Алекс Форен - Танго с манекеном
Теперь Грег, наконец, отошел настолько, что согласился на предложенный кофе и смог разглядеть того, кто сидел перед ним.
Около сорока лет, хорошо сложен, даже изящен, узкое лицо, длинные пышные волосы, высокий лоб, густые усы и испанская бородка, спокойные уверенные движения. Было в его внешности нечто от капитана королевских мушкетеров и одновременно – от алхимика. И еще что-то из детских сказок – барон Мюнхгаузен или капитан Крюк…
Безумно хотелось подойти и выглянуть на улицу – невозможно было избавиться от ощущения, что за окном, далеко внизу он увидит бесконечно знакомый служебный паркинг, чуть дальше улицу и на другой стороне – дешевый итальянский ресторанчик с красно-зелеными скатертями, куда в перерыв бегали его клерки. Но подсвеченные фонарями верхушки платанов, которых полно на парижских бульварах, были видны не вставая, и, учитывая, что кабинет-то был таким же, как всегда, это было не менее диким, чем фантастическое мгновенное перенесение через континенты.
– Вас что-то тревожит, мистер Таннер? Вы как-то странно оглядываете мое вечернее убежище. Вас чем-то удивляет стиль?
Грег решил, что придумывать некую версию своего поведения сейчас слишком обременительно.
– Нет, совсем. Стиль мне как раз импонирует. Он, знаете, как-то близок мне. Дело в том, что этот кабинет является точной копией моего собственного. До единой детали. Высота потолка, ручки на окнах, письменный прибор… До мелочей. Я, признаться, потрясен… Браво. Поскольку я не слишком верю в подобные совпадения, то надеюсь получить объяснения.
Гревен слушал его внимательно и, казалось, был действительно удивлен. Мушкетерская бровь резко поползла вверх.
– Вы разыгрываете меня, мистер Таннер? Или пытаетесь таким странным образом заинтересовать? Это экспромт или «домашняя заготовка»? Но в любом случае – не стоит. Я и без того сам пригласил вас.
– Постойте, мне это действительно интересно. Как вы это сделали?
– Что именно, мистер Таннер?
– Черт, я же сказал – я сижу в своем собственном кабинете и, представьте себе, в качестве визитера, которого любезно пригласили сюда. Или притащили за воротник – не имеет значения, ощущение одно и то же. Для чего это?
– Уверяю вас, случаются совпадения и посильнее. Ну вот, скажем… История двух президентов – Линкольна и Кеннеди. Они родились с разницей ровно в сто лет. Их преемники оба носили фамилию Джонсон и также родились с разницей ровно в сто лет. Точно так же, как их убийцы – один был старше другого ровно на век. Оба были убиты в пятницу, в присутствии жен. При этом фамилия секретаря Линкольна была Кеннеди, а фамилия секретаря Кеннеди – Линкольн. И оба секретаря горячо убеждали своих боссов остаться в тот день дома. Вот такое совпадение… Как вы говорите, «для чего это?»
– Красиво… Но на мой вопрос это ответа не дает.
– Мистер Таннер, я начинаю терять терпение. К тому же я, при всем уважении к ремеслу фотографа, с трудом представляю, зачем вам вообще нужен кабинет, тем более – такой. Но если вас заинтриговал его дизайн, то удовлетворю ваш интерес. Я периодически меняю обстановку. Чтобы не надоедало. Вкусы и настроение меняются, и я всякий раз устраиваю здесь все сообразно им. Сообразно своим капризам, если хотите. Польщен, что мои нынешние предпочтения, как выясняется, так совпадают с вашими. Нередко, оформляя какой-нибудь интерьер, я листаю журналы и, выбирая понравившиеся мне детали, прошу моих дизайнеров раздобыть или сделать нечто подобное. Возможно, мы с вами оба не слишком оригинальны и некоторое время назад ткнули пальцем в одну и ту же картинку в модном журнале. Такое объяснение вас устраивает?
Такое объяснение его не устраивало. Он не тыкал в модные журналы. Такое же, если не это самое, кресло он перетащил в кабинет из своего прошлого офиса, который был этажом ниже. Маску на стене привез из одного из своих бесконечных африканских путешествий никто иной, как Генри Демулен. Черт возьми, за этим столом работал отец, справа от камина висит фотография, на которой они с ним вдвоем, снятая в день шестидесятилетия его старика.
Грег невольно посмотрел вправо, и вновь испытал стресс. Рядом с камином висела фотография, на которой в хорошо знакомой ему позе были сняты двое улыбающихся мужчин. В первом из них без труда можно было узнать его нынешнего собеседника, хотя и выглядевшего несколько моложе, вторым был седой мужчина в расстегнутой белой рубашке, хохочущий прямо в объектив камеры.
Он с трудом перевел взгляд на человека за столом, разглядывающего его с искренним интересом.
Так. Попробуем принять его идиотскую версию. В том, настоящем, кабинете у Грега неоднократно брали интервью. Причем, не только деловые, но и так называемые «модные» журналы. Как правило, разбитные журналисты приводили с собой фотографа, он принимал красивую позу, и его снимали. Естественно, в интерьере. Эти снимки публиковались. В один из них ткнул когда-то эксцентричный французский коллекционер, сказав своему дизайнеру «хочу». Очень складно получается.
Но никуда не годится, потому что так не бывает.
– Отлично, меня устраивает такое объяснение.
– Отлично, – мгновенным эхом отозвался Гревен.– Тогда перейдем к основной теме нашей встречи… Я коллекционер. Некоторые экспонаты, находящиеся у меня – уникальны. Часть досталась мне еще от отца, – он кивнул в сторону портрета, висящего на стене. – И я хотел бы составить полный каталог коллекции. Для этого, как вы понимаете, нужны фотографии. И, следовательно, фотограф. Но не простой, а тот, кто способен оценить экспозицию… Вы меня устраиваете. О гонораре можете не беспокоиться, я оплачу расходы. Вот, собственно, и все. Если вы готовы, можете начинать хоть сейчас.
Судя по всему, он сказал все, что считал нужным. Выждав несколько секунд, Грег спросил:
– И что же вы коллекционируете?
– Людей, – мгновенно откликнулся Гревен. – Ну, или маски, – он сделал жест в сторону маски, которую привез из Африки Генри. – Это очень забавно. Иногда маска больше походит на человека, чем он сам. Иногда – у него несколько масок, и он не в состоянии выбрать любимую. Ты думаешь, перед тобой человек, а это – маска. Это в природе вещей. Кстати, вам известно, что «маска» – на латыни – «персона». То есть, Личность, Лик, лицо. Личина… В древности маски использовались во время ритуальных инициаций. Вспомните античные мистерии – герой оставался в темноте, наедине с самим собой, практически голым. Как при появлении на свет. И, только найдя выход, освобождался от маски, как бы заново рождаясь.
Он встал, заложил руки за спину и, пройдясь по кабинету, подошел к окну. Не поворачиваясь, глядя в парижский вечер, негромко продекламировал:
– Все, что у нас расположено слева,
В зеркале будет не слева, а справа,
Ибо наш образ, когда от зеркал отразится,
К нам возвращается так же, как маска из глины.
Если сырую ударить о столб эту маску,
После удара она обернется изнанкой…
Гревен вернулся к столу, взял лежавший на нем пульт и нажал кнопку. За окном медленно поползли вниз тяжелые металлические жалюзи.
– Чтобы вас ничто не отвлекало, – пояснил он. – А гекзаметр, который вы сейчас слышали, – это Лукреций Кар. «О природе вещей». Писано бог знает, сколько веков назад… Ну, не будем терять времени, как только будете готовы, можете начинать. Да хоть и с этой, – он опять кивнул в сторону африканского сувенира. – Не стану мешать.
Он сунул пульт в карман и, не задерживаясь, вышел туда, откуда недавно вошел Грег. Мягко захлопнулась дверь.
Трогательно… После экскурса в историю культуры оставили одного в собственном кабинете поразмышлять…
Некоторое время он сидел в кресле, потом встал, подошел к маске на стене и, сняв ее, осмотрел внутреннюю сторону. Возможно, таких масок несколько, и на той, к которой он так привык за годы, никто не считал царапин, но на первый взгляд они похожи как две капли воды.
Он прошелся по кабинету, дотрагиваясь до давно знакомых ему вещей, как будто видя их впервые. Все было так. Это не декорации, не папье-маше, не дешевые копии, все вещи были подлинными. Ловко…
Внезапно он почувствовал острое желание выйти из этого кабинета, взял кофр с фотоаппаратом и, решительно открыв дверь, едва успел остановиться, чтобы не разбить лоб.
За дверью была стена.
Не бутафорская, а жесткая и прочная, из старого кирпича, такая отчетливо реальная, что трудно было усомниться в ее древности. Почему-то было очень ясно, что пытаться проломить ее – не нужно.
Может быть, и возможно, но, как говорят любители точных наук, это некорректное решение. Даже если знать, что именно отсюда ты сам вошел несколько минут назад, и никакой стены тогда не существовало, все равно – задача о девяти точках так не решается…
