Дмитрий Липскеров - Теория описавшегося мальчика
— Что с тобой? — удивился Викентий, отстраняясь.
— Ведь ты сейчас не кричишь? — Из глаза отца текли слезы. Но и исследователь в нем не дремал. Прорывался сквозь это мучающее сердце чувство.
— Нет, все реально… Что случилось?
Яков Михайлович быстро поцеловал сына в губы.
— Я когда-нибудь рассказывал, как ты появился на свет?
— Нет, папа, — Викентий утер мокрый рот. — Ты ведь знаешь… Я просил тебя об этом много раз, с самого детства. Но в ответ ты всегда был груб.
— Я расскажу тебе, сынок…
— Сначала оденься, папа.
Яков Михайлович направился в ванную, где побрился и почистил зубы. Он освежил лицо приятным одеколоном. Но во время всех этих процедур нежность продолжала разрывать его душу, он спешил к сыну и шептал ему полным зубной пасты ртом:
— Я сейчас, сынок! Сейчас…
Викентий же сидел на венском стуле, держа спину прямо, как балерун, и мучительно думал о том, что происходит. Какими такими делами занят отец, о какой Вселенной идет речь и какова во всем его птичья роль. И конечно, он с нетерпением ждал истории своего рождения.
Яков Михайлович, свежий, помолодевший, сидел напротив сына, разлив по бокалам коньяк, и раскуривал кубинскую сигару. Он безотчетно улыбался и не мог насмотреться на Викентия.
— Вот, сынок, — начал, — мы с тобой в первый раз выпиваем вместе.
— Мне немного.
— Коньяк и не пьют помногу. Вырос ты, сын, а я не заметил! Впрочем, наверное, так со всеми родителями происходит…
Викентий вообще потерялся. Скажи ему, что напротив сидит не его отец, а двойник, он бы поверил.
— Ты хотел рассказать…
— Да, я помню…
И следом Яков Михайлович явил Викентию скромную историю своей жизни, которая стала причиной рождения его сына.
С голубоглазой Адочкой он познакомился на втором курсе меда. Бежал по ступенькам к семнадцатой аудитории и увидел ее стоящей возле дамского туалета и курящей длинную коричневую сигарету. И пальцы у Адочки были длинными, такие говорят о породе человека. Яшка, а тогда его звали только так, затормозил, чуть было не влетев в стену, на которой висели портреты известных психиатров. Она не заметила ни его, ни потрясающего торможения на вираже, продолжая вдыхать дивный ароматный дым, а выдыхала вместе с ним и химию, которая была идентична химии Яшки.
Конечно, он не пошел в аудиторию номер семнадцать, тем более что девушка закурила вторую сигарету и нервно оглядывалась по сторонам.
«Умрет от рака, — тогда невзначай подумал Яшка. — Надо отучить!»
А потом явился старшекурсник Эдик Викторов и стал целовать Адочку в губы. Этакий черноволосый красавец, он тогда играл в баскетбол за сборную Второго меда. Девушка тянулась к его губам, поднявшись на мысочки, и балансировала что было сил. Тогда Яшка разглядел и ее щиколотки, почти спрятанные в розовые носочки. Господи, вскричал его мозг, они тонки, как у журавля! И опять в его ноздри вошли молекулы Адочки и были приняты все до единой. Яшка поклялся, что она будет его девушкой. И этим же вечером за вторым корпусом его избивал чернявый баскетболист Эдик Викторов. Бил искусно, хладнокровно, не тратя излишне сил. Бил при Адочке. Она смотрела, как Яшка поднимается с земли, окровавленный, но не сломленный, и просила тонким голосом:
— Эдик, больше не надо!
— Надо! — не соглашался Эдик, продолжая крушить юный организм второкурсника.
После этой драки Адочка в тот же вечер ушла на съемную квартиру Яшки, где ухаживала за ним до полного выздоровления. За дни реабилитации и она поняла, что их химии тождественны, и без долгих колебаний отдалась Яшке на его раскладушке совершенно по-простому, потеряв девственность синхронно со своим возлюбленным…
— Какая-то примитивная история, папа! — прокомментировал Викентий.
Яков Михайлович вернулся из прошлого ненадолго, дабы сказать сыну, что на этой земле все примитивно, ничего удивительного как не было после смерти Христа, так и не будет. И если он, мерзавец, еще раз его перебьет…
Викентий по-прежнему сидел прямо как палка, готовясь к продолжению.
Яков Михайлович продолжал свой рассказ в стиле мелодекламации. Голос его был слегка надрывным, будто готовящим к чему-то не просто слезливому, а мощно драматическому.
…Он почти не спал. Несмотря на всю безграничную любовь к Адочке, его влекла не только любовная, но и органическая химия, а также ее применение в медицине. Сердце подсказывало молодому человеку, что эти знания понадобятся ему в длинной, полной счастья жизни. А счастьем он считал исполнение собственного предназначения, свершение всех дел, отмеренных ему Природой.
А юная прелестная Адочка вдруг забеременела и наотрез отказывалась делать аборт. У них совсем не было денег, ха — стипендия одна на двоих, и будущий младенец казался Яшке страшной несправедливостью, способной сломать жизнь, отвлечь его от реализации собственного, как он считал, безграничного ресурса… Но если ничего не можешь сделать — смирись и покорно ожидай, куда поведет тебя судьба. Яшка продолжал любить Адочку, несмотря на изменения в ее природе — некрасивые груди с сосками как у шимпанзе, отекшие ноги и живот с какими-то странными растяжками, напоминающими орбиты неизвестных солнечных систем. И родинки на этих орбитах — как планеты…
Он согласился рожать с ней вместе, то есть пойти на роды. Учился по книжкам, как должен вести себя плод, какова у него должна быть частота сердцебиения при родовой деятельности и все остальное, знакомое почти каждому медику.
Они чуть не опоздали в больницу. Акушерка, старая, но грозная, сообщила, что раскрытие уже шесть сантиметров и, по сути, роды уже начались.
Поскольку у Адочки это был первый ребенок, процесс занял все-таки длительное время. Молодая женщина кричала при каждой схватке так отчаянно, что Яшка был уверен — на волю просится пацан, уверенный в себе, — победитель.
— Тужься, тужься, дорогая! — уговаривала врач. — Надо работать!
— Дыши, любимая! — просил Яшка и стирал со лба Адочки вязкий пот.
Она работала и дышала часов восемь, пока акушерка не сообщила:
— Так, что-то вижу!..
— Головку? — уточнил Яшка. А что еще можно видеть при родах?
Адочка закричала в последний раз так отчаянно и продолжительно, что все поняли, что сейчас родит.
— Родила, — сообщила акушерка и показала лежащее на ладони серое птичье яичко. Она передала рожденное в руки отцу, сказала «вы тут сами разбирайтесь» — и покинула операционную.
Яшка стоял над разродившейся Адочкой, глядя, как из ее грудей сочится молозиво.
— Как же так? — смог задать он вопрос.
