Ярмолинец Вадим - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»
– С кем же? – поинтересовалась Римма.
– Римма, – сказал я. – Ты же такая умная, придумай что-то сама, ладно?
– Мне за это, между прочим, премии не дают.
– Мы будем искать другую форму благодарности, – пообещал я, мысленно отняв из своей недавно сократившейся зарплаты пятерку на конфеты.
Вечером я поехал на Малиновского. Общежитие располагалось в новой девятиэтажке. Над крыльцом висела красная вывеска. Я вошел в фойе. Лампы дневного света болезненно зудели и подрагивали. У вертушки проходной сидел за фанерной трибункой мужик с лицом старого бульдога. Я показал ему свое удостоверение и он, взяв его, стал самым пристальным образом изучать. Он щурился, наводясь на резкость, и я не уверен, что он хоть что-то разобрал в нем.
– У вас здесь вчера девушку избили перед общежитием, вы не в курсе?
– Я утром заступил. Не знаю.
Он вернул мне удостоверение.
– А у кого есть списки жильцов?
– Это все в деканате.
– А комендант есть в общежитии?
– Коммендант до пяти часов работает.
В это время в фойе появились трое. Один негр и двое белых, говоривших между собой по-испански. Кубинцы, наверное.
– Отойдите, дайте людям пройти, – сказал вахтер, указывая, куда мне следовало отойти.
– Excuse me! – окрикнул я троих, и они оглянулись не без удивения.
Выяснив, говорят ли они по-английски – они закивали, я спросил, не слышали ли они о студенте по имени Карим.
Карим? Карим? Они заговорили между собой по-испански, потом черный, широко улыбаясь, сказал, что, кажется, один парень живет на третьем этаже, но они лично не знакомы.
– А откуда он, вы не знаете случайно?
– Кажется из Марокко.
– Спасибо, – сказал я и махнул рукой. Они так же махнули мне и пошли к лифту.
– Здесь не полагается, – сказал вахтер, не скрывая своего недовольства моим присутствием на вверенной ему территории.
– Не полагается что? – спросил я.
– Посторонним не полагается. – Он встал из-за своей перегородки. – Вступать не полагается.
– Я – не посторонний. Я вам показал свой документ, я из газеты.
– Не знаю никакой газеты. Тебе нужен комендант, придешь завтра в рабочие часы. А сейчас выйди отсюда.
– То есть?!
– То есть, выйди на улицу и все!
Стоя у крыльца я видел, как вертухай выглядывает в окно, проверяя, удалился ли я, или остаюсь у границ его владений. Скоро появилась еще одна группа студентов, человек шесть. Эти были явно арабами. Я спросил, не знают ли они студента по имени Карим.
– А зачем тебе Карим? – спросил один.
Он подошел совсем близко и просто впился в меня карими глазами, обдавая запахом сигарет.
– Ты его знаешь?
– Я здесь всех знаю, – он просто обволакивал меня своим взглядом, просто пытался подчинить себе. – Зачем тебе Карим?
– Должен вернуть ему долг.
– Ты покупаешь аппаратуру? У меня есть отличный “Шарп”. Недорогой. Хочешь?
– Мне не нужен “Шарп”, мне нужен Карим. Ты можешь его вызвать сюда?
От злости меня снова обдало жаром, я ощутил как кожа стянулась вокруг черепа. Араб отступил на шаг, но продолжал улыбаться.
– Окей, я передам, что ты его ждешь. Если он есть. Как тебя зовут?
– Дмитрий, – сказал я. – Скажи, ждет Дмитрий.
Мой собеседник крикнул что-то своим товарищам у дверей и быстро взбежал по ступенькам наверх. Передаст ли этот тип Кариму, что его ждут, я не знал. Я был не в себе. Я жаждал крови, свернутых на сторону носов, выбитых зубов, заплывших глаз. Последствия меня перестали волновать.
Я отошел от входа в общежитие и стал осматривать местность в поисках какого-нибудь орудия возмездия: доски, палки, трубы, кирпича, камня. Потом я увидел, как в двух окнах на третьем этаже зажегся свет. Эти арабы, действительно, могли быть соседями. Я видел, как в желтых прямоугольниках двигались темные силуэты людей, которые могли не иметь к этому Кариму никакого отношения. Я ждал. Когда уже стемнело, из общежития вышел бородатый парень.
– Эй, привет, – позвал я.
Он обернулся. Этот тоже был арабом.
– Слушай, ты не помнишь случайно в какой комнате живет Карим? Я помню, что он на третьем этаже, но не помню номер, а вахтер не хочет его звать.
– Карим, – он растерянно улыбнулся, как будто вслушиваясь в мой английский язык, узнавая слова. Губы у него были полные чувственные, – Какой Карим?
– Из Марокко.
– А, Карим! Нет, не помню, в каком номере.
– А ты его знаешь?
– Знаю, но мы не друзья, – по-английски он говорил слабо. – У них своя компания.
– Он один что ли здесь – Карим?
– Я другого не знаю.
Увидев кого-то за моей спиной, он обратился к нему:
– Салям алейкум Омар, – дальше его речь слилась в непроходимый арабский клекот: ха-ва-кха-ва-кха-аля-ля. Я обернулся – за мной стоял другой араб. Они несколько раз повторили имя Карим. Второй раз оно прозвучало как Карим аль Садр. Потом мой собеседник сказал:
– Он живет в 327 комнате.
– Спасибо!
В порыве благодарности я пожал ему руку. Он, растерянно улыбаясь, ответил на мое рукопожатие.
– А ты не можешь его позвать сюда, а то меня ваш вахтер не пускает.
Он растерянно оглянулся. Потом сказал:
– Нет, я не могу. Меня ждут.
Я снова остался один. Что было делать дальше? Я нашел по крайней мере одного Карима. Я знал его фамилию. Знал, где он живет. Я только не знал, как он выглядит. И я не знал тот ли это Карим, которому я бы так хотел проломить череп, выбить зубы, глаз, что-нибудь еще, причем так, чтобы память о нашей встрече осталась у него на всю жизнь. И вдруг я ощутил, что как только я дал названия всем тем увечьям, которые я хотел ему нанести, запал наносить их у меня прошел. Вечерний сырой холодок заполз под рубашку и остался там. Я стоял у вытоптанного газона, на котором окурков было больше, чем травы. Вокруг высились серые панельные пятиэтажки. Возле редких горящих фонарей моталась кругами ночная мошкара. Я мог простоять здесь вечность и не встретить того, кто мне был нужен. Апатия и усталость внезапно одолели меня, и я поплелся на автобусную остановку, с которой продолжал посматривать на здание общежитие. Никто не входил в него, никто не выходил. Оно казалось декорацией, опустевшей съемочной площадкой. Наконец подъехал со скрипом автобус, остановился, сделав тяжелый выдох, открыл двери. Устроившись на задней площадке, я поехал, подпрыгивая на ухабах, назад в город.
Глава 24
Я был измотан поездкой. Хотелось одного – забыть этого Карима, отвратительный разговор в деканате, требование Лизы оставить ее в покое, кровососа-кагэбешника, редакционные задания и последнюю кадровую перестановку. Дома, я знал, покоя я бы не нашел. Что меня ждало там? Четыре стены, пустая постель, выученная наизусть музыка, одиночество. Я пошел в “Вечерку”. На что я рассчитывал, не знаю. Сказать Лизе, что нашел ее обидчика и теперь он от меня не уйдет? Вот если бы я принес ей окровавленный скальп этого Карима, тогда другое дело. Сел бы к столу, она бы подошла, стерла с темной поверхности кольца влаги от бокалов, а я бы бросил перед ней комок слипшихся волос. Она бы окаменела от ужаса. “Узнаешь? – спросил бы я. – Твой!” Нет, это меня снова занесло. Как хотелось просто подойти к ней и обнять, вдохнуть ее запах, прижаться губами к ее коже, забыть эту отвратительную размолвку.
Первый, с кем я столкнулся в “Вечерке”, был Гончаров.
– Иди сюда, ты мне нужен, – взяв меня под локоть, он провел к столу, за которым сидел мой хороший знакомый из КГБ.
– Присаживайся.
– Вечер добрый, – весело сказал Клещ.
– Это Дмитрий Кириллов – корреспондент “Комсомольской искры”, – представил меня ему Гончаров. – А это Виктор Петрович, наш новый куратор.
Виктор Петрович, сообщнически улыбаясь, протянул мне руку.
– Очень приятно.
– А что вы курируете? – поинтересовался я.
– Виктор Петрович теперь будет курировать работу ОМК, и я умышленно тебя знакомлю с ним, потому что это тот человек, с которым имеет смысл обсудить твою идею о создании клуба коллекционеров пластинок.
– Вы интересуетесь музыкой? – спросил я.
– У меня самые разносторонние интересы, – с энтузиазмом заверил меня Виктор Петрович. – Книги, музыка, все, что занимает нашу молодежь.
– Что ты будешь пить? – спросил Гончаров. – Какой-то коктейль?
– Коньяк.
– Ты?
Они уже были на ты.
– Водочки бы.
– Со льдом?
– Лучше с огурчиком.
– Ты что Витя, откуда здесь огурчики? Это же культурное место, молодежное кафе!
Гончаров обернулся в поисках официантки, и тут меня ждал второй сюрприз за вечер. Я увидел Лизу. Она стояла у столика, за которым сидел очень смуглый молодой парень с шапкой курчавых волос. Одной рукой она держала снизу поднос, второй придерживала стоящий на нем бокал, готовясь поставить его на стол. Парень, подавшись к ней и тыкая себя пальцами в грудь, говорил ей что-то. Она была в тех же темных очках, в которых я видел ее в последний раз.
– Лиза! – позвал Гончаров.
Она обернулась и, словно опомнившись, поставила бокал и подошла к нам.
