Джеймс Олдридж - Горы и оружие
Развеселившийся Эссекс за ленчем предался воспоминаниям о днях, проведенных вместе в Москве и Тегеране. Что бы делала сейчас Кэти, как бы сложилась ее жизнь, спрашивал Эссекс, если бы он не привез с собой тогда Мак-Грегора в Москву?
— Я умерла бы со скуки.
— Но неужели вам нравятся эти лихие стычки у ограды вашего дома?
— Что ж… Они забавны, — отвечала Кэти.
Мак-Грегор ожидал, что Кэти остановит несносные подтруниванья Эссекса. Но они словно не задевали ее, она как ни в чем не бывало отшучивалась, рассказывала подробности своей с Мак-Грегором жизни. Наконец сам Эссекс, устав, переменил тему.
— Когда в последний раз я посетил здесь тетю Джосс, — сказал он, — ваш дядя Пьер, муж ее, был еще жив. Он, бывало, изжует окурок и положит на тарелку…
— Фу, гадость, — сказала Кэти. — И слышать не хочу.
— А эта femme de menage (служанка (франц.)), крестьянка эта…
— Вы имеете в виду мадам Марэн, — твердо поправила Кэти.
— Да-да… Меня всегда поражает, насколько изобилует еще Париж старухами вроде мадам Марэн, так словно и ждущими, чтобы опять повезли аристократов на гильотину.
Непричастный к этим семейным чарующим воспоминаниям, Мак-Грегор с облегчением услышал, как хлопнула парадная дверь и Эндрю объявил в холле — к сведению домашних призраков:
— Я вернулся.
— Ну, слава богу, — вырвалось у Кэти.
Эндрю остановился в дверях столовой, грязный с дороги, взъерошенный, но по-прежнему спокойно-методичный.
— Сейчас умоюсь и приду к десерту, — сказал он.
Когда, умывшись и переодевшись, Эндрю сел за стол.
Эссекс сказал, что находит в нем отличное смешение отцовских и материнских черт, с легким преобладанием последних, поздравил родителей с таким сыном и осведомился у Эндрю, на скольких языках он говорит.
— На трех, — ответил Эндрю коротко, словно речь шла о самой обычной вещи.
— На английском, значит, французском и персидском-сказал Эссекс.
— Да.
— Я слышал, вы очень способный молодой человек.
Эндрю упрекнул мать взглядом. Кэти сказала:
— Я ни слова о тебе не говорила.
— Вы, несомненно, преуспели бы на дипломатической службе, — сказал Эссекс. — Почему бы вам не пойти по этой части?
— Нет, благодарю вас, — вежливо отказался Эндрю.
— Но почему же? — настаивал Эссекс. — Стоит лишь пожелать, и я мигом это устрою.
Кэти, будто не слыша, разливала кофе.
— Мак-Грегор! — воззвал Эссекс к главе семьи.
— Он волен поступить, как хочет, — сказал Мак-Грегор.
— Вовсе нет, — вмешалась Кэти резко. — В Форин офис к вам он не пойдет, так что и не пытайтесь, Гарольд, упустив отца, заполучить взамен сына.
— Но отца мы вовсе не заполучали, — сказал Эссекс. — Мак-Грегор был лишь на время войны разлучен с палеонтологией.
— Все равно… — сказала Кэти, и Мак-Грегора удивило, что она отнеслась к этому так всерьез: ведь они оба знают, что Эндрю и сам ни за что не пойдет в дипломаты.
— Дружная вы, я вижу, семейка, — заметил Эссекс. Затем спросил Мак-Грегора, чему посвящены теперь его ученые занятия. И читал ли он Мориака, Камю, Честертона, Элиота, Кёстлера, Сартра, Дойчера, Томаса Манна…
— Разумеется, читал, — сказала Кэти. — Не думаете ли вы, Гарольд, что мы вели пещерное существование?
— Хочется просто узнать, что за человек теперь ваш молчаливый муж, — сказал Эссекс.
Мак-Грегор молчал, понимая, что жена не только его защищает, но и себя обороняет от поддразниваний Эссекса, косвенно намекающих на колоссальное фиаско ее жизни.
— Ну-с, насколько помню, в доме есть библиотека, — обратился Эссекс к Мак-Грегору. — Поразмявши языки воспоминаниями, не пройти ли нам теперь туда, потолковать вдвоем?
— Вам лучше будет в «утренней», — сказала Кэти, — Там хоть не пахнет засохшими листьями и старыми гардинами.
«Утренняя» была единственная во всем доме комната, приятная Мак-Грегору. Приятно было входить сюда утром, завтракать здесь, беседовать, пить чай, читать газеты или слушать, что говорят дети. Здесь он был как бы в родных стенах.
— Мы с вами, Мак-Грегор, всегда избегали пустословия, — начал Эссекс, поправляя двумя пальцами широкий воротничок своей розоватой рубашки. — Позвольте поэтому спросить вас напрямик: неужели ваши курдские друзья действительно рассчитывают на успех этих новых планов достижения независимости?
— А почему бы и нет? Рано или поздно они добьются какой-то автономии или независимости. Это случится неизбежно.
— Все в мире случается рано или поздно, — сказал Эссекс, плотно скрестив руки по старой привычке. — Но вот в данное время может ли стать реальностью независимый Курдистан?
— Конечно.
— И вы хотите ускорить это с помощью оружия и революции?
В ответ Мак-Грегор напомнил Эссексу, что оружие и революции — не новость в этой части мира.
— Разумеется. Но почему вы — именно вы — вдруг оказались причастны к делам Курдистана и курдов? — Эссекс откинулся на подголовник старого кресла, воздел вопрошающе руки.
— Тут и объяснений не надо. В этом ничего нового, — сказал Мак-Грегор. — Я всю жизнь к таким делам причастен.
— Но меня все же удивляет… — не успокаивался Эссекс. — Взять, к примеру, эти деньги. Как вы дали себя втянуть в подобную грязь?
— Я жду, когда вы сообщите мне, что вам от меня желательно, — произнес Мак-Грегор.
— Что нам желательно? — Эссекс вздохнул, неуютно пошевелился в кресле. — Разрешите прежде указать на то, в чем мы не заинтересованы. Мы не заинтересованы ни в разработке курдской нефти и газа, ни в политических коалициях, которыми так заняты умы американцев.
— Ни в нефти, ни в коалициях, — повторил подчеркнуто Мак-Грегор.
— Все, к чему мы стремимся, — это наладить контакт, — продолжал Эссекс. — И было бы полезно, скажем, если бы вы могли нам разъяснить, что думают, чего хотят курды.
— Извольте.
Но Эссекс спешил досказать:
— Мы хотели бы наладить подлинный, обоюдно искренний контакт с кази. И понятно, что вы самый подходящий человек для этой цели. Вот и все.
— Зачем вам это? Что вам от кази нужно?
— Ровно ничего, — заверил Эссекс. — Нам нужен лишь посредник, которому мы доверяли бы и которому доверяли бы курды. То есть нужны вы.
Мак-Грегор взял щепотку соли из серебряного старого судка, всегда стоящего на скатерти, растер между пальцами.
— Вы предлагаете курдам некую форму признания?
— Я им ровно ничего не предлагаю, — сказал Эссекс. — Вспомните, что в дипломатии не начинают этим, а приходят к этому в итоге переговоров и трудов.
— Но имеется, хотите вы сказать, эвентуальная надежда на признание?
— Даже этого не обещаю. Да и как я могу обещать? Но если ваш кази знает, что такое дипломатия, — а думаю, он знает, — то он поймет, что открывающаяся перспектива сулит ему больше, чем любые краткосрочные коммерческие или политические сделки с французами или американцами. Вы согласны?
— Пожалуй, — осторожно сказал Мак-Грегор.
— Прекрасно. Вот и съездили бы в Лондон и объяснили бы ситуацию кое-кому из наших экспертов — сказали бы то, что думаете. Они весьма хотят вас выслушать.
— Я не сделаю ничего подобного, — сказал Мак-Грегор.
— Но почему же?
— Если вы хотите предложить кази что-то вполне конкретное, то я передам ему. Но я не собираюсь выступать вашим посредником.
Эссекс поднялся, взял яблоко из вазы на буфете, которую Кэти не забывала щедро наполнять фруктами.
— Вряд ли это разумный подход к делу, — сказал Эссекс. Но затем прибавил: — Ну что ж, можете предложить кази и нечто конкретное. — Эссекс с хрустом надкусил яблоко.
— Что именно?
— Деньги, — сказал Эссекс.
— Какие?
— Четверть миллиона фунтов. Сумма, которую пытаются спасти ваши курдские друзья, не так ли?
— Примерно.
— Мы можем авансировать вам эту сумму завтра же, сказал Эссекс. — Можете так и передать вашему другу кази.
— А что взамен потребуете?
— Ничего. Дело упирается лишь в вас.
— То есть вы уплатите курдам эти деньги при условии, что я стану вашим агентом.
— Нашим посредником, — поправил Эссекс.
— Это не что иное, как подкуп, — спокойно сказал Мак-Грегор.
— Это не подкуп, — ответил Эссекс. — Это шантаж. Подумайте, что ждет вас в случае отказа.
— Одним-двумя затруднениями больше — разница невелика.
— Невелика, говорите? У вас еще не отбирали паспорта? Не замораживали банковского счета? Не выдворяли вас из Франции? И тому подобное. Все заинтересованные стороны здесь обладают оружием этого рода и при желании могут применить его против вас.
— Что ж, применяйте ваше оружие, — сказал Мак-Грегор.
— Ну что вы! Зачем стану я прибегать к вещам столь смехотворным? Но я ведь знаю, что ваше положение в Иране сделалось уже нелегким. Мне крайне бы не хотелось, чтобы ваши затруднения там еще усугубились.
