Уильям Голдинг - В непосредственной близости
Неожиданно на баке поднялась какая-то суета. Люди Камбершама свалились в кучу, и он клял их, пока они выпутывались. Возникла долгая пауза. По-видимому, один из концов троса упустили, и потому все пришлось начинать сызнова. Лейтенант Бене спорил с весьма недовольным Чарльзом Саммерсом. Загорелое лицо старшего офицера, против обыкновения, побледнело — возможно, от гнева. На баке образовалась мешанина из веревок и блоков, среди которых что-то делали матросы — надеюсь, сами они понимали, что именно. Ждать пришлось долго. Я развернулся и стал взбираться на шканцы, где капитан принял мое приветствие если не дружелюбно, то хотя бы не выказывая дурного расположения духа.
— Добрый день, капитан! Но он, похоже, не добрый. Скажите, чем занимается команда?
Я был уверен, что он оставит вопрос без внимания.
Но Андерсон ответил — шепотом. Как я понял, произошло это не от стремления к таинственности — просто этот угрюмец молчал куда дольше, чем предусмотрено устройством человеческой гортани, и теперь ему пришлось прокашляться. Отойдя к борту, он сплюнул через поручни, возвратился и встал рядом, не глядя на меня.
— Они производят чистку.
Как будто я и сам не знал! Видимо, подробности операции придется вытягивать из него по одному слову.
— А как добиться, чтобы тросы двигались вплотную к корпусу? Наверное, есть много недоступных мест.
И зачем я только открыл рот!
— Разумеется, мистер Тальбот, недоступные места остаются, несмотря на то, что подводная часть судна имеет почти полукруглое сечение. Но хороший офицер применит смекалку и легко разрешит подобные трудности. Тросами можно водить в разных направлениях, не только вдоль судна. Мистер Бене предложил план, который мы сочли пригодным. Такая чистка днища в открытом море, да еще на ходу — вещь совершенно необычная. Я даже не знаю, много ли раз к такому прибегали. Но в наших обстоятельствах… Мистеру Бене удалось удалить наросты из-под киля, и я нахожу это большим достижением.
— Стало быть, вы выиграли, поменявшись офицерами.
Капитан Андерсон на мгновение нахмурился, но, по-видимому, не смог устоять перед возможностью поговорить о своем любимце.
— Мистер Бене намерен вычистить нас так, словно мы только-только со стапелей. Мы поснимаем снасти со всего судна и даже блоки с нок-рей. Мистер Бене — настоящий моряк, сэр: паруса, пеньковые веревки и блоки — вот его стихия! И никакого тебе пара, никаких железных цепей или проволочных канатов!
— Веревок у него и вправду достаточно. Я и не знал, что на корабле их так много.
— То, чего не добьется капитан, у которого есть хорошие офицеры, тросы, паруса, дерево и работящий экипаж, — того и вовсе сделать нельзя!
— Что ж, капитан, не стану с вами спорить. Мистер Бене — весьма энергичный молодой человек, и я всецело полагаюсь на ваше мнение о его способностях в морском деле.
Капитан значительно оживился.
— Он далеко пойдет!
— Во всяком случае, по-французски он говорит почти как парижанин.
— Неудивительно, мистер Тальбот. Родители его — эмигранты.
— Внешность и манеры у него весьма располагающие. Золотые волосы, румянец — соль ему как будто и не вредит — настоящий морской Адонис!
Капитан угрюмо глянул на меня, словно пробуя слово на вкус.
— Адонис… Прошу прощения, мистер Тальбот. Я занят.
Боже, он решил таким образом от меня отделаться!
— В таком случае не позволяйте мне вас отвлекать, капитан. Мне весьма интересно все, что вы делаете.
Издав какой-то сдавленный рык, капитан повернулся, шагнул к переднему поручню и ухватился за него обеими руками, словно хотел вырвать и использовать как дубинку. Андерсон обратил взор вверх, на парус, и рявкнул на мистера Тейлора. Тот прикрикнул на рулевых, которые, в свою очередь, посмотрели на кромку паруса, заглянули в нактоуз, передвинули табачную жвачку от одной щеки к другой и «переложили руля», что, насколько я мог заметить, на поведение судна никак не повлияло.
Я продолжил наблюдение за происходящим на баке. Дело продвигалось медленно, и через некоторое время Андерсон не выдержал и затоптался взад-вперед по левому борту палубы, не обращая внимания на прыжки корабля, а также, наверное, и на его «выгибание» и «прогибание». Судя по походке, многие годы капитан именно так и провел. Мне почудилось, что если корабль опрокинется — не приведи Господь! — Андерсон так же мрачно протопает по днищу и будет вышагивать взад-вперед по килю, дожидаясь, пока лейтенант Бене приспособит как-нибудь эту гору тросов, блоков, кусков рангоута и парусины, дабы вернуть судно в прежнее положение! Капитан и его непоколебимость напоминали неумолимое вращение небесных сфер.
По лестнице поднимался Пайк. Лицо у него было в слезах. Ветер сдувал слезинки, но на глазах тотчас выступали новые. Пайк, пошатываясь, приблизился, упал на меня, обхватил обеими руками и зарыдал мне в живот. Он шептал:
— Фиби! Моя крошка Фиби…
— Господи! Умерла?!
Капитан подошел к нам и уставился на Пайка.
— Кто умер?
— Говорят, она умирает. Моя маленькая Фиби!
— Это мистер Пайк, капитан. Фиби — его дочь. Возьмите себя в руки, Пайк.
— Кто говорит, сэр, что ваша дочь умирает?
Пайк шмыгнул носом и икнул.
— Миссис Пайк, капитан. И мисс Грэнхем тоже.
— Бросьте, Пайк, — сказал я, — они — ни та, ни другая — в медицине не разбираются. Я рассказывал вам про своих братьев, помните? Вечно дерутся и…
— Что вам угодно, мистер Пайк? — поинтересовался капитан Андерсон.
Пайк оторвался от меня, пошатнулся и уцепился за перила.
— Если бы вы уменьшили качку, капитан! Им невмоготу, понимаете…
Капитан Андерсон заговорил голосом вполне для него дружелюбным:
— Это невозможно, мистер Пайк. Не могу вдаваться в подробности, но поверьте: никакая сила на земле не избавит нас от качки.
Мы замолчали. Пайк утер лицо рукавом и медленно, уныло уполз вниз.
И тут у меня родилась мысль.
— Капитан!
Но он уже смотрел вперед.
— Капитан! А ведь Нельсон…
Андерсон повернулся, с шипением пробежал мимо меня и поднялся по трапу в святая святых, за пределы моей досягаемости.
— Черт побери!
Мысль моя была отличная. Я это знал! Я спустился по трапу вслед за Пайком, поспешил к его каюте — и замер в дверях, хотя нерешительность совсем не в моем характере. Я поднял руку, чтобы постучать — и опустил. Бедной крошке так худо! Я тихонько толкнул дверь.
Сестра Фиби, Арабелла, лежала на своем конце койки, обложенная твердыми как камень подушками. Она дергала за нос тряпичную куклу; девочка выглядела чертовски уныло. Над противоположным концом койки склонились миссис Пайк и мисс Грэнхем. Я только собирался рассказать о своей идее, но не успел и слова вымолвить, как мисс Грэнхем что — то услышала или почувствовала. Она повернулась и уставила — чуть не сказал «нацелила» — взгляд мне в лицо. Она совершенно осунулась, и глаза у нее запали.
— Ни слова, мистер Тальбот! Закройте дверь.
Команда была произнесена столь каменным голосом, что устрашила бы самого Андерсона. Я закрыл за собой дверь; рука моя действовала как чужая. Я осторожно двинулся в пассажирский салон, где под кормовым иллюминатором сидел мистер Пайк. Он то и дело шмыгал, но казался спокойным. Я припомнил единственного человека на судне, которому верил безоговорочно, и поспешил прочь, понесся сломя голову по танцующей палубе к Чарльзу Саммерсу.
— Чарльз, мне нужно с вами поговорить!
Я ухватил его за руку.
— Эдмунд! Мистер Тальбот!
— Дочка Пайка… Известно, что Нельсон…
— Мистер Тальбот, это ни в какие рамки не лезет! Возвратитесь в свою каюту, или же я прикажу, чтобы вас туда проводили!
— Чарльз!
Он вырвал у меня руку и начал демонстративно отдавать приказы. Я отправился обратно, держась наветренного борта.
Мысль моя была отличная. Нельсон, страдавший от та! de тег, спал в койке, которую подвешивали наподобие гамака. Малютке нужно сделать гамак — крошечный, кукольный гамак, и в нем она будет лежать спокойно, не хуже, чем лежал тогда в шкиперской подвыпивший мистер Гиббс! Она получила бы столь необходимую передышку, поспала бы и немного окрепла. Я вдруг подумал, что если обратиться к мистеру Бене… Впрочем, он занят канатами, приказами… Однако же я не стал возвращаться к себе, как велел Чарльз, но остался у среза шканцев, посмотреть, как дальше пойдет чистка. Шла она медленно. Я вернулся к себе в каморку, где обнаружил неизбежного Виллера: он возил тряпкой по полу, делая вид, что подтирает воду, которая тут же натекала из коридора.
— Виллер, убирайтесь!
Я запамятовал, что во хмелю заключил с ним договор, и сказал так по привычке. Вместо того чтобы повиноваться, он поднялся с колен, не выпуская из рук тряпки, и приблизился ко мне.
