Исаак Дан - Весна
Аня понимала, секунды, которые утекали медленнее и медленнее, вскоре совсем замрут, и время не то, что – остановится, времени не будет. Ей никогда не было так тяжело. Она не пыталась себе объяснить почему. Она не пыталась искать выход. Она даже не понимала толком, что произошло. Но знала – что-то произошло! Так внезапно. Так неожиданно. Так жестоко.
Она боялась идти спать. Случайно обнаружила, что засыпает в кресле. Не предполагала, что сон, которого ей так не хватало эти дни, будет спасением для неё.
Утром ей представились услышанные слова невозможными, её реакция на них несуразной, дальнейшее – глупым. Дура, – говорила она себе, – он наверно ждал тебя весь вечер. Что тогда это было? – продолжала она в метро – Галлюцинация? Нужно обратиться к врачу? Или, посоветоваться со Спиритом? Прежде поговорить с ним. Она пошла сдавать коллоквиум первой. Посреди большой бороды долговязого ассистента раскрылся желтозубый рот, когда Аня прямо заявила ему, что готовилась, но сейчас не в состоянии что-нибудь воспроизвести, не в силах на это настроиться. Он никак не мог сомкнуть свои челюсти, потом забормотал какую-то ересь, дескать, так нельзя, он даже не понимает и прочее. Аня решила встать и убраться. Ассистент проглотил слюну и поставил нужный значок в журнал. Это не вызвало у Ани никаких эмоций, только раздражение. Неужели было так важно явиться сюда, добиться этого значка и восхитить всех тем, что в кои-то веки припёрлась сдавать вовремя? Утром она должна была быть у Спирита. Она так и не сумела убедить себя, что не слышала его слов. Ей предназначенных.
Что могло случиться, чтоб он бросил их ей?
Чтобы не размышлять об этом, Аня принималась уверять себя, что это невозможно. Ей померещилось.
Вечером отмечался день рождения бабушки. Аня задумала и не решилась заехать к Спириту днем. Это было слишком серьезно, чтобы начинать второпях. Слишком легко верить в недоразумение. Или он не хотел её видеть вчера, или у неё что-то сместилось в голове. Аня вспоминала отчетливо звучащие в пустой комнате слова и вздрагивала от невольного ужаса.
– Постарайся сегодня не расстраивать её, – сразу же потребовала мама в прихожей бабушкиной квартиры. За Аню, как бывало раньше, она не беспокоилась. Говорила, как будто с чужой. Аня никого не намеревалась расстраивать.
И счастливо улыбалась, обнимая бабушку. Терпеливо и с готовностью отвечала на расспросы старых кумушек, её подруг и сестер, где она учится, ещё не знает твёрдо, что будет делать дальше, пока не думает о замужестве. Она слышала эти вопросы и год, и два назад, точно в этот день. Она почти взаправду смеялась шуткам старого, ещё фронтового друга деда, хотя его остроты были знакомы с тех пор, как себя помнила. Она восхищалась пирогом и всеми блюдами. И лишь временами с тоской скользила глазами по огромным пустым клеткам, упрятанным на шкафы и под столы, бабушка категорически не соглашалась их выкинуть. Если бы дед был жив, он с первых минут вырвал бы её у всех и повёл показывать птиц. Которых, увы, здесь больше не было.
– У тебя что-то стряслось? – услышала она в телефонной трубке голос Милы.
– Нет. Почти ничего. Расскажу, когда приедешь, – отвечала Аня с запинкой, рядом были мама и бабушка, Мила всё понимала. И добавила скороговоркой, – Я очень часто бываю у тебя, почти живу.
– Давай, давай, – звучавший нарочито бодро голос был полон грусти. Аня не стала спрашивать о Жолио. Бабушка махала руками, ужасаясь, что Мила потратит слишком много денег. Аня отдала трубку маме. Посмотрела за окно. В Москве была Весна. Аня знала, в Луанде сейчас осень, ей привиделось, московская весна и луандинская осень, обе полные грусти и печальных предчувствий, соприкоснулись.
Ночью она не спала. Перебрала все возможные варианты того, что могло случиться. Представила все возможные пути объяснения со Спиритом. Самый печальный оборот разговора. Не думала ли ты, что когда-нибудь это произойдёт, колола она себя. Нет, конечно, не думала. Она ни о чём не думала эти дни. Дни и ночи.
Утром осталась дома. Мама даже не пробовала возражать. Но Аня не пошла к Спириту с утра. Чувствовала, они встретятся днём на улице, как было принято, ей не хотелось начинать в его логове.
Никогда ещё перед встречей со Спиритом она так тщательно не продумывала каждую деталь одежды, никогда так не возилась с линией, подводящей веки.
Никогда так не боялась.
Это же были не слова, не мысль даже, просто неясное ощущение, которое вскоре обратилось в уверенность — Спирит выходит, сейчас идет к ней навстречу.
Конечно! Всё просто встает на свои места! Ей почудилось, померещилось.
Аня летела со всех ног. Не сразу заставила себя убавить шаг. С трудом остановилась на пустыре между далёких башен, у молодого клёна, казавшегося кустом, а не деревом. Они уже не раз встречались тут. Надо было подождать, сохраняя спокойствие, ясность мыслей, не нестись к нёму, как полоумной. Аня ходила вокруг раскидистых ветвей. На них пока не было ни одной почки. А ольха повсюду уже покрылась ажурными сережками.
Может он и не придёт сюда? Аня знала определённо, что придёт. К чему тогда было себя жалить? Он, как обычно стремится к ней, значит, всё скоро будет на своих местах.
Не ведая, какой по счету совершает круг, Аня вдруг резко обернулась назад. Они вынырнули из-за домов. Она не успела вздохнуть привольно и с радостью, как мурашки побежали по её спине.
Он двигался невероятно легко. Но, как манекен, как заведённый истукан, как сомнабулла, мумия. К Аниному горлу подкатил грозящий вот-вот разорваться комок. На его лице была маска. Из воска, из гипса, из стали, но не из человеческой кожи. Маска, так хорошо знакомая Ане. И хотя он был достаточно далеко, Аня была уверена, что не ошиблась, глаза его были закрыты. Крепко сомкнуты, чтоб их не донимал свет.
Лишь настоящий, теплый и преданный Джек, опережая Спирита, летел к ней. Радостно рычал, лизал ей руки, щеки, нос.
Аня выпрямилась, оставила гладить собаку, когда рядом вырос Спирит. Здравствуй, сказал он ей далёким, инопланетным тоном. То ли потому, что это было привычно, то ли потому, что она не могла поверить, что видит его таким, она охватила руками его шею и поцеловала в губы. Он едва ответил на её объятие. Губы его были холодными и сухими.
Они пошли вместе. Он вёл её за руку, и иногда даже, выпуская её ладонь, обнимал за талию. Они молчали или говорили о чём-то, что вовсе не было важно, и говорили не как всегда, словно поверяя друг другу самое сокровенное, а скучно, только для того, чтобы не молчать.
Это было невыносимо. Это было не нужно. Им обоим это было так несвойственно. Аня должна была это прекратить. Она должна была схватить его за руку, заглянуть ему в глаза. Сказать: ”Что случилось? Что случилось, мой милый?”. Она не могла и подумать, даже коснуться его взглядом. Увидеть его. Отрешённым от всего вокруг. Будто и не замечающим её.
Но по привычке она шагала рядом. Зачем-то рассказывала о дне рождения бабушки, об остротах дедова фронтового друга. Разве ему было интересно? Разве Аня была нужна ему? Она казалась себе только помехой, путающейся у него под ногами.
Они ни разу не коснулись того, почему не встретились два дня назад. Отчего в квартире Ани, как удар внезапного грома, прозвучали его слова.
В какой-то момент, ей поверилось, он ответил теплее. Поверилось, он возвращается из недостижимых пространств. Джек, крутившийся возле них, несчастный, словно побитый, лизал ей руки, почти говоря: ”Ну, сделай же что-нибудь. Верни его”.
Аня с надеждой взглянула на Спирита. Он был охвачен нескрываемым раздражением. Ревновал, что его собака так любит её. И вновь – как не видел Аню. Разговаривал гостем с иных планет.
Стало темнеть, они по привычке потянулись к его дому. Как будто ничего не случилось. Аня вдруг представила себя с ним чужим, холодным, отстранённым. В его мрачной берлоге. Ей стало страшно.
– Я не хочу идти к тебе сегодня, – сказала с возмущением, сказала по первому порыву, не обдумав.
“Мы просто отведём туда Джека и поедем к Миле” – вот что, во что бы то ни стало, она хотела услышать. Каким бы он не был сегодня надменным и отчуждённым, она желала, чтоб он ответил так. Ведь там, где амуры берегли прекратившие ход часы, он бы не смог быть таким. Таким он никогда там не был.
Он ответил: ”Как хочешь”.
Губы его тронула обида, что Ане было скорее приятно, но в то же время он как-то распрямился, будто обрёл облегчение, избавился от груза, и в Ане с негодованием поднялась ужаленная гордость.
– Тогда я иду домой. Я сегодня устала, – не менее надменно, чем говорил он, с вызовом бросила Аня. Гордость пылала в ней огнем. Но она ещё надеялась, что заставит его повернуть вспять.
– Как хочешь, – повторил он, как автомат. На лбу, между бровей появилась глубокая складка, его отречённость, печаль стали сильней, и Аня даже обняла б его с раскаяньем, если б он не расправил полностью плечи. Несомненно, он был внутренне рад. Сбросив ненужную ношу. Такого Анина гордость не могла снести.
