Алла Герцева - У Вечного огня
Мишка поднялся, подошел к раковине, открыл кран, плеснул пригоршню воды в лицо. Перевел дыхание, от холодной влаги, обжегшей лицо, утерся рукавом. Сел за стол.
— Ешь! — подвинул чашку с перловой кашей, Михаил.
Мишка зачерпнул ложкой густую вязкую массу, положил в рот, прожевал. Проглотил, едва не подавившись.
— Аппетит плохой! — покачал головой мужчина. — Силы нужны! Ешь, будто пирожное поднесли!
— Чего возишься с ним! — скривил рот Семен. — Не хочет, не надо! Вон ребята, не брезгуют тюремной похлебкой.
Мишка поднял голову. Володька, и Колька отодвинули пустые миски, запили мутной жидкостью.
— Чаю хочу! Настоящего! — Мишка отодвинул недоеденную кашу.
— Будет и чай! Только попозже! — рассмеялся Семен. — Нельзя с утра чеферить!
— Да, не чеферить! Ребенок хочет обычного чаю. У тебя же есть, завари! — Михаил кивнул Семену.
— Буду я продукт переводить! Потерпит до обеда!
Мишка отошел к нарам, сел, обхватил голову руками.
Володька заложил ногу на ногу, закурил, презрительно поглядел на Мишку. Не скрывает своих чувств. А мы с Колькой хорохоримся. Затянулся, выпустил дым. А дома, наверное, Настя завтрак приготовила. Отец, с матерью сидят за столом, пьют кофе с молоком, и пирожками с повидлом. Он проглотил слюну. Представил, как мать откусывает маленькими кусочками пирожок. Подносит ко рту чашку, отставив мизинец. На глаза навернулись слезы. Мама! Я тебя обижал! Грубил! Нет мне прощенья! Засопел носом, подошел к окну. По серому небу плывут в беспорядке черные тучи. Осень! А скоро зима. Сколько еще томиться до суда!
Щелкнул замок в двери.
— Сытин! На выход!
Глава 25.
Нина постукивает ложечкой в стакане, с чаем.
— У меня в голове не укладывается! Павел рассказывает, а я думаю, думаю. Как можно было так поступить со своим товарищем?
— Да, страшное дело сотворили! — Георгий Львович отодвинул стакан. — На похоронах в глаза Надежде не мог смотреть. Будто на мне тоже вина. Галине наказал, скажи, когда сможет, тогда и выйдет на работу. Сейчас ей не до работы.
— Только со школьной скамьи! Кто виноват! Родители? Школа?
— Телевизор! — мужчина стукнул ладонью по столу. — Весь день крутят боевики! А эти придурки, глядят, как людей убивают, режут на куски. В прошлом году, в Москве на конференции, врачи, побывавшие за границей, рассказывали. У себя, они не показывают, ни открытый секс, ни насилие. Детей до восемнадцати лет в США на вечерние сеансы без родителей не пускают. Порнуха, жестокость, для нас приготовлена, для растления нашего общества. Холодная война закончилась! Как же! Жди! Вот ее новые формы! Идеологическая война! Борьба против нравственности!
— Не может быть! — у Нины округлились глаза. — Зачем тогда закупают их культурную продукцию?
— Не знают? — тихо произнесла Зинаида Васильевна.
— Не хотят знать? Или в сговоре с врагами! Охота на ведьм! Репрессии! Враги у России были всегда, и по сей день! Зависть! Вот в чем причина! Нам всегда завидовали там за кордоном! — Георгий отодвинул стул, вышел из-за стола. — Спасибо, мать! Пойду, покурю! — накинул на плечи старенькую куртку, вышел на балкон.
— Ты про себя расскажи! Как у вас с Павлом! — женщина с любовью поглядела на дочь, подперла щеку кулачком.
— Все хорошо, мамуль! — девушка вздохнула. — Вот, только, Наташа в школу не ходит. Домой к ним не решаюсь заходить. Надежда Ивановна ходит по улице, не здоровается ни с кем. В черное одета. Словно городская сумасшедшая! Проклятья разносит!
— Не слушай дураков! Надежда женщина сильная! Не думаю, чтобы умом тронулась! Время излечит!
* * *Галина Семеновна тяжело преодолела ступеньки. Нажала на кнопку звонка. За дверью тишина. Потянула за ручку, дверь открылась.
— Надь, живая!
— Я на кухне! — услышала Галина. Сняла туфли, прошла коридор, остановилась на пороге. — Не заперто! Не боишься!
Надя сидит у стола, перед ней разложены пакеты с продуктами.
— С кладбища шла, Шура собрала.
Галя присела на табуретку, сняла с головы платок, пригладила ладонями волосы. — Георгий Львович говорит, сходи, узнай. Не может на работу выйти, пусть отдыхает!
— Спасибо! Он добрый человек! На работе, легче горе забывается! Только у меня пока сил нет. Руки трясутся! — женщина вытянула перед собой ладони, с трясущимися пальцами. — Укол не смогу сделать, а про капельницу и говорить нечего!
— И не надо! Отдыхай! — Галя подвинула пакеты на столе. Тут у тебя колбаса, масло, тушенка, макароны. Можно суп сварить!
— Спасибо тебе!
Галя нарезала кружочками колбасу, белый батон, положила на маленькую, тарелочку масло, поставила чашки.
Надя вдохнула аромат свежеиспеченного хлеба. Галина налила в чашку чай, подвинула подруге.
— Пей, пока горячее!
Надежда Ивановна съела бутерброд, потом другой.
— Ухаживаешь за мной, а у тебя своих проблем хватает!
— Мои проблемы, впереди! Подлость совершил! Нет ему прощения, а ведь, сын, будь он неладен! — Галя закрыла лицо ладонями.
— Отсидит! Новую жизнь начнет! Он еще молодой!
— Ты прости! Прости всех! — Галина упала на колени, обняла руками ноги Нади. — Не за себя прошу! Ребята в тюрьме не вынесут! Сломаются!
— Что ты, зачем!
— Прости! Не уйду, пока не простишь! — слезы хлынули из глаз Галины. Надя коснулась ладонью волос подруги. Ее можно понять! Она мать! А разве я не мать!? Моего сыночка никто не вернет! Что они с ним сотворили!
— Встань! Не надо! Я не смогу простить! Не могу! Понимаешь!
Лицо Галины передернулось от нервного тика. Она поднялась, отряхнула юбку.
— Не ожидала от тебя такой жестокости! — Галина надела плащ, повязала платок на голову.
— Бессердечная! Черная вдова! Ходишь призраком по городу, народ пугаешь! Отольются тебе наши слезы!
Хлопнувшая дверь в прихожей болью отозвалась в голове Надежды. Она считает меня виноватой? Значит, я виновна в ее беде? Моего сына убили! Я вправе не прощать! Неужели есть люди, которые тоже так думают? Ну и пусть! Их должны наказать!
Глава 26.
— Входи! — открыл перед Володькой тяжелую железную дверь, молодой сержант.
Владимир вошел в маленькую комнату. Как и в прошлый раз, при свидании с адвокатом, горит тусклая лампочка. Стол, два стула. Сел, спрятал ноги под стул.
Анатолий Алексеевич, как всегда, в отглаженном, синем костюме, с неизменной улыбкой.
— Здравствуй, Владимир!
— Когда меня отсюда выпустят!? Сколько еще ждать!? Мало вам дали денег? — со злостью произнес Володька.
Адвокат, не торопясь, подошел к столу, положил синюю кожаную папку, подвинул стул.
— Пока не удается. Все решит суд!
— Если меня упрячут в каталажку, отец выгонит тебя на улицу!
— Вас трое! Даже условно, будет стоить очень дорого!
— Я его не убивал! — стукнул кулаком по столу, Володька. — Сколько раз можно повторять! Это Мишка бил арматурой!
— Успокойся! Сделаю все возможное, чтобы не допустить обвинительного приговора! — мужчина наклонился к лицу парня. — Ваш папа просит похлопотать за всех троих. Это невозможно. Кто-то должен быть наказан. Если бы мать потерпевшего написала заявление о прощении.
— Так уговорите ее! Дайте денег! Много денег! Ей все равно! Его уже не вернуть! Убейте, если нет другого выхода! Но вытяните нас отсюда! Иначе, я разрушу ваш жизненный уклад! — Володька сжал кулаки. — Мне бы только выйти отсюда! Мать обещала в деревню отправить. Там пересижу. Не хочу в тюрьму! Слышите! — он перегнулся через стол, схватил адвоката за лацканы пиджака. — Вытащите меня! Иначе хуже будет! — злобно прошипел Володька, брызгая слюной.
— Видите себя прилично! — Анатолий Алексеевич оттолкнул парня, поправил воротник. — Завтра свидание с родителями. Вам передали! — он положил плотно, набитый, продуктами, пакет, на стол.
— Суд когда?
— Скоро! Но точную дату не знаю. Возможно, будут представители центральной прессы. Уже вся Россия знает. Это осложняет обстановку!
— Кто разболтал? — заскрипел зубами Володька.
— Кто-то из местной редакции!
— Узнаю, убью!
— Вам и так хватает неприятностей! — вздохнул мужчина. — Не надо никому мстить! Сами во всем виноваты!
— Не твое дело! — буркнул Володька. — Работай! Тебе деньги платят!
— Сытин! На выход! — открылась дверь комнаты. Дежурный встал у порога.
Володька неохотно поднялся.
— Завтра, говоришь, свидание? Ну, черт, с ними! Родители, называются! Не могут сына под залог забрать! — парень заложил руки за спину, ссутулившись, покинул помещение.
Анатолий Алексеевич достал из кармана костюма платок, вытер выступивший на лбу, пот. Его все еще не покидает чувство отвращения. Какая наглость! Я хлопочу за него. А этот мерзавец позволяет недостойно обращаться со мной! Вырастили эгоиста! Была бы моя воля, к стенке поставил!
