Мухаммад-Казем Мазинани - Последний падишах
По-воровски, испуганно, вы отправляетесь в аэропорт. Везде тишина: загадочное пугающее безмолвие. Панамцы, когда узнали о вашем отъезде, пытались отговаривать, но твое упорство оказалось сильнее, и они, по видимости, смирились. Но кто знает, что они готовят за сценой? Ни грана доверия к ним у тебя нет — ни к их обещаниям, ни к договорам с ними. Одно ты знаешь: остаться здесь — значит навлечь на себя еще более горькую судьбу, чем любая, что может ждать вас в Египте. Арендованный самолет готов, и дай Бог, чтобы пьяный генерал лежал в своем гамаке и вообще не узнал бы о вашем отлете…
Увидев самолет, ты чувствуешь, что последние силы тебя оставили. Сам взойти по трапу ты не можешь, и тебя почти втаскивают в самолетный отсек, где ты и сидишь, в жару и лихорадке, в кресле на колесах.
Глава двадцатая
— Ваше Величество, ваше состояние скоро улучшится, и мы все прекрасно проведем время в Александрии.
Ты с трудом понимаешь, кому принадлежит голос. Это жена президента Египта. Как бы показать ей, что ты услышал. С трудом ты прикрываешь веки. Эта женщина и ее муж так добры к тебе, ты их вечный должник. Ты надеешься, что она заметила движение век. И слышишь, как она спокойно говорит шахине:
— Мужайся, не показывай своих чувств! Он понимает все, что происходит вокруг.
А голос французского врача словно доносится с расстояния в тысячи миль. Он тихо говорит медсестре с локонами, как силки для птиц:
— Бесполезно!
И сквозь щели между веками ты видишь руку, которая кладет тебе под подушку небольшой Коран. И слышишь, как бывший зять негромко шепчет тебе:
— Сейчас у вас шоковое состояние, но вскоре все наладится.
А твой голос доносится как из камер далеких политических тюрем:
— Вы не понимаете… Я же умираю…
Вдруг ты открываешь глаза, отчего все изумляются и радуются. Словно ты — странник, вернувшийся после многолетнего путешествия. Ты улыбаешься младшей дочери. И она улыбается тебе; она такая же, как всегда: словно в каком-то сне.
Ты — чтобы лучше видеть посетителей — просишь шахиню подложить тебе подушек под спину. Все счастливы и ведут себя так, словно ты полностью выздоровел и уже нет причин для беспокойства. И впрямь удивительно, что ты, едва придя в сознание, чувствуешь себя лучше обычного. Как будто вернулись все ушедшие силы… Но нет; это лишь затишье перед бурей — краткий миг, когда организм сжигает еще оставшуюся в нем толику энергии. Словно последняя вспышка пламени перед тем, как оно погаснет навсегда. Ты хорошо знаешь, что ощущение приближающейся смерти снимает у умирающего с глаз все завесы, позволяя видеть то, что обычно остается незримым. Это последний подарок судьбы: ты сейчас знаешь все, что произойдет в оставшееся тебе время жизни.
Осталось тебе немного, и ты вот-вот станешь прошлым. Значит, живи, действуй сейчас, пока еще не поздно! Присоедини к «настоящему» последний кусок воспоминаний — иначе, если чего-то не успеешь вспомнить, ты уйдешь, так и не довершив свою работу.
Самолет описывает над Нилом круг и садится. Ты чувствуешь себя невыносимо плохо. Неужели тебе устроят официальную встречу? Быть не может; но это именно так. Президент Египта с супругой прибыли в аэропорт. Есть и красная дорожка, и почетный караул с оркестром, и трехцветные иранские флаги с солнцем и львом национального герба.
Ты забываешь о боли и радуешься, как мальчишка. Следует показать этому гостеприимному человеку всю степень твоего уважения к нему. А значит, любой ценой надо надеть костюм и галстук и достойно участвовать в церемонии официальной встречи. Нельзя допустить, чтобы кто-то тебя жалел или смеялся над тобой.
После далеких скитаний ты чувствуешь под ногой практически родную, великолепно-могущественную землю и вдыхаешь запах любви — аромат Востока. Держась как исполненный достоинства покойник, ты обнимаешь и целуешь президента Египта и сквозь свои дымчатые очки ловишь его грустный взгляд. Он прав: трудно поверить, что ты — тот самый падишах, который всего полтора года назад, по виду совсем здоровый, покидал его страну.
Желая показать, что он числит тебя все-таки по ведомству живых, египетский президент отвозит тебя из аэропорта в Купольный дворец, а не в больницу «Возвращение». Но состояние у тебя критическое, и уже через час ты все же оказываешься в больнице, и вот…
«Ах, мой венценосный отец…»
Подумай: есть ли еще что-то, чего ты не вспомнил? Кажется, после того как ты вернулся в Египет и лег в больницу, что-то с тобой случилось? Было ли что-то еще, чего ты не… Да нет; была только боль, боль и боль, и тебя оперировали, и повышалась температура; тошнило, и внутренности выворачивало наизнанку, и болели кости; и ты чувствовал все зубы в челюстях, словно они стали чем-то лишним, и запах хлороформа, гнили и крови, и блевотины; и что ты в операционной; и потерю сознания; и — как вынимали распухшую селезенку; и опять — возвращение боли, и почти бессонные ночи, и кошмары, когда тебе случалось задремать днем, и кружение вихрей далеких воспоминаний… Ты уходил в ушедшие годы и видел ушедших людей; ты бродил по висячим садам памяти, вспоминая болезни детства, и дворец Голестан, и пот на губе нетронутой девы, и поездки с венценосным отцом в деревни, по бездорожью, и учебу, и женитьбу на египетской принцессе, и оккупацию Ирана англичанами и русскими, и ссылку отца. И ты вспоминал, как взошел на падишахский трон, а потом были: вторая женитьба и борьба со Стариком в пижаме, бегство из Ирана и возвращение, и третья женитьба, и, наконец, обретение сына. И — празднование двух-с-половиной-тысячелетнего юбилея монархии и пятидесятилетия династии Пехлеви; и премьер-министры, министры и генералы; и САВАК, и иностранные руководители; и странная болезнь крови; и бесстыжие похождения — с красивейшими девушками мира; и беспорядки, и революция, и бегство из страны, и свержение монархии; и бездомность и бессилие в разных странах. И — боль, боль и боль, и снова потеря сознания, и операция, на желчном пузыре, и снова боль, и беззащитность в скитаниях, и кровь, и гной, и тошнота, и такое раздувание живота, точно он вот-вот разорвется, и выблевывание всех воспоминаний сразу, и снова потеря сознания и операция, и дренажные трубки в животе, и ошметки поджелудочной железы, и осадок сгнивших желаний, и снова боль, боль, и воскрешение ушедших лет, и удивительные хаотичные воспоминания, и страхи горечь, и соскальзывание в глубокий обморок, и жестокое кровотечение, и снова боль, и вот теперь…
… Что это пытается выйти из твоего тела — пар, тень, волна холодного воздуха? Ноги заледенели, все десять пальцев, и ощущение такое, словно много часов шел босиком по твердому снегу, по лыжне…
«Ах, мой венценосный отец…»
Нет, тебе больше нечего сказать. Запас отпущенных тебе слов и даже звуков иссяк. Ум отказывается вспоминать. Память твоя словно заледенела, и ток крови в теле остановился. Пакет за пакетом тебе вливают кровь, но она не доходит до всех артерий. Внутренние кровоизлияния лишают смысла процедуру переливания крови: тело твое больше не принимает ее. Ни пульса нет, ни давления. От очень редких вздохов поднимается и опадает грудь, словно вдруг вздымаются язычки уже почти потухшего пламени. Кровь больше не омывает легкие, чтобы взять из них кислород и отнести его к клеткам, и вывести вредные газы для выдоха, и омыть несуществующую селезенку, и пройти сквозь сгнившую печень — чтобы ты мог оставаться свергнутым шахом и с достоинством выдерживать жизнь в изгнании. Посмотри, как мало-помалу умирают твои волосы. Посмотри: ногти постепенно синеют, а кончики пальцев дрожат. Это нервная реакция на отмирание двигательных нервов. Чувствуешь? Сердце уже почти не бьется, дает последние толчки. Почти все органы, кроме мозга, уже отключились. Теперь осталось замереть мозгу. Никогда за всю жизнь мозг твой не был таким бездеятельным. Центральная нервная система, в основном, выключилась и уже не посылает миллионы сигналов сознанию. Это и есть новая возможность для мозга, освободившегося от обычных забот: начать мерцать, словно фосфорическое сияние, и познать неизведанный человеком мир. Единственные в своем роде мгновения для входа в жизнь-после-смерти, когда дух сливается с частицами космоса.
Ты больше ничего не чувствуешь. Ты — уже не ты, но бесконечная энергия, взрывающая скорлупу бытия и устремляющаяся в тот мир, которому нет конца. Теперь ты пребываешь по ту сторону звуков и взглядов, красок и форм, и ты не слышишь голос шахини, которая тихо спрашивает врача-француза:
— Сколько еще?
— К сожалению, Его Величество не доживет до утра, — отвечает он…
