Жоржи Амаду - Старые моряки, или Чистая правда о сомнительных приключениях капитана дальнего плавания Васко Москозо де Араган
Он прошелся по палубам второго класса и спустился в третий. Там все кричало о потрясающей нищете — беженцы, эмигрировавшие в годы засухи в пресловутые южные края, где их якобы ждали работа и деньги, возвращались обратно на Северо-Восток. Надежда на перемену судьбы вела этих людей по дорогам каатинги, через сертан, через порожистые реки и степные равнины к Сан-Пауло. Теперь у них осталось только одно желание — вернуться на ту бесплодную и сухую землю, где они родились, чтобы умереть в родном краю.
Это было тяжкое зрелище, и капитан вернулся во второй класс, где звенели песенки и самбы.
Женщины, завидев капитана, принялись приводить себя в порядок, уселись прилично, одергивая платья на коленях, отталкивая студентов. Мулатка умолкла, только гитара все так же жалобно стонала. Капитан не хотел мешать веселью, у девушки был красивый голос. Он сказал:
— Не стесняйтесь… Почему она перестала петь? Продолжайте, пожалуйста, я с удовольствием слушал.
— Капитан — добрый человек, — рассмеялась одна из женщин, уже стареющая.
— И хороший товарищ; — заявил студент. — Накануне прибытия в Форталезу мы вам споем серенаду.
— Весьма благодарен, друг мой.
Однако женщины по-прежнему держались натянуто, а мулатка молчала. «Жаль», — подумал Васко, удаляясь.
Пассажиры первого класса, сменив после вечерней ванны рубашки с короткими рукавами и полотняные брюки на тонкие шерстяные костюмы, а легкие дневные платья на вечерние туалеты, появились на палубе, Ему тоже необходимо переодеться — облачиться в синюю форму.
Однако капитан не сразу ушел с палубы — навстречу ему легко двигалась Клотилде, надушенная, с великолепными локонами, завивка которых заняла, вероятно, немало времени, в пышном платье и с шелковой шалью через руку. В глазах ее светилась печаль, но собачки (обнадеживающая деталь!) на этот раз с ней не было. Сердце капитана учащенно забилось.
Клотилде заметила его и помахала ручкой, что могло означать и приветствие и призыв. Капитан подошел:
— Вы прямо морская богиня…
— Капитан… — она прикрыла глаза шалью, но тут же опустила ее и сказала томно:
— Не хотите ли пройтись для улучшения аппетита?
— Ничего иного и не желал бы. Но мне необходимо переодеться, чтобы на обеде быть достойным вашей красоты… Впрочем, если бы вы немного подождали, я зашел бы за вами в салон через несколько минут.
— Я буду ждать, а вы поспешите, сеньор льстец.
Когда он вернулся, в салоне надрывался расстроенный рояль — кто-то играл мелодию из «Богемы». Васко относился к серьезной Музыке с почтением, однако предпочитал любить ее издали и не отличался большими познаниями в этой области. Как-то раз полковник Педро де Аленкар затащил его в театр Сан-Жоан на оперу. Прогорающая итальянская труппа в конце неудачных гастролей по Латинской Америке забрела в Баию. Полковник обожал оперу, у него был патефон и множество пластинок с ариями в исполнении Карузо.
Он убедил Васко, что судьба посылает ему единственную возможность послушать баритонов и теноров, известного баса, нежное сопрано и не менее нежное контральто и увидеть «Богему», во всей ее красе. Васко согласился, хотя Жорж и Жеронимо всячески его отговаривали. Но для Васко это был лишний повод показаться в парадной форме и с орденом Христа. Они отправились. Скука была невыносимая и жара тоже; пот лил с них градом. Сопрано весило, наверно, не меньше ста двадцати кило, зато тенор был худ, как щепка. Васко с трудом удержал смех, когда грузная матрона закудахтала:
Зовут меня Мими,
Но имя мне — Лючия.
Полковник Педро де Аленкар наслаждался, он знал почти всю оперу наизусть. Задыхаясь от жары, Васко ругал себя за тщеславие — ведь он согласился на приглашение только ради того, чтобы надеть форму и орден. Когда пышущее здоровьем дородное сопрано, изображая хрупкую, чахоточную Мими, упало в объятия хилого тенора, который был явно не в состоянии удержать такую тяжесть, Васко не выдержал и расхохотался. Полковник пришел в негодование и обозвал его невеждой и ослом. С тех пор Васко держался на почтительном расстоянии от так называемой серьезной музыки, несомненно заслуживающей всяческого восхищения, но слишком возвышенной и недоступной его пониманию.
Он тотчас же узнал недоброй памяти арию из «Богемы» и не сбежал только потому, что Клотилде, в платье из тафты и с локонами, томный голое которой дарил целый мир надежд, ожидала его для предобеденной прогулки по палубе. Может быть, удастся не заходить в салон: ведь он капитан, и ему полагается задерживаться по делам, и таким образом можно не выражать восторга игрой пианиста. Он заглянул в салон через иллюминатор, стараясь не смотреть в тот угол, где стоял рояль, чтобы не встречаться глазами с пианистом. Однако Клотилде в салоне не видно. — Куда она могла уйти? Виртуоза, казалось, охватил порыв вдохновения, рояль звучал все громче. Куда же делась прекрасная дама? Капитан решился наконец взглянуть в сторону рояля, и… не отнимая рук от клавиатуры, она улыбнулась ему, голова ее томно склонилась, в глазах сиял экстаз, локоны подскакивали в такт музыке. Ах, да, ведь она учительница музыки — это она рассказала ему утром, — но скромность, как известно, мать всех добродетелей, и, конечно, именно скромность заставила ее умолчать о своем мастерстве, о своем артистическом даре, о том, что она умеет исполнять даже классическую музыку. Он думал, что она из тех провинциальных учительниц, которые обучают девиц на выданье кое-как тренькать на колченогом рояле марши, самбы, какие-нибудь фокстроты и в самом лучшем случае — вальс. Он не ожидал, что она способна на большее, чем мило сыграть несколько танцев на семейной вечеринке. А между тем она, склонив голову набок и закатив глаза, встряхивает развившимися локонами и вовсю расправляется с оперой. Она, оказывается, артистка! Капитан ощутил даже гордость и вошел в салон как раз вовремя, чтобы присоединиться к слушателям, которые наградили исполнительницу бурными аплодисментами (может быть, в благодарность за то, что она наконец захлопнула крышку рояля).
Капитан, подойдя к заслужившей овации пианистке, скромно прятавшей лицо в шаль, протянул руки:
— Боже, какая красота! Какая звучность, какое совершенство! Незабываемые минуты!
— Вы любите классическую музыку?
— Люблю ли я?.. У меня целая коллекция пластинок, без хвастовства, одна из крупнейших в Баие, может быть, даже во всей Бразилии.
— А оперу?
— Обожаю. Когда я еще не был в отставке, в любом порту моей первой заботой было узнать, есть ли там оперный театр…
В продолжение всего разговора капитан держал руки Клотилде в своих. Вдруг она слегка вздрогнула и, спохватившись, отняла руки с нервным отрывистым смешком. Капитан несколько смутился, не зная, куда теперь девать свои руки.
Она возобновила прерванный разговор:
— Ну и рояль на вашем пароходе, никогда не встречала такого расстроенного.
— Неужели настолько скверный?
— Никуда не годится, просто неприятно играть.
— Я приму меры в Ресифе, велю позвать настройщика. А теперь пройдемся, как собирались?
Но было уже поздно, раздался гонг к обеду. Оба направились в ресторан, беседуя о «Богеме». Клотилде была без ума от Пуччини. Он заверил, что и его Пуччини восхищает и восторгает никак не меньше.
Прогулку по палубе совершили после обеда, до лото в салоне. Они шли не спеша, она — играя шалью, он — покуривая трубку, и разговаривали о Рио, которым она восхищалась, о Баие, которая, по его мнению, была славным городом, где неплохо живется, о Белеме-до-Пара, где дождь идет каждый день в одно и то же время. Иногда беседу прерывал какой-нибудь пассажир, который здоровался с капитаном или спрашивал о чем-либо. Они поговорили о Ресифе, чьи пляжи очаровали ее. К сожалению, она плохо рассмотрела столицу Пернамбуко: шел проливной дождь, и к тому же с ней не было никого, кто показал бы ей достопримечательности города. Завтра будет иначе, сказала она, улыбаясь, теперь к ее услугам капитан, который покажет ей мосты и набережные, проспекты и парки.
— Но я тоже не знаю Ресифе.
— Как не знаете? Ведь вы же капитан, вы, наверно, плавали в этих местах десятки раз.
— Конечно. Мне приходилось бывать здесь… Но у меня никогда не хватало времени как следует ознакомиться с городом. Я вряд ли способен служить вам чичероне. Я сказал, что не знаю Ресифе, это значит, что я знаю его мало. И прошло уже много лет с тех пор, как я был здесь в последний раз. Многое изменилось.
— Вы просто не желаете меня сопровождать. Может быть, у вас есть в Ресифе возлюбленная и вы не хотите, чтобы вас увидели со мной? — И она снова рассмеялась своим волнующим, отрывистым смехом.
Капитан остановился и взял ее руку:
— Пожалуйста, не говорите так. Те времена давно миновали. С тех пор как я вышел в отставку, я никогда больше не взглянул ни на одну женщину и примирился с этим. Но теперь…
