Андрей Донцов - Комплекс Ромео
– К этому быстро привыкаешь, – с буддийской мудростью говорил он. – Как и ко всему хорошему, что есть в Азии.
Мне вспомнилось, как один раз он вынырнул с длинной линейкой из набора «Прилежный менеджер» из раскисшей от возбуждения азиатской впадины, хотя уместнее было бы сказать не вынырнул, а нос оторвал, и с восторгом практикующего патологоанатома зашипел:
– Еще, по—моему, и правее от центра. Гораздо правее. Нет, правда. Иди, посмотри…
…Она пищала, даже не думая поворачиваться. Видимо, в таких скромных рамках представлялся ей секс с незнакомцем. С европейцем. Как обязательный укол в школе, встать лицом к стене и спустить штаны на половину попы.
В какой—то момент она повернула ко мне свое лицо и спросила:
– Are you happy?
Я застыл, как вкопанный.
– Are you happy? – еще раз спросила она, пытаясь найти ответ в моих глазах.
Тяжелый вопрос, ставивший в тупик все живое и человеческое. Что на него ответить?
Тогда я еще не понял, что в Таиланде вопрос «а ю хэппи?» лучше переводить как «поменяем позу?». И философствовать на тему счастья и смысла существования человека на земле здесь ни к чему.
15
Мне было так хреново, что я хотел уйти сразу. Но в итоге остался с ней до утра. Не знаю, что на меня нашло. Видимо, накопленная солнечная энергия дала кумулятивный эффект.
Нашел в тумбочке «Панасоник Бумбокс» и достал диск с песнями Тома Уэйтса и сборником из наших спектаклей. Заиграет или нет? Раздался «Блю Валентайн».
Она уже была одета в свой бесхитростный комсомольский наряд.
Я подошел к ней и сказал: «Let’s dance».
Танцевать под эту музыку одетым было кощунственно, по крайней мере, с моей стороны, и я снял майку и штаны. Ее обнаженность мне была не нужна.
Она положила мне руки на голые ягодицы и медленно водила по ним ногтями, задумчиво и меланхолично – в такт звучащей музыке.
Развернул ее и приставил к подоконнику.
– Yeah, I’m happy.
Заиграла песня из фонограммы к «Москве—Петушкам» Гарика Сукачева.
«Был бы рубль сорок семь – было б весело совсем».
Как эта песня могла заиграть сейчас? Наверное, снова стоит программа случайного выбора. Почему я постоянно нарываюсь на эту функцию во всех магнитофонах? Как там она называется на английском?
– О! Рок—н—ролл! – завизжала она.
В ритме бодрого ритм—энд—блюза я пытался разорвать ее худое тело на две половины. Так мы танцевали и трахались восемнадцать часов. Как же мне не хватает моей Джульетты…
Это был не секс, а какая—то истерия. Вдохновение никому не нужных стихов. Прослушивание всех любимых мелодий жизни одним залпом. Первые четыре раза я кончал довольно быстро, пока не наступил окончательный и бесповоротный «сухостой». Я перебрал все позы, в которых любил Джульетту. Все, что всплыли из памяти совокуплений в здравом уме.
Затем я попробовал исправить программу в старой допотопной магнитоле.
Вместо этого заиграл «Blue Valentine» подряд. Как называлась эта функция – я тоже не помнил. Когда подряд играет одна и та же песня.
В пустом ящике тумбочки нашел наклейки в форме сердечек, бонусные вкладыши из каких—то жвачек или презервативов. Наклеил по пять ей на каждую половинку попы. Одна маленькая попка развалилась на тысячи крошечных сердечек.
Затем спокойно, без импульсивных телодвижений трахал Зойку, стоящую на полу на четвереньках, ибо кончить уже, казалось, было не судьба.
Отходил и писал вольный перевод песни. Линь Цзы в это время курила на полу. Когда вдохновение пропадало, я поднимался с неудобного стола, а она послушно занимала удобную позицию.
В конце концов музыка и сексуальный марафон добили и ее. Она расплакалась и кончила одновременно. Судя по гамме ощущений из растерянности, восторга и сожаления – уж не в первый ли раз в жизни.
– You’re not happy. You’re a liar. You’re not happy!
Я погладил ее по зареванной щеке и поцеловал в полные слез глаза.
– You’re ready… a beautiful woman…
Я лег на спину. Она пососала, а затем залезла на меня сверху.
«У них и слезы на вкус другие», – подумал я, смакуя с недоумением.
Тьфу ты, блин. Никакой в жизни романтики.
Это ж я после кульминации в третьем акте в порыве эротического идиотизма сорвал с Антона Павловича презерватив и обрызгал ей все лицо. Со мной такое бывает.
Я понял часов через девять—десять: главная ошибка русских секс—туристов в том, что они используют европейские стандарты. Торопятся, суетятся. Привыкли на Родине, что за каждый час – бабки капают.
– А может, лучше еще вызвать…
– Нет, этих оставляем! – Кто—то всегда доволен происходящим больше других.
– А может, лучше еще к этим других вызвать?
Азиатские девушки хороши при долгом использовании. Сутки, другие. Тогда они расслабляют тебя до потери рассудка. Говорить с ней не о чем, и водишь, водишь членом ей по лицу, по губам с утра до вечера. А она счастлива. Это не русские телки. У азиатки – у нее лицо не для косметики.
16
She sends me blue valentines
All the way from California…
Как я не догадался перевести эту песню раньше? Хотя, наверное, только сейчас я набрал нужную концентрацию и сгенерировал внутри себя такую мощную творческую энергию, что смог перевести свой вечный гимн. Гимн нашей разрушенной любви. Может, перевод получился несколько вольным, но я был уверен в те минуты, что наконец—то понял, о чем эта прекрасная грустная песня. По крайней мере, что значит она для меня…
«Йес, ай эм хэппи!» Я только что перевел самую важную песню в своей жизни.
Молодые ягодицы других женщин
Несколько вольный перевод всемирно известной песни Тома Уэйтса, выполненный в период бесконечно долгого секса и нескончаемо глубокого отчаяния, охватившего меня в феврале этого года неподалеку от парома, перевозящего туристов на остров Ко Чанг в маленьком городке в весьма и весьма непривлекательной с точки зрения имиджа гостинице.
Она шлет мне молодые ягодицы других женщин
аж из самой Филадельфии
вместо того чтобы привезти сюда свои
пытаясь может быть воскресить во мне того человека
которым я когда—то был
а мне кажется, что эти молодые ягодицы других женщин —
это наручники и очередной арест
и я ёжусь когда иду под ливень
и пробую бежать по всему земному шару
я отменил одежду
и не думал, что ты мне и сюда их пришлешь
молодые ягодицы других женщин
как снов забытых букет
как мусор мне в башмаки
как этих старых улиц паркет
ты в моих воспоминаньях —
как чертополох растущий у лица
вор что может розы запросто помять
татуированное обещанье
прячу я под пиджаком
отвернувшись – вижу я тебя опять
шлет молодые ягодицы других женщин мне она
а сама вся по горло увязла в кинопробах
они – эти молодые ягодицы других женщин – для убитой тобой любви
как повод посетить могилу
ну так зачем ласкаю их все я
вот на этом подоконнике в чужой стране —
чтоб безумье не спадало
тяжестью с плеч?
Знаю – лучше обходить мне все куда б я ни шел
со слепым и глупым сердцем
что давно дало течь
но ты опять мне шлешь молодые ягодицы других женщин
чтоб греха не забывал никогда
тебе не смыть своей вины
как грязно—кровавых пятен с души
и нужно очень много водки «Абсолют», «Куантро» и напитка «Бэйлис»
против жары этих дней
и с молодыми ягодицами других женщин
свое сердце рву на части я по ночам
и каждый Валентинов день хочу я сдохнуть все сильней
ведь я все еще помню:
что я обещал (в отличие от тебя)
лишь твои ягодицы любить
лишь твои ягодицы любить
лишь твои ягодицы любить…
Я лежал в отключке с вечной эрекцией, а Линь Цзы плакала и кончала, казалось, без перерыва, и было уже непонятно, где заканчивались рыдания и начинался оргазм.
Когда я проснулся, она спала, положив голову мне на бедро. Ее рот был приоткрыт. Видимо, наконец—то уставший член выпал из ее губ несколько минут назад.
17
– Ну и как она трахается? Пищит во время секса?
– Да.
– Тебя хвалит?
– Она плакала и говорила, что я трахаю ее очень эффективно.
– Правда? Это что—то новенькое. – Брат с удивлением посмотрел на меня. В его глазах заиграл огонь ревности к чужому успеху. – А как она это сказала, можно узнать, простите за интимные вопросы: чисто лингвистический интерес.
– Она говорила, что я очень эффективен – вэри эффекшенел.
Брат опять гаденько захихикал, лавры главного ловеласа Азии были возвращены законному владельцу. В комплименте таился подвох.
– Аффекшент – значит любящий, – сказал мне Брат.
18
– Нет, ну надо ж из—за такой ерунды весь заказ забраковать. – Брат с расстройства ринулся к бару и открыл бутылку виски уже с утра. Мне почему—то он налил целый стакан – видимо, задумался. – На, выпей. Раздели со мной мое горе.
Речь шла о военной амуниции, которую он шил для Штатов. Военные шорты, штаны, рубашки, куртки, немыслимые милитари—шляпы, кепки и прочая лабуда… Настроение у Брата скверное. Этот заказ был ему важен, похоже, не только с коммерческой, но и с имиджевой точки зрения.
