Паоло Джордано - Человеческое тело
THOR_SARDEGNA: может, поговорим?
TERSICORE89:
THOR_SARDEGNA: я тебе уже писал, что извиняюсь, много раз писал, что еще я должен сделать? я болел, все люди, когда болеют, иногда несут чепуху
TERSICORE89:
THOR_SARDEGNA: прошу тебя, напиши что-нибудь, хоть обругай меня! Дай мне знать, что ты меня читаешь
TERSICORE89:
THOR_SARDEGNA: я боюсь завтрашнего дня. мне нужно с тобой поговорить
TERSICORE89:
THOR_SARDEGNA: какая же ты эгоистка!
Его слова уже дважды покрыли весь экран сверху донизу: то он просит прощения и умоляет отозваться, то яростно нападает на нее. Фантазия почти исчерпана, уже минут десять он ничего не пишет, сидит, положив подбородок на руки, и только яростно лупит по клавиатуре всякий раз, когда экран гаснет. Вечером, как обычно, температура поднимается, мысли путаются — Торсу уже привык.
Из темноты возникает какой-то солдат, Торсу вздрагивает:
— Кто там?
— Йетри.
— Дурак, ты чего бродишь один в темноте?
Замерзший Йетри растирает руками голые предплечья.
— Так, гулял.
— Без фонарика? Ну ты даешь!
Тот пожимает плечами.
— Пойду спать, — говорит он, — вечеринка — полный отстой.
— Не входи в палатку!
— Это еще почему?
— Чедерна велел никого не пускать, — говорит Торсу. — Он там с Дзампой.
— С Дзампой? И чем они занимаются?
Торсу отрывает глаза от экрана и смотрит на темную фигуру Йетри.
— А ты как думаешь?
Йетри не шевелится.
— Ты чего? — спрашивает его Торсу.
— Ничего.
После этого Йетри наконец-то вновь исчезает в ночи. Вот дает… Торсу снова молча смотрит на монитор, не подающий признаков жизни.
THOR_SARDEGNA: если нужно, я готов ждать всю ночь
TERSICORE89:
THOR_SARDEGNA: не уйду, пока ты мне не ответишь
TERSICORE89:
Он смотрит, как загружается страница, ждет ответа — ничего.
— Нет, — шепчет он. Никто его не слышит, но он продолжает твердить: — Нет, нет, нет, нет… нет. Прошу тебя, умоляю, нет!
Первый старший капрал Анджело Торсу не просидит перед компьютером всю ночь, как обещал, но еще полчасика выдержит. За это время Чедерна и Дзампа как раз закончат то, чем они занимаются в палатке, а Йетри уйдет куда глаза глядят, не раз рискуя свалиться и сломать себе шею. Он попытался заплакать, но у него и это не получилось. Он даже не может погоревать как следует. А сейчас он потерялся, боится, что не найдет дорогу обратно, в расположение «Чарли», ему кажется, что он забрел туда, где еще никогда не бывал. Он видит палатку, огонек и идет на свет. Подходит ближе. Приподнимает полотняную дверь и заглядывает внутрь.
— Йетри, братишка! Заходи! Иди сюда!
Ди Сальво возлежит на горе цветных подушек, без футболки и без ботинок. Из-за распаленной решетки электрического обогревателя горячий воздух дует ему прямо в лицо, одна щека совсем красная. В палатке стоит густой дым, ложащийся в воздухе слоями.
— Abib, this is Roberto. My friend. My dear frien.[2]
Он говорит как вконец обкурившийся. Абиб здоровается с Йетри и снова закрывает глаза. Двое других переводчиков даже не шелохнутся.
Йетри нерешительно приближается. Стараясь не наступать на разбросанные по полу вещи, он подходит и садится рядом с Ди Сальво. Механически берет у него косяк, подносит к губам.
— Глубокий вдох. Молодец. Не выдыхай, сколько можешь. Вот увидишь, сразу расслабишься. Пошло, а? Это особая трава.
Старший капрал снова затягивается, еще и еще. Поначалу он ничего не чувствует, разве что тянет покашлять. Даже трава его не берет — он просто мальчишка. Внезапно накатывает дремота. Он сопротивляется. Хочется заполнить дымом все легкие, чтобы не осталось свободного места. Долгая, обжигающая затяжка.
— Yessssy — шепчет Ди Сальво совсем рядом с его ухом.
Статуя, о которой рассказывал Ди Сальво, стоит на столике с тремя ножками, рядом — распотрошенные сигареты, оставшийся табак, ароматическая палочка, от которой висящий в воздухе запах не становится приятнее. Йетри смотрит на статую. Грубо вырезанная деревяшка, волосы из сухой соломы. Он снова затягивается, стараясь как можно дольше не выдыхать. В старших классах он соревновался с ребятами, кто дольше задержит дыхание, у них это называлось «Круг смерти». Пока косяк не попадет опять в твои руки, выдыхать не разрешалось. Иногда в игре участвовало десять — двенадцать человек, кто-нибудь нарочно медлил, тогда лица у всех краснели, багровели, синели. Йетри резко выдыхает, откашливается. Внезапно он видит, как Чедерна утыкается лицом между ног у Дзампьери, а та раздвигает колени, постанывая от наслаждения. Йетри снова затягивается, задерживает дыхание. Ну вот, пошло. От марихуаны у него всегда пересыхало во рту, в школе было то же самое, да и вкус у нее противный. Чтобы избавиться от него, он выпивал по три литра холодного чая. Абибова статуэтка глядит на него желтыми глазами, это просто сгнившая деревяшка, на рынке в Торремаджоре марокканцы торгуют похожим барахлом. Когда мама брала Йетри с собой на рынок, она разрешала ему покупать все, что захочется, все-все, лишь бы он улыбнулся. Он это понял и начал этим пользоваться. В восемь лет он был просто чудо. «Какое чудо!» — восклицает Чедерна. Теперь он заберет у него все — все, что осталось. Мерзкие, поганые предатели! Йетри показывает статуе язык, показывает язык смерти. Пусть приходит за ним, ему наплевать! Ди Сальво хрипло смеется и тоже показывает язык.
— Беееее! Ууууу! Беееее!
Они животные и кричат, как животные. Дразнят смерть и чуть не лопаются со смеху.
— Брррр! У-у у-у у-у… Уээээ!
Ди Сальво говорил, что от этой травы начинаешь чувствовать все, все вокруг. Ерунда. Йетри чувствует только тоску — все сильнее, все горше. Палатка окутывает его со всех сторон, стоящая неподалеку гора склоняется над ним, ночь надвигается на него все ближе — все хотят раздавить его, словно ящерицу. Зрачки закатываются, голова тонет в уютных подушках.
— Молодец, вот теперь ты молодец! Видал? Эта трава особая.
Часть вторая
Долина роз
На заре конвой медленно вытягивается вдоль дороги, от головы до хвоста — пара километров. Погрузка на плацу прошла быстро, несмотря на заминки в последний момент и недисциплинированность афганских водителей: они вдруг отказались разбирать подобие лагеря, в котором прожили последние месяцы, — сначала сами подняли шум, а теперь им словно было жалко расставаться с палаточным городком и грязью. Полковник Баллезио произнес несвязную и не вполне внятную речь, смысл которой сводился к пожеланию солдатам доставить обратно на базу свои волосатые задницы в целости и сохранности. Все еще не до конца проснулись, но изображали из себя бравых вояк. Последние наставления были выслушаны в полном молчании, потом прозвучала команда «вольно», и вскоре колонна выступила. Всего полсотни машин, военная техника и гражданские грузовики — Ирене Саммартино смотрит, как они удаляются от базы.
Бронированную машину медпомощи, в которой едет Алессандро, легко узнать по нарисованному сзади красному кресту. Ирене не сводит с нее глаз до тех пор, пока машина не исчезает на горизонте в дрожащем раскаленном воздухе. Ей грустно, а еще она неожиданно испытывает горечь оттого, что больше не увидит лейтенанта. Дня через два она тоже отбудет с базы, и вряд ли они встретятся вновь, жизнь и так была с ними слишком щедра.
Прошлой ночью она выскользнула из спального мешка, пробралась к раскладушке Алессандро, но не успела она до него дотронуться, как он резко ее остановил:
— Это все ты, верно?
Она замерла неподвижно посреди палатки, на ничейной территории между двумя постелями:
— Не понимаю, о чем ты.
— Ирене, ты посылаешь людей на смерть. Я хочу, чтобы ты это поняла до того, как все произойдет, потому что так у тебя не будет никакого оправдания.
Подобные обвинения, услышанные от него, очень больно ранили Ирене. Но она постаралась не выдать себя.
— Я просто делаю свою работу. Я такой же винтик механизма, как и все. Я же тебе объясняла.
— Сейчас ты мне скажешь, что ничего не решаешь. Что ты просто выполняешь приказ. Ирене, я хорошо тебя знаю. Ты прирожденный манипулятор.
— Я никогда и никем не манипулировала!
— Да? Неужели? Странно, я помню совсем другое.
— Что ты помнишь?
— Что я помню? Что я помню, Ирене?
— Ты хочешь сказать, что я манипулировала тобой?
— А когда ты ходила повсюду с обиженным видом — это ты помнишь? Ведь к тому времени мы уже несколько месяцев — месяцев! — как расстались! Кружилась вокруг меня, словно назойливая муха, не давала проходу. Шагу не давала ступить! Не говоря уже о том, как ты… Ладно, проехали. Но на этот раз все куда серьезнее. Ты превзошла саму себя.
Ноги Ирене, стоящие на холодном полу, замерзли, холод постепенно разлился по икрам, коленям, поднялся по всему телу. Она прошептала:
