Коллектив авторов - Здравствуйте, доктор! Записки пациентов [антология]
Отвезли на МРТ, привезли с МРТ. Результаты хирургов удовлетворили, но спать все равно не дают.
— Вы меня слышите? Откройте глаза!
Наконец-то доктор убедился, что я не собираюсь умирать. Меня отвозят в реанимационное отделение и оставляют в покое.
— Вам что-нибудь нужно?
— Еще одно одеяло и воды.
Санитарка приносит третье одеяло. Она знает, что после наркоза больных знобит.
Теперь можно и поспать. Вот только получится ли…
В реанимации никогда не бывает темно — на ночь там немного приглушают свет. Со всех сторон пикают датчики пульса больных, справа работают дыхательные аппараты, слева шумит вентиляция, под потолком бегает приборчик давления. Звуки сливаются в равномерный гул, при желании можно услышать ритм и даже мелодию.
Заняться в отделении нечем. Можно только лежать, поворачиваться с боку на бок, осторожно поднимать ноги, размахивать руками, разглядывать ногти. Аудиокниги слушать нельзя, читать нельзя, личные вещи нельзя. Мобильники запрещены. Разговаривать с соседями тоже нельзя — слишком далеко друг от друга расположены кровати. Что можно? Питьевую воду и влажные салфетки.
Операционное обезболивание постепенно прекращает свое действие. Отделенческие анальгетики на меня не действуют, и боль вступает в силу.
Постепенно начинает болеть все. Не просто все, а ВСЕ. Даже межзубные промежутки совершенно здоровых зубов. Терпеть можно. Люди и не такое терпели, чем же я лучше. Отвлечься тоже можно. На галлюцинации. Теперь они не только зрительные, появляются и осязательные, чувственные. Меня всю ночь ждут существа — то разноцветные, то совершенно черные, как из американского фильма «Привидение». Но все они — безликие. Если я закрываю глаза — остается абсолютно реальное ощущение, что они ждут. Вон на том месте. А теперь у монитора кто-то стоит. А сейчас у соседней кровати. Я чувствую их ожидание. Открываю глаза — нет никого. Опять наплывают сбоку. Останавливаются. Ждут. То цветные, то черные. Некто явно облокачивается на ноги. Медленно поворачиваю голову — пусто. И так всю ночь. Как внутри фантастического романа. Больно. Жутко. Под утро я подумала: «Господи Боже, Ты висел на кресте, Ты страшно мучился. Но Ты же умер после обеда. Вообще-то довольно скоро. Ты — мужчина, а я — слабая женщина. Прости, но сколько еще терпеть?»
* * *Просыпается отделение, забегали санитарки с тряпками. Плохие запахи, несвежее белье, немытые пациенты в отделении — это ЧП, подобное не допускается. За такое попадет не только санитарам.
Процедурная сестра Лена бросается ко мне: «Ей плохо! Доктора!»
Опять каталка, стучащее МРТ, снотворное, операционная. Прихожу в себя от традиционной фразы моего спасителя Сергейалексеича: «Лена, вы меня узнаете?»
Постнаркозных видений на этот раз нет, только слабость и спать, конечно, хочется. Лена достает амбарную книгу и начинает документировать операцию — записывать время, наименование, фамилии и прочие важные вещи.
Доктор сидит рядом на стуле, согнувшись и уронив руки на колени, и такая усталость в его позе… предельная. Нет, скорее — запредельная. Ведь он уже вторые сутки оперирует. «Сфотографировать бы его вот так. И фото назвать „Усталость“», — думаю я сквозь дрему.
Мне снится удивительно красивый сон. Необыкновенно красивый. За всю свою жизнь я ничего лучше не видела. Фантастические краски, фактуры, лица, цветы, нереально прекрасные звуки… В этом сне я побывала внутри французских комиксов и голливудских мультфильмов. Китайские шелковые вышивки. Японские гравюры. Изумрудный город. «Тайны природы» телеканала «Дискавери». «Честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим». Гендель, Глюк, Перголези. Ария Снегурочки: «…Прощайте, все подруженьки, прощай, жених мой милый…» Таривердиев и Рыбников. «Пинк Флойда» не показали, но все равно — это было так прекрасно… и так недолго!
«Этот сон тебе Господь послал», — сказал мне потом искренне верующий друг. Я верю, что так и было.
Потихоньку выплываю из прекрасного мира, в который меня пустили на короткое время волшебного сновидения. Осторожно потягиваюсь. Двигаться с такой же прытью, как и раньше, — нельзя, в голове начинает больно стучать. Пытаюсь приподняться… Это получается только на локтях. Выше — пока никак. В отделении время полдника. Санитарка, увидев, что я активно шевелюсь и сверкаю по сторонам единственным глазом, подходит ко мне.
— Проснулись? Будете есть?
— А что дают?
— Кефир и печенье.
Жажда немного утихла, но пить все равно хочется.
— Принесите кефир. И воды, воды, пожалуйста.
Медленно тянется время, и вот уже девять вечера. Дежурные сестры разбалтывают в тазике моющее средство. В отделении начинается ежесуточная помывка больных и смена постельного белья. А меня ждет еще одна долгая бессонная ночь.
Каждый час я осторожно поворачиваюсь, стараясь не запутаться в проводах и трубочках. На правый бок. На спину. На левый бок. Перевернуть подушку. Опять на спину. Ноги согнуть. Ноги выпрямить. Задрать их на бортик кровати. Спрятать под одеялом. На левый бок. Перевернуть подушку…
…Я вспоминала молитвы, любимые фильмы и спектакли, думала о прочитанных книгах, пыталась складывать стихи, считала овец под пиканье пульсового датчика. Через некоторое время я попробовала йоговское дыхание, но в голове больно застучало. Пришлось переключиться на аутотренинг: «Мне тепло, мои руки тяжелые, дыхание ровное и спокойное… я засыпаю… засыпаю…» Еще через пару часов я оставила и это бесполезное занятие. Осталось наблюдать за стрелками стенных часов.
Боли сохранились, но интенсивность их уменьшилась настолько, что достаточно легко можно было отвлечься. Только ночью отвлекаться не на что…
Медленным потоком уходит время, наконец, я домучиваюсь до утра.
ОлесяБлижайшая соседка по отсеку справа — молодая женщина, ей не больше двадцати пяти. Скорая везла ее со схватками в роддом, когда в их машину врезался грузовик. Из изломанной Олеси выдавили ребенка. Роженицу отправили в Склиф, а младенца забрали родственники. Девушка может дышать сама, через венозный катетер ее «кормят» глюкозой, устройство внутри мочевого пузыря отводит мочу в пакетик. Каждый вечер Олесю, как и всех, протирают, проверяют, не появилось ли пролежней, поворачивают с боку на бок, промывают рот специальным отсосом. Лечение не приводит к результатам — она в коме. Глаза закрыты, осознанных движений нет, реакции на внешние раздражители почти отсутствуют — больное сознание бродит по неведомым местам.
Мать девочки Нина приходит в реанимацию почти каждый день. Она пытается вытянуть дочь из коматозного пространства сюда, к нам.
— Доченька! Олеся! Это я, твоя мама. Ну посмотри на меня, доченька, открой же глазки. А вот я Артемкины фотографии тебе принесла, посмотри на сыночка. Ай, какой сыночек хороший. Ну все-все родственники говорят, что такого хорошего мальчика не видали! Олеся ему всю силу свою отдала, всю красоту! Вот, доченька, посмотри — он голенький лежит на коврике.
Это у бабушки во дворе под деревом. Смотри, как на ручках приподнимается. Что за красивый мальчик, наш Артемочка, ах, какой здоровенький. Посмотри, доченька! Открой глазки, посмотри на сыночка!
От голоса Нины у Олеси начинаются легкие судороги, но Нина не отступает:
— Олесенька, а какой же он загорелый, мальчик наш. А щечки какие! А волосики! Посмотри, какой мальчик замечательный. У теток хорошо ему, все время Артемочка на воздухе. И здоровенький такой! Всю силу ты ему отдала, доченька, всю красоту. Начальник твой звонил, про здоровье спрашивал. Скоро Денис приедет, муж твой. Открой же глазки, доченька! Олеся!
Связь «Нина — Олеся» тоньше, чем нервная и нейронная, думаю, она образуется на совершенно другом уровне и слабо доступна матери именно через поврежденные нервы-паутинки.
Иногда приходит муж Олеси и отец Артемки — Денис. Ему подобная связь недоступна. Он садится рядом с потусторонней бессловесной женой и достает книжку. Денис сидит часа два или три, не говоря ни слова, — читает детективный роман. Начитавшись, относит стул на место и уходит домой.
Приходит время водных процедур. Девицы-санитарки приближаются к Олесе с тазиком теплой воды. Разболтав пену, одна из них разводит девушке ноги и начинает ее протирать.
— Слышь, вот так бы ее на дорогу выбросить. В таком вот виде? А? К шоферне. Га-гааааа!!!
— Ыгы! К этим… к дальнобойщикам. Гааааааа! — гогочет другая.
От услышанного у меня слегка мутится в голове, зато голос крепнет, и я превращаюсь в злобную гарпию:
— Эй, поганки! Может, закроете свои грязные рты?
Санитарки оборачиваются.
— Вы чо ругаетесь? Мы ж этта… пошутили!
Но я продолжаю негодовать, пытаясь использовать неожиданный прилив сил на благо воспитания молодого поколения. Деревяшки в белых халатах быстро протирают Олесю и бочком-бочком исчезают.
