По естественным причинам. Врачебный роман - Люкке Нина

– Расскажи с самого начала. Вроде как твоя мать поняла, что беременна, только на сносях?

– Мать узнала, что беременна, только на пятом месяце, так что аборт делать было поздно.

– Но как это возможно? К тому же разве она не ходила к гинекологу?

– Очень даже возможно. Она считала, что у нее уже наступила менопауза.

– А твой отец? Он ведь был женат?

– Отец жил с женой и тремя детьми в Драммене [24]. Если бы мать могла, она, разумеется, сделала бы аборт. Отец приехал в Осло на одно лето, по временному контракту в родильном отделении больницы в Уллеволе.

Бьёрн похлопал меня по щеке. Никому другому я бы не позволила этого, но он делает это каким-то удивительным образом.

– Но каково же расти, зная, что ты – ошибка?

– Я скорее считала себя крепким орешком, который, несмотря на все невзгоды, всех обманул и проник в этот мир. Как ни крути, большинство детей рождаются от незапланированной беременности. Как ни странно, я все равно верила, что мои родители контролировали ситуацию, в том числе мое зачатие, и были честны перед собой и друг другом. Когда я была маленькой, со взрослыми не могло произойти ничего незапланированного и непредвиденного. В то же время все эти годы я думала: какая же удача, что именно этот сперматозоид и именно эта яйцеклетка нашли друг друга и слились воедино, а затем зародыш так долго прятался, что уже никто не мог от меня избавиться. В те времена аборты еще не были узаконены, но, разумеется, мать, работая в больнице, могла бы сделать аборт когда угодно, в том числе на довольно позднем сроке. Но, скорее всего, если бы она решила избавиться от беременности, то сделала бы это собственными руками.

Бьёрн доел и лег набок. Одной рукой он подпер голову, вторую положил на внутреннюю сторону моего бедра.

– Расскажи, как она рожала тебя.

– Она дежурила в больнице в ночную смену, и когда за полночь у нее начались легкие схватки, она просто продолжала работать. И только когда схватки стали очень сильными, она легла в свободный бокс, а когда я вылезла наружу, она перерезала пуповину, достала плаценту и лишь тогда дернула за тревожный шнур и передала меня одной из медсестер. А затем продолжила работать.

– Не может быть.

– Может. В ту ночь ей пришлось выполнить несколько неотложных кесаревых сечений, так что ее собственные роды были, так сказать, простыми.

– Невозможно поверить.

– Мало того. Когда она сдала вахту и пошла утром домой, она забыла, что родила ребенка. По крайне мере, я это слышу от нее всю жизнь и, пожалуй, даже верю ей. Она вспомнила обо мне, только когда медсестра принесла меня в ординаторскую.

– И тогда она позвонила твоему отцу?

– Да, в конце концов она ему позвонила. Он ни о чем не подозревал. Он хотел развестись и переехать к нам, но этого не хотела мать. Она наняла студентку, которая с первых дней моей жизни заботилась обо мне за стол и кров. Только когда мать узнала, что я не первый месяц хожу в детский сад и обратно сама, она не стала нанимать никого нового, и с тех пор – мне было около пяти – я справлялась со всем сама. Но после ухода последнего из студентов оказалось, что работу по дому делать некому, а когда мне исполнилось семь-восемь, я стала замечать, насколько чище и опрятнее в домах у других людей. Если бы я никогда не выходила за пределы Оскарс-гате, возможно, я бы и не обращала ни на что внимания, но я периодически бывала дома у друзей и гостила у отца в Драммене, и всякий раз, стоило мне вернуться и переступить порог нашего дома, как в нос бил запах грязи, пыли и забытого мусора. Еда в холодильнике была зеленой от плесени. На подоконниках лежал такой слой пыли, что я всегда считала их серыми, и лишь когда я вытерла их мокрой тряпкой, обнаружила, что они белые.

Бьёрн лежит и смотрит на меня. Он то и дело качает головой и издает возгласы удивления.

– Многие мне не верят. Думают, что я преувеличиваю или вовсе выдумываю. Но когда я смотрю новостные репортажи из стран третьего мира, в которых маленькие дети несут на спине своих младших братьев и сестер, я узнаю в них себя. Их лица исполнены серьезности и торжественности, ведь им доверено ответственное задание, от них многое зависит. Я часто вспоминаю об этом, когда ко мне на прием приходит удрученная молодежь. Казалось бы, у этих людей есть все, о чем они могут мечтать, у них есть двое родителей, которые любят их больше всего на свете и заваливают их любовью, заботой, участием, деньгами и помощью; однако у этих молодых людей нет того, что было у меня, – безоговорочной уверенности в том, что без них мир не справится.

Бьёрн кивает.

– Еще, – просит он, как и я обычно прошу рассказать его о Линде.

– Я начала с малого: каждый вечер подметала пол и наводила порядок на кухне, затем мыла посуду. В одном из ящиков я нашла поваренную книгу, по которой научилась делать котлеты с картошкой и пряным соусом, рыбные котлеты с картошкой, рыбные фрикадельки в белом соусе с картошкой, рыбное филе на шпажках с картошкой, рисовую кашу, спагетти с томатным соусом.

– Но как же ты управлялась с плитой? Разве мама не боялась, что ты обожжешься, устроишь пожар?

– Мать никогда ничего не боялась. Она не запрещала мне готовить. Ей нравилось приходить домой, видеть чистую квартиру и садиться за горячий ужин. За покупками я ходила, в основном когда были распродажи, но довольно часто я баловала себя новым пеналом или чем-то еще. Каждый понедельник после школы я заходила в книжный на площади Риддерволдс-пласс [25] и выбирала то яркие открытки, то карандаш с розовым ластиком на конце, то очередной пенал. Пеналов никогда не бывало слишком много.

– Сегодня родителей, взваливших на своего восьмилетнего ребенка ответственность за все домашнее хозяйство, включая готовку еды, обвинили бы в грубом пренебрежении родительскими обязанностями.

– Именно. И я бы никогда не подвергла собственных дочерей ничему подобному. В то же время я прекрасно помню ощущение того, что мне доверено важное дело, что мать без меня не справится, что мы без меня не справимся. Особенно осенью, когда летние каникулы наконец заканчивались и начинались трудовые будни, школа, уроки и прочая рутина. Я никогда не любила каникулы.

– Неужели тебе никогда не хотелось жить в нормальной семье?

– На мой взгляд, того, что можно назвать нормальной семьей, не существует. Везде я наблюдаю разочарование, недовольство, непонимание – у пациентов, в семье у Акселя, да посмотри хотя бы на вас с Линдой. Мне это напоминает захват заложников или дикие джунгли, где всегда прав сильнейший.

– Да, но… не у всех ведь так. По крайней мере, не всегда.

Бьёрн принялся убирать после ужина. Я смотрела, как он собирает все остатки еды в один контейнер, а пустые контейнеры ставит друг на друга. Мне нравилось наблюдать за его сильными руками и решительными движениями, за тем, как он тщательно развешивает выстиранное постельное белье на старой сушилке так, чтобы оно занимало как можно меньше места и при этом высыхало как можно быстрее. Мне никогда не надоедало наблюдать за тем, как он делает это. Точно так же я любила смотреть, как он заправляет постель, как натягивает простынь, пока не будет ни единой складки.

– Этому меня научили в школе для новобранцев, – сказал как-то Бьёрн.

Это заставило меня вспомнить одну из давнишних садовых вечеринок в Гренде, где все мужчины наперебой хвалились тем, как им удалось отмазаться от армии. Одни притворялись, что у них психическое расстройство, другие жаловались на мнимую боль в спине или близорукость, но все как один гордились тем, что им удалось выкрутиться обманом.

А сейчас рядом со мной Бьёрн расхаживает в старом материном ярко-желтом халате и выполняет работу по дому. Халат едва достает ему до локтей и бедер и буквально трещит на нем по швам.

Я говорю:

– Иногда мне хотелось, чтобы мать была чуточку больше похожа на родителей других детей, чтобы она хоть иногда интересовалась, как у меня дела в школе, как настроение. В то же время я видела, как другие матери устало задавали одни и те же вопросы, а дети машинально на них отвечали. Я замечала, что отцы вовсе редко что-либо говорили и, сидя за общим столом, молча жевали, глядя в тарелку, видимо не считая должным вносить лепту в семейное общение. Видя, как другие дети не могут оставить тарелку, не доев все до конца, как они вынуждены спрашивать разрешения выйти из-за стола, я чувствовала себя животным, которое только что резвилось на свободе в лесу, а теперь вдруг оказалась в стойле и увидела своих собратьев на привязи. Им, конечно, подавали готовую еду и убирали за них мусор, но они должны были питаться и спать по расписанию. Были и более экзотичные семьи, и поход к ним в гости напоминал заграничную поездку, когда поначалу все любопытно, но очень скоро хочется домой.