Саша Виленский - Тридцать шестой
К чему успеть или чего не успеть — неясно. Но ясно, что работать надо было постоянно. А как иначе?
Утром вставал и начинал валить деревья, вечером, когда уже глаза не видели, куда бьет тяжелый топор, заканчивал. Падал, обессиленный в своем шалаше, с рассветом вставал — и опять.
Жена приносила ему на делянку раздавленную и размоченную в воде пшеницу, он ненадолго останавливался и, пока она кормила грудью их третьего, быстро-быстро руками собирал эту кашу и отправлял в рот.
Небо постепенно затягивало тучами, вот уже и солнце скрылось за темным облаком, несколько тяжелых капель упали на лицо Покоя. Он вытер капли пальцем, внимательно осмотрел влажную кожу.
— Сейчас дождь будет, — сообщил он жене. — Зови сюда детей.
* * *Натаниэла с Анатолием вернулись под утро. Урчащий вапоретто подвез их к самой яхте. Толик побитой собакой отправился втирать что-то оправдательное Марине, которая смотрела на меня, как бы говоря: «Ну вот зачем он это делает? Неужели он не понимает, что этого не надо?» А Наташа, непривычно неулыбчивая и без неизменной сигареты, увела меня на корму.
Мы молчали и смотрели, как просыпается туристическая столица мира, как постепенно заполняется народом знаменитая площадь перед знаменитым собором, как поднимаются ввысь проснувшиеся наглые голуби.
— И тогда они утопили их всех, — срывающимся голосом сказала Наташа. — Всех до единого. Всех наших детей, всех наших женщин. А те беззащитно смотрели в небо, ожидая, что мы вернемся и спасем их. Наши дети: и красивые высокие исполины, и маленькие, что только-только начали ходить, и совсем младенцы, что сосали материнское молоко — все захлебнулись водой, которая была всюду, заполнила все вокруг, снесла наши дома и залила наши посевы. Ничего не осталось, только вода.
И любимые наши до последней минуты хватали ртом воздух и поднимали детей над головами, пытаясь спасти, прежде чем водоворот утянет их на дно и вода заполнит их легкие, а мы смотрели на это и ничего не могли сделать. Ничего. Даже умереть. Понимаешь? Даже умереть не могли. Мы могли только смотреть, как гибнет все то, что мы любили, и все, что мы построили. А на земле остались только вы.
— Ну а я-то чем виноват?
— Да ничем, конечно. Ты — ничем. — Наташа помолчала. — Просто иногда лучше умереть. Да не всем дано.
Повисло молчание. Я знал, что сейчас будет, но почему-то, сам себе удивляясь, боялся меньше, чем думал, что буду бояться.
— Надеюсь, ты понял, что момент настал? — спросила Натаниэла. — Но ведь тебе грех жаловаться, правда? Совсем неплохо получилось на этот раз.
— Да, — согласился я. — Неплохо, конечно. А уйду я — с лицеем-то что будет?
— Все будет в порядке. — Она даже не улыбнулась. Вообще, она больше не была похожа на Наташу, теперь это была Натаниэла. И ей надо было повиноваться. Вот просто надо было повиноваться, и все. А почему, зачем — не важно, это глупые земные вопросы.
— Я тебе обещаю, что с лицеем все будет хорошо. Ты же мне веришь?
— Конечно, — я попытался улыбнуться. — Марина…
— И с ней все будет хорошо, не переживай. Лицей получит за тебя страховку, а она будет назначена распорядителем этих денег, так что руководство проектом перейдет к ней. Да Марина, по сути, и так им руководит, так что…
— Ну что ж, если ты все так продумала. Выхода, я так понимаю, нет?
— Нет.
— Тогда — вперед. — Внутри все ухнуло, но ведь деваться и правда было некуда.
— Вот и славно. Марина! Анатолий! — позвала она. — Хватит отношения выяснять! Я вам там столик заказала в кафе на площади, сходите позавтракайте. Там вкусно. Когда еще выдастся случай позавтракать на площади Святого Марка! А мы тут в свою очередь с Александром разберемся пока, хорошо?
Ну и кто б ей сказал: «Нет, не хорошо»? Женщина, которую я любил, села вместе с мужем в вапоретто, и катер, развернувшись, отвалился от борта, затарахтел в сторону площади, заполненной разноязыкой толпой. А мне уже совершенно не было страшно. Потому что внутри теперь колыхался яркий теплый свет, и я очень старался оставить его в себе до самого конца.
— Да никакой это не конец, — в последний раз встряла в мои мысли Натаниэла. — Это, братец, только начало.
Портал ItalPress, раздел Cronaca («Новости»)
Смерть в Венеции
Необычайной силы взрыв на яхте таинственного русского олигарха, судя по всему, унес жизнь и самого богача, и его подруги. По счастливому стечению обстоятельств, их гости, также приехавшие из России, за несколько минут до взрыва отправились завтракать в кафе «Флориан» на площади Святого Марка.
По непонятной причине яхта взлетела на воздух. Взрыв был настолько мощным, что повредил несколько стоящих рядом судов и был хорошо виден тысячам туристов, собравшимся в этот час на площади.
Полиция подозревает, что на яхте незаконно перевозились взрывчатые вещества и что инцидент — это несчастный случай, произошедший при контрабандной перевозке. Возможно, таинственный русский олигарх был оружейным бароном и торговал оружием.
Расследование происшествия продолжается.
ЧАСТЬ III
«Ну что ж, начало так начало, пора так пора!» — подумал я и приготовился. Пора! Теперь оставалось только добраться до света. Я продирался сквозь узкий, беспрестанно колыхавшийся тоннель туда, куда вел меня извилистый путь. Полз, упираясь в стенки тоннеля, слыша глухие крики там, вдали.
Надо было торопиться. Свет был все ближе и ближе, но и двигаться становилось все труднее и труднее, стенки тоннеля то сжимались, задерживая меня, то расширялись, и тогда я мог пробираться хоть по миллиметру, но все вперед и вперед. Я раздвигал слизь, окружавшую меня и мешавшую выйти к свету, захлебывался кровью, но отступать было некуда, надо было хотя бы ползти. И я полз. Иногда сжимающиеся стены тоннеля буквально выталкивали меня навстречу свету, что становился все ярче и ярче, но порой приходилось самому искать опору и бороться с качавшимися мягкими стенами, преграждавшими путь и мешавшими двигаться дальше.
Там, на той стороне, куда, несмотря ни на что, мне нужно было добраться, ждало таинственное и неизведанное, было не страшно, было даже интересно, и я знал, что нужно, чтобы этот свет поглотил меня, слился с тем светом, что дрожал у меня внутри, принял меня в себя, сделал своей частичкой, которая мгновенно растворится в миллиардах таких же, как я.
И когда я смог наконец прорваться через все препоны, когда свет стал нестерпимо ярким, и я, разорвав последнюю завесу, отделявшую меня от той, другой жизни, вырвался из тоннеля, тогда меня, ослепшего от натуги, перепачканного в крови и слизи, подхватили чьи-то неприятно пахнувшие руки, подбросили вверх, и кто-то сильно ударил меня, так что я закричал от боли и обиды.
И вот тогда, отдающийся от стен эхом, прозвучал трубный глас:
— Поздравляю, мамочка! У вас мальчик!
Примечания
1
Каблан (ивр.) — строительный подрядчик.
2
Ламед-вавник (Ламедвовник — в одноименном рассказе Борхеса) — от ивритского «ламед вав», 36. В древнем еврейском алфавите, как и во многих других, цифры обозначались буквами. Буква «ламед» — число 30, буква «вав» — число 6.
3
Thought control (англ.) — контроль над мыслями, над сознанием.
4
Тшува (букв, ответ) — духовное приближение к идеалам и выполнению задач, поставленных перед нами Всевышним. На обыденном иврите хазара бе тшува означает процесс отхода от светской жизни, перехода к жизни религиозной со всеми предписаниями и ограничениями.
5
Фауст (нем.) — кулак.
6
Корень имени Натан происходит от ивритского давать, дающий. Отсюда такие имена, как Натаниэль — Дар Божий.
7
Парасанг (1/9 шема) 6,98 км — древнеегипетская мера длины.
8
Авва — «отче» по-арамейски.
9
Раши, Рабейну Шломо Ицхаки (1040–1105) — крупнейший средневековый комментатор Талмуда.
10
Рош, Ашер бен Иехиэль (около 1250–1327) — выдающийся раввин и талмудист, считается одним из крупных авторитетов Галахи.
11
Рамбан, Рабби Моше Бен-Нахман (1194 — после 1270) — один из величайших авторитетов Галахи и комментаторов Танаха и Талмуда, каббалист, поэт.
12
Рамбам, Рабби Моше бен Маймон, Маймонид (в русской литературе также Моисей Египетский) (1138–1204) — выдающийся еврейский философ, раввин, врач и разносторонний ученый своей эпохи.
