Леонид Гартунг - Повести и рассказы
— Ты что? Влюбилась? — поинтересовался я.
— Еще чего не хватало.
— Так в чем дело?
— Надоело все… Абсолютно все. Даже ты…
Это был у Литы единственный случай малодушия, который я помню.
Уже вечером из-за занавески гудел бас Аверьяныча, звенели весело струны гитары и голос Литы пел:
Где вы теперь? Кто вам целует пальцы?
А на работе меня встретил беззаботно-веселый Морячок. Протянул кирпич хлеба.
— Это тебе к Новому году. Ешь, сколько влезет.
— Откуда такое богатство?
— Дед Мороз подарил.
— Нет, правда, — спер?
— Конечно, только не я.
Давясь от смеха, Морячок рассказал: шел на работу минут двадцать назад. Вдруг навстречу, в темноте белая собака, в пасти что-то несет. Морячок не растерялся, топнул ногой, прикрикнул:
— Ты что делаешь?!
Собака кинулась в сторону, бросила то, что несла. Морячок поднял — буханка теплого хлеба. Видно, где-то около магазина разгружали развозку. Собака умудрилась унести буханку, но бедняге не пришлось полакомиться.
Мы нарезали хлеб тонкими ломтиками, для дезинфекции поджарили на плите и разделили на всех, кто был в столярном цехе.
Уплетая хлеб, я спросил Морячка, как он встретил Новый год.
— На все сто. У Зои.
— А Ольга была?
Спросил так просто, нисколько не веря, что она может прийти на Спортивную. И вдруг Морячок сказал:
— Была. И я говорил с ней о тебе. Вернее, сказал, что один человек очень хотел бы ее видеть. Она сразу догадалась, что я о тебе. Спросил ее, что передать тому человеку. Она сказала: «Передай, чтоб забыл, и чем скорей, тем лучше». Я спросил: «Почему так бессердечно?» Она ответила: «Пусть найдет себе здоровую». «Но ведь он всерьез». — «Тем более». Вот и поговори с ней. Но она, и правда, там не живет. Зоя шепнула, что где-то на Алтайской…
— Знаю, но Алтайская большая…
Да, большая. Какой же я дурак, что не пошел с Морячком.
— А как у тебя с Зоей? — спросил я.
Колян нахмурился, развел руками:
— К себе зовет жить. Что ты, говорит, по общежитиям мотаешься?
— А ты?
— Боязно как-то, — Морячок зябко поежился. — Это получится — я, вроде бы, женился?
19
На комбинате мне «вырешили» два кубометра сосновых бревен. У нас сложить дрова было негде, поэтому я попросил скинуть их на Красном Пожарнике у Мурашовых. Раз в неделю я приходил к Кате за бревнами. Обходился без санок. Вбивал в конец бревна гвоздь, привязывал веревку, и оно легко скользило по укатанной ледяной дороге.
Каждый раз Катя увязывалась помогать мне. Ухватившись за веревку, шла рядом.
Я расспрашивал:
— Как живешь?
— Плохо.
— Почему?
— Все спорим с мамой из-за Фарафона. С того раза началось, помнишь, когда мы его пьяного на санках к себе увезли. Раньше похаживал к нам, а теперь совсем перебрался.
— Что он — пьяница?
— Нет. Пьет только при случае… Не знаю, что и делать. Маме говорю, надо папку дождаться. А она знай свое твердит: «Между нами ничего нет». А какое нет, когда едят вместе… Но я предупредила, что такого терпеть не намерена…
Один раз мы втаскивали привезенное бревно в сарайчик. К нам подошла Лита, на минуту остановилась возле, сказала несколько ничего не значащих слов и ушла. Катя с тревогой посмотрела ей вслед.
— Она с тобой в одной комнате живет?
— Да, у Аграфены Ивановны.
Катя вздохнула прерывисто, как ребенок, который долго плакал.
— Мне бы такой быть.
— Какой?
— А вот такой, — Катя повертела рукой туда-сюда, изображая кокетливую походку Литы.
— Чудная ты, — засмеялся я. — Ты и без того хорошая.
— Правда?
Через несколько дней Морячок свел меня с Зоей Маленькой. Она вышла из ворот завода, где работала, пожала руку мне и Морячку. Он тут же попрощался:
— Ну, вы давайте, говорите, а я смываюсь.
Мы с Зоей пошли вниз по проспекту Тимирязева. Шли небыстро. Погода была подходящая, не очень холодная, безветренная. Я стал спрашивать об Ольге. Зоя как будто сомневалась: говорить или нет. Потом все же разговорилась:
— Помнит ли она тебя? А кто ее знает? Она ведь такая — если и думает, не скажет. Это у нас душа нараспашку, а она гордая. Одно знаю: сильно переживает, что покалеченная. Даже вешаться пробовала. Повезло — Зоя Николаевна палец порезала и раньше с работы пришла. А то бы не было Ольги. У нее все время одна мысль: «Никому я такая не нужна».
— Мне нужна.
— Не знаю… И тебя тогда привели, чтобы немного отвлечь ее. Зоя Николаевна ее курить и пить учила. Тоже из жалости. Но ты не думай, что Зоя Николаевна какая-нибудь. Она несчастная и добрая. Свое последнее отдаст. У нее муж на фронте, а девочка умерла… Тоже переживает…
— Ты про Ольгу, — напомнил я.
— Так что еще сказать? После той ночи с ней что-то сделалось. Затвердила одно: «Уйду да уйду». Как будто она нам мешает. Мы как ее уговаривали, ругали даже — нет, надо было съехать. Теперь одна живет, случись что — мы и знать не будем. Один раз только приходила под Новый год. Далеко ведь…
— Где она теперь живет?
— Я, конечно, знаю, но сказать не могу. Слово дала. Она говорит, что не хочет тебя видеть. Она мне так объяснила: если б мы так где познакомились — другое дело, а теперь я в его глазах знаешь какая?
— Зря она так. Ты ей скажи, что я на свете никого не встречал и не встречу лучше и чище. И еще скажи, как бы она ни пряталась, я все равно ее найду. Слышишь? Найду!
— Скажу, — кивнула Зоя Маленькая.
— До свиданья.
— Обожди малость.
Взяв меня за руку, попросила:
— Ты, Алеша, забудь ту ночь. Не такие уж мы, как можешь ты подумать. Если б не ваш спирт, может, ничего и не было бы… А, в общем-то, все к лучшему. Правда? Ну, я побежала.
Спустя несколько дней пришел ко мне Морячок. Повертев недовольно головой и обнаружив, что мы в комнате не одни, он кивнул на дверь:
— Пойдем. Потолковать надо.
Я оделся, и мы вышли на площадку лестницы.
— Тебе Бекас ничего не предлагал? — спросил Морячок.
— Нет.
— Понятно. Тебе он и не скажет. В общем так: Бекас и еще двое пацанов… Да ты их знаешь — те, которые кладовку обокрали. Так вот они решили сегодня взять склад на конфетной фабрике. Шоколад, пастила и прочее.
— Когда?
— В три часа ночи. На тех двух мне наплевать, а вот Бекаса жалко. Он здесь ничем серьезным не занимался. Надо не допустить. Обидно будет, если он вернется к старому.
— Не допустить? А как?
— Черт его знает. Там видно будет. Пойдешь?
Вернулись к нам за перегородку. Морячок вытащил из кармана ломоть хлеба и кусок сала.
— У тебя есть нож? Раздели, — сказал он.
Поели. Морячок улегся на мою койку.
— Как бы не проспать.
Я попросил у Литы ее наручные часы. До утра.
Спать я ложиться не стал, а Морячок через несколько мгновений захрапел. Кто-то заскребся о фанеру. Подошел к двери. Это была Лита.
— Алеша, куда вы пойдете?
— Иди и спи. Никуда мы не пойдем.
— А зачем часы взяли?
— Так просто.
В половине третьего я разбудил Морячка и мы пошли. Было совсем тепло. Дул сильный южный ветер.
— Откуда ты узнал?
— Колчак сказал. Они и ему предлагали.
— А он?
— Ему зачем теперь. Он у Домрачева заместо сына родного.
Немного помолчав, добавил:
— Говорил я с ним. Уйти хочет. Человек Домрачев хороший, но уж больно указывать любит…
По Тверской спустились вниз. Вот и одноэтажное белое здание фабрики. Яркая электрическая лампа у входа в проходную. Мы спрятались во дворе напротив.
— Курить хочется, — прошептал Морячок.
— Потом. Идет кто-то.
К воротам, опасливо озираясь, приблизилась девушка в пальто с пушистым воротником.
— Лита! — позвал я тихо.
Она испуганно отпрянула. Я схватил ее За рукав и затащил в темноту.
— Лита, что тебе здесь надо?
— А что вы от меня скрываете? Я хочу знать.
— У нас дело, а ты при чем?
— И у меня дело.
— Тише вы, — оборвал нас Морячок. — Вон они.
Послышались быстрые шаги. Мимо нас прошли трое.
Бекас и двое других. Они скрылись в переулке.
Дальше все произошло очень быстро. Морячок поднял камень и кинул в светлое окно проходной будки. Послышался звон стекла. Вслед за тем раздались голоса охранников и лай собак. Мы быстро пошли по улице. Позади грохнул винтовочный выстрел, один, другой. Я понял, что дело сделано, — теперь охрана не будет спать до утра.
Морячок неожиданно остановился, прислушался.
— Тише. Идут.
Мы нырнули в первый попавшийся двор и спрятались за калиткой. С нами поравнялись те трое. Бекас остановился закурить, пламя спички осветило его лицо.
![Аллэин Флаер - Веревки и цепи. Часть первая - Веревки. [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
