Юлия Кривопуск - У мечты должны быть крылья
Катерина уже отсоединилась, а хозяйка усадьбы всё ещё тупо слушала короткие гудки, летящие в ухо.
— Мам, ты чего? — Вера вынырнула из кухни, взяла у матери из рук телефонную трубку и положила на рычаг. — Чего ты сидишь, как пыльным мешком по башке шарахнутая?
— Ничего. — Женщина сложила руки на коленях. — Виталик звонил.
— Да мы поняли, — произнесла Вера, оглядываясь на маячившую в дверном проёме Егоровну.
— Пошли на кухню, нечего в прихожей торчать! — пробурчала та. Все подчинились. За столом маленький Костик возил ложкой по тарелке супа.
— И что же мой дорогой дядечка хотел? — язвительно спросила Вера, отобрав у сына ложку и принявшись его кормить. — Небось денег?
— Конечно. Как всегда, — вздохнула Лена.
— Мам, посылай ты их подальше! — Вера вытерла Костику подбородок. — И братца своего, и жёнушку его наглую. Они думают — им что здесь? Бездонный колодец с деньгами? Нам самим не хватает, ещё их должны содержать!
— Виталика с работы уволили, — произнесла мать. — А им за учёбу Тёмы надо платить.
— Да? А что ты там про новую машину говорила? — поджала губы дочь.
— Они машину только что купили.
— Так пусть продадут и заплатят за учёбу!
— Вера, нельзя так к людям относиться! — укоризненно произнесла жена Васильича. — Тем более к родным.
— А им можно ТАК к нам относиться? — парировала Вера. — К родным людям?
— Как? — подняла глаза Лена.
— Как к халявному источнику денег! Эдакий кошелёчек, к которому можно в любой момент прийти, поклянчить, и тебе дадут, сколько ты пожелаешь! Пусть кредит в банке возьмут!
— Если Виталика уволили с работы, какой банк ему выдаст кредит? — резонно заметила мать.
— А если Виталика уволили с работы, чем он нам отдавать будет? — не менее резонно ответила дочь.
— Вера, лично у тебя он ничего не просит, — осадила Лена молодую женщину. — И твоё слово «нам» в данном случае неуместно. Тем более что ты приехала сюда, чтобы тоже попросить денег. Или нет?
Вера сердито сверкнула глазами.
— Я — твоя дочь, а Степан Васильевич — мой отчим, — сказала она. — А твой братец ему никто! Чужой человек! Пусть сам крутится, как хочет!
— Степан Васильевич и тебе никто! — повысила голос хозяйка усадьбы. — Отчим — не кровный родственник. Можешь тоже сама крутиться, как хочешь, и нечего здесь деньги клянчить!
— Хорошо. — Вера со стуком отложила ложку, которой кормила сына. — Хорошо! Мы сейчас уедем. Раз мы здесь никто — уедем. Костик, вылезай из-за стола! Беги на улицу, позови папу. Скажи, мы домой уезжаем. Нашей бабушке племянник дороже собственного внука. У нас дома холодильник пустой, кушать нечего, денег нет. Но бабушке всё равно, она нас не любит. Она будет племяннику бестолковому за учёбу платить! А мы будем с голоду умирать! Костик, ты меня слышишь?
Мальчуган весело болтал ножками, даже не собираясь двигаться с места.
— Ты меня слышишь или нет?! — Вера с силой дёрнула его за руку. Малыш обиженно захлопал глазами, скривился и заревел.
— Оставь в покое ребёнка! — взвилась Лена. — Ребёнок-то здесь при чём?
Подскочив, она схватила Костика на руки.
— Ну, ну, не плачь, зайчик… Зайка мой хороший…
Егоровна, до этого молча наблюдавшая за сценой, вдруг твёрдо произнесла:
— А ну, обе, хватит гавкаться! Дай сюда ребёнка.
Отобрав Костика у дочери, она снова усадила его за стол.
— Соку хочешь?
Тот, хлюпая носом, закивал.
Поставив перед малышом чашку с соком, Егоровна обратилась к Вере:
— Чего с матерью ссоришься? Кроме неё, кто за тебя слово перед Степаном замолвит? Хоть и отчим он тебе, а что ж ты к нему сама с просьбой не подойдёшь, через мать подбираешься? Витальку кроешь! А твой муженёк лучше, что ли? Дитя народил, а сам копейки заработать не может! Чем вы от Витальки с Катькой отличаетесь?! Такие ж пиявки, присосались к матери и жилы тянете…
— Да я… — взвилась Вера. — Да я сейчас сама пойду и попрошу!
— Иди! — рявкнула Егоровна.
— И пойду!
Резко развернувшись, Вера пулей вылетела из дома, громко хлопнув дверью.
Звенящая тишина повисла в воздухе. Маленький Костик принялся булькать соком в чашке. «Буль-буль-буль! — лопались пузыри. — Буль-буль-буль!»
— Господи, ну куда она пошла! — схватилась за виски Лена. — Там же гости! Степан пьяный сидит! Сейчас устроят перед чужими людьми семейную сцену, позора не оберёшься! Мама, ну зачем ты её завела!
— Я её завела?! — вскинулась Егоровна. — Или ты ей начала мораль читать?
— Боже мой! — заметалась Лена.
— Что ты мечешься — давай беги туда! — скомандовала мать.
— И что я там буду делать?
— Что-нибудь! Сюда её приведи, если сможешь.
— Боже мой! — снова запричитала Лена и выбежала следом за дочерью.
* * *Разъярённая Вера почти бегом приблизилась к столу, за которым сидел Штырь с гостями. Рванула на себя плетёное кресло. Все присутствующие примолкли и с удивлением наблюдали за ней. Петя подавился куском шашлыка.
— Вер, я только пятьдесят грамм выпил, не больше, — промычал он. — За здоровье Степан Васильича…
Не обращая внимания на мужа, молодая женщина обратилась к отчиму:
— Степан Васильич, у меня к вам просьба! Нам с Петей деньги нужны! Не могли бы вы одолжить нам тысяч пять рублей?
Илона Бабенко, заслышав эти слова, откинулась на спинку кресла и, положив ногу на ногу, принялась рассматривать свой маникюр. На лице её появилось отрешённое выражение. Никита Петрович, тренированный заседаниями городского правительства, тоже никаких эмоций не выражал. Штырь, туго ворочая затуманенным алкоголем мозгом, воззрился на падчерицу, плохо соображая, чего от него хотят.
— Пять тысяч рублей? — переспросил Васильич.
— Пять тысяч рублей, — подтвердила Вера.
Смысл фразы, хоть и с трудом, но дошёл до хозяина усадьбы.
— А зачем вам пять тысяч рублей? — спросил он и упёр мутные зрачки в переносицу Веры.
— На жизнь, — не моргнув, произнесла та.
— Обнищали, что ли?
Мадам Бабенко не смогла сдержать ухмылку. К столу подошла Лена и тихонько присела, наблюдая за происходящим.
— Обнищали, — подтвердила Вера, не обращая ни на кого внимания.
— Петюха, ты что это семью не кормишь? — повернулся Васильич к зятю. Тот попытался что-то промычать, но жена его перебила:
— А его с работы уволили. Устройте его, пожалуйста, Степан Васильич, на другую работу. Желательно высокооплачиваемую. Например, в море, в хороший рейс.
— Та-ак! — выпрямился Штырь. Взгляд его порядком протрезвел. — С работы, значит, уволили! Что-то всех родственников моей жены последнее время с работы увольняют. Что бы это значило? Перестали меня в городе уважать, что ли? Или родственники настолько бестолковы, что убытков принесут больше, чем пользы? За что тебя уволили, Петюха?
— Я сам ушёл! — насупился тот.
— Са-ам ушёл? — язвительно протянул Васильич. — И что же ваше величество не устроило?
— Начальник — козёл! — последовал ответ.
— Ах, ну конечно! Начальник — козёл! Кто бы сомневался. — Хозяин усадьбы сложил руки на груди.
Лена решительно встала со своего места.
— Стёпа, давай это потом обсудим! — произнесла она и обратилась к гостям: — Кому салатику положить?
На предложение никто не откликнулся.
— Я тебя уже четыре раза на работу устраивал! Четыре! — не слыша жены, набирал обороты Васильич. — И везде начальники — козлы! А я, между прочим, этих людей знаю лично и что-то не замечал, какие они плохие. А вот мой зять дорогой мне без конца нервы треплет! Так кто из вас козёл? Объясни!
— Я не желаю работать за копейки! — выдал Петя.
— Что? — прищурился Штырь. — За копейки работать не желаешь? А за что тебе миллионы платить? Что ты умеешь? Расскажи, пожалуйста, всем присутствующим, какой ты у нас специалист. Вот детей делать ты специалист — это да. Верку быстро обрюхатил! Иначе я бы её за тебя в жизни замуж не пустил! Думал, ко мне в семью проберёшься — будешь в роскоши купаться? А тебе тут хрен выкрутили?! Работать заставляют?!
— Стёпа! — воззвала к мужу Лена, но безуспешно.
— Я работать не отказываюсь! — заявил зятёк. — Я готов работать, но за достойную оплату! Я в море хочу пойти!
— Ну, так иди! — жестом пригласил Васильич.
— Устройте меня в хороший рейс!
— Я никуда тебя не буду устраивать! Понял?! — взвился тесть. — Мне надоело людей за тебя просить! Ты мне уже вот тут вот сидишь вместе со своими амбициями!
Штырь похлопал себя по загривку, показывая, где именно сидит Петя.
— Ладно, успокойся, Степан Васильич! — вдруг подал голос молчавший до этого Бабенко. — Успокойся, всё! Пётр, скажи, пожалуйста, сколько тебе на последней работе платили?
— Две с половиной тысячи, — угрюмо ответил тот.
