треклятое море наконец-то изрыгнет то, что осталось от Чарли. Тогда я соберу чемоданы и вернусь. Чтобы как-то отвлечься во время этого ожидания, только чтобы отвлечься и набрать примеров для моей статьи, я играю в «Третий рейх»; ты бы на моем месте поступил точно так же, согласен? В любом случае я рискую всего лишь своей работой в конторе, а ты прекрасно знаешь, какое это дерьмо. Я мог бы найти что-нибудь получше менее чем за месяц. Так или не так? Мог бы целиком переключиться на сочинение статей. И вероятно, не проиграл бы. А может, именно это мое призвание. Так что, возможно, было бы лучше, если бы они меня уволили.
— Но они вовсе не собираются этого делать. И потом, я знаю, что ты дорожишь своим местом, ну, по крайней мере, своими товарищами по работе. Когда я заходил туда, они мне показали открытку, которую ты им прислал.
— Ты ошибаешься, мне на них наплевать.
Конрад застонал, или мне так показалось.
— Это неправда, — перешел он в контратаку, убежденный в своей правоте.
— Какого черта ты от меня хочешь? Нет, в самом деле, Конрад, иногда ты становишься просто невыносим.
— Я хочу, чтобы ты образумился.
Фрау Эльза дотронулась губами до моей щеки и прошептала: уже поздно, я должна идти. Я почувствовал ее теплое дыхание на шее и возле уха, потом быстрый и тревожный поцелуй. Краем глаза я увидел в конце коридора ночного портье; он стоял и послушно ждал.
— Я должен кончать, — сказал я.
— Позвонить тебе завтра?
— Нет, я не хочу, чтобы ты понапрасну тратил свои деньги.
— Меня ждет муж, — сказала фрау Эльза.
— Не важно.
— Еще как важно.
— Он не может уснуть, если меня нет рядом, — сказала фрау Эльза.
— Как идет партия? Говоришь, уже добрался до осени сорокового? Начал войну с СССР?
— Да! Блицкриг на всех фронтах! Это для меня не соперник! Черт побери, я ведь все-таки чемпион, не так ли?
