Мария Эрнестам - Под розой
— Они старались тебя хорошенько накормить, потому что потом тебе придется есть мою стряпню и помогать мне покупать продукты, — сказал Джон и улыбнулся мне. На этот раз улыбались не только губы, но и глаза, и я впервые заметила, что у него необычайно длинные для мужчины ресницы.
— Вообще-то Джон неплохо готовит, — сказала Сьюзен, которая весь ужин разглядывала меня с нескрываемым любопытством. Это была симпатичная девочка-подросток, которая и не подозревала, что я всего на три года старше и у нас с ней гораздо больше общего, чем она думает.
Сразу после чая они продолжили сборы, а потом обняли меня, заверили, что было «very nice» со мной познакомиться, и исчезли, прежде чем я успела что-то сообразить. Я повернулась к Джону, и он обнял меня.
— Ты им понравилась. Я так и знал!
Я уткнулась носом в его белую рубашку и едва успела уловить аромат стирального порошка и еще чего-то, как Джон отпустил меня.
— А теперь мы пойдем в сад. Ты почитаешь, а я принесу нам еще чаю, — сказал он и взял меня за руку.
Мы вышли в сад, который не было видно от парадного входа. Там были сотни цветов, но я помню только розы — кусты и шпалеры. Белые, желтые, розовые. Большие и маленькие. Распустившиеся цветки и бутоны. Я никогда еще не видела ничего подобного.
— Мама любит возиться в саду, — ответил Джон на мой немой вопрос и достал шезлонг.
Пока я нюхала розы, он сходил в дом и вернулся с пледом и газетой.
— Садись и отдыхай, — сказал он, подталкивая меня к шезлонгу и вручая газету.
Я посмотрела на него снизу вверх, и мне стало не по себе: столько сдержанных эмоций было в его взгляде. Рубашка распахнулась на груди, короткие волосы растрепались. Глядя, как он идет к дому, я вдруг подумала, что с того момента, как ступила на британскую землю, слышу о себе только хорошее. Мне стало трудно дышать. Я откинулась на шезлонге и прикрыла глаза, чувствуя, что меня охватывает жар, а на глаза наворачиваются слезы. До меня доносилось жужжание шмеля, аромат роз пьянил. Я расслабилась и задремала. А когда открыла глаза, передо мной стоял Джон с подносом, на котором были чайник, две чашки и вазочка с конфетами.
— Я подумал, что ты не успела проголодаться после ужина, — сказал он, словно оправдываясь, что больше ничего не принес, и поставил поднос на траву.
Вставая, чтобы сесть рядом с ним на землю, я заметила, что за те несколько минут, что спала, вся моя одежда и даже покрывало успели пропитаться потом.
Не успели мы поднести чашки к губам, как зазвонил телефон. Джон пошел в дом и скоро вернулся, смеясь:
— Это была мама. Она хотела проверить, хорошо ли я себя веду, так сказать, не пристаю ли к тебе. Ты ей очень понравилась. Даже за такое короткое время.
Я честно ответила, что они мне тоже понравились, сделала глоток чая и обнаружила, что он очень вкусный. Джон рассказал, что ему пришлось сдавать еще один экзамен и что его выгнали бы, потерпи он неудачу. Но ему повезло: он справился со всеми заданиями. Теперь ему предстоит плавать на разных кораблях, и он, возможно, начнет изучать устройство подводных лодок.
— Наверное, тяжело так долго жить вдали от семьи и друзей? — не удержалась от вопроса я, хотя уже спрашивала раньше.
Джон минуту смотрел на меня, потом перевел взгляд на цветы. Когда он снова повернулся ко мне, мне показалось, его глаза увлажнились, но я могла ошибаться.
— Иногда да. А иногда нет. Я безумно благодарен судьбе за возможность быть в море, когда штормит и когда оно спокойно, как это бывает и со мной тоже. Море — идеальное место для того, кто хочет что-то забыть или взглянуть на мир другими глазами.
Он нахмурил брови, и я решила его больше не расспрашивать. Мы молча сидели на траве и пили чай, пока Джон не спросил, чем бы я хотела заняться завтра.
— Мама предлагала отвести тебя в церковь. Не знаю, с чего это взбрело ей в голову, наверное, она думает, что тебе интересно посмотреть службу в другой стране. А может, она решила, что в храме я не осмелюсь тебя домогаться.
— Вообще-то, я с удовольствием пошла бы в церковь. Я посещала воскресную школу в детстве, и нам рассказывали о религиозных обрядах разных стран.
— Ну, а вечером мы с тобой просто обязаны отправиться в паб. Моим друзьям не терпится с тобой познакомиться. Мы можем поехать в Хенли. Это чудесный городок, и по пути туда можно увидеть много интересного. Мою «счастливую долину», например.
— Твою счастливую долину?
— Это я ее так называю. На самом деле это просто уголок английской природы, но именно туда я иду, когда мне нужно побыть одному и подумать.
Его глаза снова потемнели. Я ничего не сказала. Он взял мое лицо в ладони.
— Я еще не встречал такой девушки, как ты, Ева. Я чувствую, что мы с тобой могли бы стать друзьями на всю жизнь. Что бы ни случилось.
Я села на траву рядом с моими розами, чтобы записать это. Их аромат будит воспоминания. У «Peace» он сильный, у шиповника — сладкий. Я сижу на теплой траве и пью чай, который приготовила, чтобы лучше вспоминалось. Я закрываю глаза и словно вижу себя сидящей на траве с чашкой чая и Джона рядом. Я вижу себя, загорелую до черноты, с длинными тогда, до талии, золотисто-рыжими волосами, в промокшей от пота блузке и с веснушками на носу. И Джона, стоящего передо мной на коленях, его темные волосы и улыбку в глазах… Я чувствую, как тогда, что на смену страху и отвращению приходит нечто иное. Я чувствую, что слезы готовы хлынуть из глаз, но я так долго их сдерживала, что они научились меня слушаться.
Мы поехали в Хенли, в паб с фантастическим видом на Темзу, где встретились с друзьями Джона. Я помню мужчин в мятых пиджаках и девушек в туфлях на высоких каблуках и с ярким макияжем. Их звали Дженет, Каролина и Лаура, и они не имели ничего общего с плоскогрудыми моделями «Мэри Квант». Многие другие вообще были в джинсах и рубахах, они пили, курили и громко высказывали свое мнение в споре с мужчинами.
Все были рады меня видеть. Интерес ко мне был таким неприкрытым, что я смутилась. Некоторые мужчины обратили на меня особое внимание, так что Джону пришлось обнять меня рукой за плечи и сказать: «Я хотел бы, чтобы любовь Евы к Англии сосредоточилась только на мне, друзья мои».
Потом заговорили о политике и долго обсуждали противостояние между Советским Союзом и США, где набирало силу новое движение, называвшееся «хиппи». Я только недавно услышала это слово и теперь узнала, что оно образовано из «hip» — праздничный и «happy» — счастливый. Джон и еще кое-кто считали, что речь идет всего лишь о покуривании травки, я и остальные — что дело куда серьезнее. Девушка по имени Лаура, очевидно, неравнодушная к Джону, когда спросили ее мнение, ответила: «Я ничего об этом не знаю». Я не поняла, что она имеет в виду.
Пиво начало на меня действовать. Голова закружилась, и я вышла на лестницу подышать. Стивен, приятель Джона, последовал за мной.
— Захмелела? — сочувственно спросил он.
— Наверное. Или, скорее, устала, — ответила я, думая, что всего несколько часов назад рассталась с жизнью в Швеции, а она уже лопается, словно скорлупа, чтобы я могла вылупиться из нее, как цыпленок.
Мы постояли молча. Стивен достал сигареты, предложил мне, я отказалась.
— Я уже много лет не видел Джона таким счастливым, — сказал он. — Это твоя заслуга.
— Ты давно его знаешь? — На большее я пока не осмеливалась.
— Мне кажется, всю жизнь. Мы вместе учились в школе. Он замечательный парень. Но жизнь обошлась с ним сурово.
— Что ты имеешь в виду?
Стивен не ответил. Он докурил свою сигарету и пошел в двери, потом обернулся и сказал:
— Он привык быть один. Но смертельно боится одиночества. Позаботься о нем, Ева. Ему нужна любовь.
Я неуверенно улыбнулась:
— А что такое любовь?
— Кто знает… — усмехнулся Стивен и вошел внутрь.
Я тоже вернулась к Джону, который тут же спросил, где я была. Я сказала, что болтала со Стивеном, и он улыбнулся:
— Стивен. Лучшего друга мне не найти. Но у него нет цели в жизни. Он не знает, чего хочет. Он плывет по течению, как полено, и ему остается только ждать, пока его вынесет на берег. Все равно на какой.
— Он сказал что-то подобное и про тебя.
— Что?
— Что ты… один из его лучших друзей.
Я решила не говорить, что Стивен рассказал мне об одиночестве Джона — скорее всего, он не хотел, чтобы я передавала Джону, о чем мы с ним беседовали. Джон обнял меня за плечи и притянул к себе. Я почувствовала запах сигаретного дыма и твердые мышцы под рубашкой. Вскоре мы попрощались со всеми, сели в машину и поехали домой. В Швеции и речи не могло быть о том, чтобы вести машину с таким количеством алкоголя в крови, но, как я поняла, здесь таких ограничений не было. Я отметила этот факт, но Джон только рассмеялся:
— Вы в Швеции всегда такие правильные?
— Иногда да, иногда нет.
