Дарья Асламова - В любви, как на войне
Мэтью соскользнул со стены бесшумно, как кошка. Мы взялись за руки и разом оглянулись. Картина, открывшаяся перед нами, была самой красивой на свете и самой страшной. Это был настоящий музей – музей мертвых. Мраморные, изрытые временем статуи святых и ангелов с кроткими и вместе с тем строгими лицами, бесчисленные роскошные склепы, изукрашенные, как пагоды, источенный столетиями ноздреватый камень могил. Здесь был старый квартал покойников, и могильные ули4b, запутанные, извилистые, полные неожиданности, уводили далеко вперед. Соседи на этих улицах Уже никогда не навестят друг друга. Повсюду, где только мог видеть глаз, тихим трепетным светом го-Рели лампады, тысячи лампад, море колеблющихся Огней. Во всем была та усыпительная мистика, какая бывает в церкви – в дурманящем запахе ладана и холоде чаш со святой водой.
Мы стояли, не дыша, как разведчики в тылу противника, да мы и в самом деле были на чужой земле. Я невольно перекрестилась. Господи! Пусть моя жизнь была беспорядочной, но сердцем я всегда знала, что хорошо и что плохо. Только теперь я поняла, что стена, отделяющая меня от веры, не толще листа папиросной бумаги.
"Пойдем!" Рука Мэтью обвила меня за талию. Он сейчас нуждался в живом тепле – тепле молодого, чистого и сытого тела. "Оставь меня!" Я нервно засмеялась и откинула его руку. И мы пошли туда, где сонно и сладостно теплились лампады. Я дико хотела пить и все время облизывала спекшиеся от внутреннего жара губы. "Я хочу курить, – сказал Мэтью. – У тебя есть зажигалка?" – "Нет". И тогда Мэтью, этот верзила, несомненно наделенный больше бицепсами, чем мозгами, взял с могилы лампаду и прикурил. Я грязно выругалась, потом еще грязнее. "Что ты делаешь?!" – "Ну, не сердись", – он притянул меня к себе, глаза его горели, и я вдруг увидела, что он невозможно пьян. Ему явно хотелось поиметь грех прямо здесь, прямо сейчас.
"Склеп. Как это выглядит внутри?" – спросила я. "Маленькая комната из камня с окошками для света. Один гроб, в который кладут свежего покойника. В середине комнаты яма, куда складывают кости всех родственников. Когда последний покойник сгниет в гробу, его кости тоже переложат в общую яму. Там сейчас лежит мой дядя, пойдем его навестим". Он засмеялся. "Я боюсь только одного, они не сделают ничего дурного, я же их родстлик. А вот ты – другое дело. Ты чужая". – "Чепу-: долго идти до твоего склепа?" – "Четыре часа". Я подняла на него готовые к ужасу глаза. "Не может быть!" – "Это на другом конце кладбища, там, где охрана". – "Ты знаешь дорогу?" – "Приблизительно". Я представила, как пьяный Мэтью будет блуждать по кладбищу, сдуру тыкаться ключом в похожие склепы, как мы заблудимся и останемся здесь ночевать, и я окончательно спячу. "Нет", – сказала я. / В этот момент зазвонил мобильный телефон. Мы оба подпрыгнули от неожиданности.
Ленивый женский голос вплыл в могильную тишину: "Мэтью! Ты где?" – "На кладбище". Я уже не могла держать в узде свои нервы. Истерически засмеявшись, я бросилась назад, к воротам, не разбирая дороги, перепрыгивая через могилы и огибая склепы. Все вокруг отдавало Голливудом. Фильм ужасов. Триллер.
Хуже всего, что после этого Мэтью заболел кладбищем. Каждую ночь он ищет когонибудь, кто мог бы составить ему компанию в ужасной прогулке. А я сменила бойфренда. Нашла себе спокойного, респектабельного адвоката. Однажды ночью, когда мы целовались в машине, он отпустил тормоза, и машина медленно покатилась с горы. Я, как женщина практичная, вовремя оторвалась от новых губ и закричала:
"Стоп!" Но было поздно. Разогнавшись, машина с силой врезалась в новенький "Форд". В наступившей тишине мой приятель сказал: "Теперь я верю". – "Чему?" – "Всем тем безумным историям, которые с тобой случаются. Я никогда в жизни не попадал в аварию. Что будем делать?" – "Бежать, конечно/Хозяин "Форда" сам виноват. Он не Мог тут ставить машину. Это места для поцелуев".
Мне пришло в голову, что я сказала нечто остро-Умное. Не знаю, что там насчет смерти, но Маль-Та – богом созданное место для поцелуев.
МОЛДАВСКИЙ СВИНГ
Маленький молдавский городок, где на станции снисходительно останавливаются редкие поезда, где даже нет гостиницы, а случайные гости селятся в общежитии мясокомбината. В этом медвежьем углу жизнь так упоительно вульгарна. Здесь девушки в шестнадцать лет становятся как динамит, а к тридцати годам превращаются в толстозадых, пустоглазых квочек, чтобы в сорок сесть у подъезда в ситцевом халате, лузгая семечки и обсуждая соседей. Здесь живут как в подводной лодке – какие бы бури и революции ни бушевали на поверхности, как бы ни поднимался или ни падал курс доллара, в этом городке ничего не изменится. В каждом погребе столько жирных колбас и сала, что можно спокойно пережить третью мировую войну, в сарае квохчут куры и хрюкают свиньи, земля в избытке родит все, что положено родить. У молдавских фермеров, хозяйственных и крепко стоящих на земле, всегда розовеют носы – на завтрак, в обед и ужин на стол ставится графин вина, которое давят из винограда, такого же иссиня-черного, как волосы местных девушек. Осенью, когда в каждом подвале в бочках играет молодое вино, спрессованный виноградный жмых гниет на деревенских дорогах, наполняя все вокруг кислым запахом браги. Цивилизация доходит сюда только в виде ре*" ламы, в которую местные жители верят свято: на свадьбах воду в колодцах подслащивают пакетика "Инвайт-плюс" и носят ее потом ведрами на столы.
От этой сытой, благополучной жизни есть лишь оДНо спасение – удавиться на первом же суку.
ПОПЫТКА БЕГСТВА
Условности в таких местах куда прочнее нравственных устоев. Грешить можно, но только за опу- • щенными шторами и закрытыми дверями, так, чтобы ни вздох, ни стон не потревожили ночную тишину. Тысячеухий, тысячеглазый город ревниво бдит, как бы чего не вышло.
"Когда нам с женой хочется пошалить по-настоящему, мы уезжаем в Кишинев, где специально снимаем квартиру для маленьких удовольствий, – рассказывал мне Сергей, мужчина в самом соку с воинственно торчащими усами. – Если бы кто-нибудь в нашем ничтожном городишке знал, чем мы занимаемся, нас давно бы вытолкали бы отсюда, чудом не в смоле и перьях".
Сергей и Наталья – свингеры. (Свингерство – секс с обменом партнерами двух или более устоявшихся пар.) С виду это благополучная семейная пара с двумя детьми и небольшим, но прочным семейным бизнесом. Но по ночам…
– Когда нам удается вырваться в Кишинев, мы первым делом даем объявление в газете, – объясняет мне Сергей. – "Так, мол, и так, пара ищет пару". Дальше начинается самое интересное. На одно объявление звонков двести. Боже, кто только не звонит! То отдельную книгу можно писать. Из этих двухсот сРазу по телефону отсеивается сто семьдесят. С ос-^ьными надо где-то встретиться, выпить кофе, поговорить. ~~ С этого момента кино можно снимать, – вступает в разговор Наталья. – Вдруг появляется класс ное, давно забытое ощущение, с каким собиралась на свидание в шестнадцать лет. Что ж ты, дура, вОл, нуешься в свои 37? Смешно, но приятно. Сидим за столиком в кафе. Эти? Было бы неплохо. А может эти? Не дай бог! И вот подходят…
– Это очень сложно – чтобы четыре человека друг другу понравились сразу! – говорит Сергей. – До такой степени, чтобы обменяться женами и мужьями. Ведь бывает, и два человека не могут найти общий язык, не то что четыре! У нас с Наташей уже разработана целая система сигналов во время встречи. После пятидесяти минут разговора я спрашиваю у Наташи: "Сигареты взяла?" Если она отвечает: "Нет", все ясно – пара не в ее вкусе. Если "да", то все в порядке, я удваиваю натиск. Если я слышу от нее: "Не знаю, сейчас посмотрю в сумочке", то на нашем тайном языке это означает: "Не торопи меня, я еще не определилась".
Сергей и Наташа убегают в Кишинев и бузят там, как оставшиеся без присмотра тинейджеры, с тем, чтобы унести с собой в скучную, будничную жизнь какое-нибудь веселое, пряное, дорогое воспоминание. Секс втроем или вчетвером стал для них отдушиной, формой бегства от обыденности. своего рода игривая честность, которая защищает брак, придавая ему внешность разврата.
У Наташи и Сергея есть своя грустная статистика – из тридцати встреч до постели могут дойти едва ли три пары. А после первого "кувыркания" (т^1 они это называют) повторить хочется только с одной – Знаешь, как ни странно, мужики "тормозят ся", а не женщины, – объясняет Наташа. – Женш ны раскованнее, гибче, артистичнее, что ли, смелее экспериментах, даже отчаяннее, а мужики – медвеД K ПРЕКРАСНАЯ НЕЗНАКОМКА ¦~"ойнСКо1 ПРЕКНА^пп,, Это случилось на пышном деревенском застолье. осе было, как всегда, бесконечные перемены блюд, крепкие домашние наливки, которые сразу шибают в голову, немолодые кумушки в цветастых платьях й непроходимая скука. И вдруг в дом вошла опоздавшая гостья – женщина зрелых лет, еще прекрасная собою. Так красивы бывают розы поздней осенью, сохранившие цвет, страстность и аромат, но в их лепестках уже чувствуется холодок, тоска увядания. В тесном мирке сельских, вареникоподобных, ни на что не похожих образин это было явление.
