Анна Бялко - Гинекологическая проза
Та задумалась. Потом взяла листочек бумажки, и стала на нем считать.
– У тебя сейчас какой срок? Восемь месяцев, тридцать шесть недель. Рожать тебе, безусловно, рановато, еще хотя бы недельки две надо походить, хотя ребенок крупный и активный. Видишь ли, Машенька, я бы тебя положила, мне не жалко, и тебе было бы спокойней, и мне, но Центр наш через две недели закрывается, поэтому каждый случай на госпитализацию чуть не через микроскоп рассматривают, а у тебя явных показаний нет.
– Как через две недели закрывается? – испугалась Маша. – Вы же говорили, первого августа.
– Первого августа совсем закрывается, а с пятнадцатого июля прекращается прием новых больных, и рожениц в том числе.
Маша только ахнула.
– Татьяна Ивановна, а как же я? Мне ведь как раз после пятнадцатого рожать. Что ж со мной будет? Я не хочу, я не могу в районную больницу, я к вам сюда из-за границы рожать приехала, возьмите меня. Положите сейчас ну хоть как-нибудь, тогда уж не выгонят, Татьяна Ивановна, миленькая, не бросайте меня, я вам буду так благодарна…
То ли магическая фраза про благодарность возымела действие, то ли Маша просила уж очень жалобно, Татьяна Ивановна посмотрела пристально Маше в глаза и сказала следующее:
– Слушай внимательно. Положить в патологию прямо сейчас я тебя никак не могу, но если ты придешь в родильное отделение в мое дежурство и будешь говорить, что рожаешь, я возьму тебя в родилку, подержу там сутки, а оттуда переведу в патологию. Я дежурю сегодня, а потом – через три дня, пятого. Поняла? Но я тебе ничего этого не говорила.
Маша согласно кивнула, попрощалась, вышла из кабинета. Мама, сидевшая все это время на скамеечке около двери, кинулась было к ней с расспросами, но Маша жестом показала ей: «Погоди». Молча они прошли по длинному коридору, вышли на лестницу, и тут, оглядевшись, Маша вкратце пересказала маме разговор с врачом.
– Она согласна меня положить, но только через родилку. Я думаю, надо обязательно соглашаться, а то они тут еще закроются, вообще на улице останусь. Лучше я лишнюю неделю в больнице полежу, всем спокойней будет.
Мама, подумав, согласилась, что это, наверное, и в самом деле наилучший вариант, но сегодня этого делать не стоит, а вот через три дня – в самый раз.
Они тем временем спустились по лестнице и шли к выходу через длинный холл. Одна стена была застекленной, а вдоль другой тянулись ряды раздевалки, которая по летнему времени не работала. Но свято место пусто не бывает, теперь там расположились лоточники-коробейники со своим разнообразным товаром. Тут можно было купить и книжки, и косметику, и какую-то одежду, но больше всего было детских товаров – специфика обязывала.
Маша невольно замедлила и без того небыстрый шаг, приглядываясь к барахлу. На одном из лоточков она заметила люльку-корзинку для переноски младенцев, голубую, шелковую, с кружевами. Вещь в обиходе совершенно ненужная, красоты она была потрясающей. Маша остановилась рассмотреть поближе. Продавщица, заметив ее интерес, начала всячески нахваливать колыбельку, говоря, что вещь исключительная, завезли только сегодня, было две, осталась последняя. Как всегда, подобные уговоры, особенно тот факт, что последняя, возымели действие, и Маша полезла за кошельком. При этом где-то в подсознании снова шевельнулась мыслишка, что не надо бы заранее, тем более, что и вещь не первой необходимости, выпендреж один, но колыбель манила неудержимо.
В упакованном виде она оказалась хоть и плоской, но длинной и неудобной, ни к Маше, ни к маме в сумку не лезла, пришлось так подмышкой и тащить.
По дороге домой такси решили не брать. Центр находился на окраине, такси там косяками не ходили, пока еще дождешься, а нужный автобус сам подкатил к остановке.
Трясясь на автобусном сиденье и крепко прижимая к себе колыбель, Маша снова и снова передумывала – ложиться ей в больницу или понадеяться на авось и доходить на свободе, гадала то так, то эдак, приводила маме аргументы за и против и сама же их опровергала.
Собственно говоря, против отделения патологии серьезных аргументов не было, разве что Машино негативное отношение к больницам вообще да необходимость прорываться с боем через родилку, все это было несерьезно, а польза получалась вроде немаленькая, но тут такое дело, что никогда нельзя знать наперед…
В любом случае было ясно, что если и ложиться, то не сегодня, и таким образом впереди есть как минимум три дня. Дома Маша постаралась отвлечься, вытащила люльку из пакета, поставила на детский стол. Та сияла своей небесной красотой, и Маша возрадовалась.
Немного погодя, мама, убедившись, что Маша более-менее в порядке, засобиралась съездить к себе домой, приготовить папе обед. Маша попутно поручила ей докупить еще кое-каких мелочей из детского списка и, закрыв за мамой дверь, схватилась за телефон – звонить мужу.
Саша неожиданно оказался против больницы, причем основным его аргументом была какая-то нелепость вроде:
– Ну да, и будешь там две недели недосягаемая без телефона, а я про тебя ничего знать не буду и буду с ума сходить. Я и так работать уже почти не могу.
– Вот и хорошо, – парировала Маша. – Может, в таком случае тебе стоит приехать побыстрее?
– Машка, прекрати. Я тебе миллион раз объяснял, я приеду двадцатого.
– До двадцатого я двадцать раз рожу. Мне с этим делом надо вообще до пятнадцатого успеть.
– Гусеница зловредная! Не смей без меня рожать!
– Тогда, милый, тебе придется поторопиться. В крайнем случае, можешь освоить курс родовспоможения, будешь двадцатого принимать роды сам.
Хотя переругивались больше в шутку – всерьез они почти никогда не ругались – разговор все равно Машу расстроил. Снова зашевелились в голове разные сомнения.
Тут еще позвонила подруга Леля, они протрепались минут пятнадцать ни о чем, но Маше снова вспомнился сон, с которого начались болячки, она расстроилась еще больше, и даже вернувшаяся к вечеру мама не могла ее успокоить.
Спала Маша плохо, всю ночь вертелась с боку на бок, везде было неудобно и трудно дышать. Утром встала помятая, голова гудела, настроение было неважным. В довершение опять заболела спина, и Маша начала всерьез жалеть, что не воспользовалась Татьяниным предложением еще вчера.
– Ну и ладно, – мрачно сказала она в конце концов маме, – по крайней мере, последние сомнения отпали. Пятого точно пойду ложиться, если вообще доживу.
Но ребенок и тут себя проявил. С утра не захотел шевелиться, ни на какие уговоры и постукивания не отзываясь, пятку найти тоже не удавалось. До пятого было еще больше полутора суток, и Маша распсиховалась окончательно. Спина ныла, не переставая, а вечером к этой боли добавилось еще и неприятное ощущение, что кости таза сами собой начинают раздвигаться в стороны. Одновременно с этим начались густые белые, как вазелин, выделения. Но это-то как раз было Маше знакомо, такое уже было перед первыми родами, примерно за сутки. Восприняв этот сигнал организма, как руководство к действию, Маша решила больше ничего не ждать, и ехать в роддом немедленно.
– Ничего, – говорила она маме, судорожно собирая в сумку необходимые в больнице мелочи, – положат, никуда не денутся, полежу лучше там денек, а потом Татьяна придет, а то сейчас прихватит как следует, второй раз, наверное, это быстрее, чем первый, вообще доехать не сможем. Сегодня третье, вечер, Татьяна дежурит пятого, уж сутки пережду как-нибудь.
Поймав такси, они быстро доехали до больницы. Несмотря на довольно позднее время, по-летнему еще только смеркалось, и в синеве сумерек длинное здание Центра казалось загадочным кораблем, на котором Маше предстояло отправиться в нелегкое плаванье.
Но сначала им предстояло найти вход. Тот, через который они обычно заходили в поликлинику, был закрыт, кругом – ни души, так что спросить было не у кого.
Маша с мамой медленно пошли вдоль здания, дергая поочередно все попадающиеся двери, но тщетно. От волнения у Маши даже прошли все боли, и в глубине души зародилась мысль, не плюнуть ли и не вернуться ли домой, подождать нового дня.
Но, дойдя почти до самого конца здания, они обнаружили искомое. На полуподвальной двери, обитой цинком, красовалась небольшая табличка: «Родильное отделение. Приемная», и тут же, пониже, белел листочек с суровой рукописной надписью: «Не стучать!»
Слегка озадаченная этим запретом, Маша толкнула дверь. Она не поддалась, явно будучи запертой. Маша с мамой переглянулись. Может, конечно, это и не та дверь, которая им нужна, но на ней хотя бы табличка правильная. Тут Маша заметила на косяке кнопку звонка. Нажала. Звонок отозвался где-то внутри резким звоном, но ничего более не последовало. Маша повторила попытку, на сей раз задержав руку подольше.
– Чего трезвоните? – раздался неожиданно из-за двери сердитый голос. – Иду, не ясно?
