Юлия Вертела - Интенсивная терапия
Цыплята «за рубль семьдесят»
С декабря в Петербурге начался сезон гриппа. Илья, как будто нарочно, сбежал от внезапно навалившихся проблем и уже неделю жил в Москве, стажируясь в каком-то институте. Он должен был вернуться только к Новому году. Деньги под салфеткой так и оставались нетронутыми. Катя никуда не выходила да вдобавок загрипповала. Вирус напал особо злой, он крутил тело, вызывая озноб и боли в суставах.
Три дня Катя лежала, глядя в потолок, и в голове было чисто и бело. Девочка, прижавшись к ее раскаленному боку, голодная и тоже больная, тихо стонала. Все это время Маша отказывалась есть и пила одну водичку. Невостребованная грудь затвердела, и молоко шло с кровью. Катя опасалась мастита, но сил сцеживать молоко не было, апатия охватила ее.
На четвертые сутки температура спала, и больная ожила. Первым делом ей захотелось есть. В холодильнике лежал кусок сливочного масла, репчатый лук и ни крошки хлеба – небольшой выбор. Катя с жадностью откусила желтый жирный кусок из пачки. Деньги под салфеткой притягивали взгляд – надо идти.
Она стала бесшумно одеваться, но малышка, почуяв что-то неладное, заплакала. Тогда мать завернула ее в два пуховых платка и, подвязав у груди под шубой, вышла на Невский.
Опьяненная выздоровлением, Катя с удовольствием втягивала в себя влажный, пропахший выхлопами воздух. Она ничего не ела три дня и от легкости шаталась из стороны в сторону.
Жадно заглянула через стеклянную витрину в ближайший гастроном. Чистые прилавки и нет толчеи. Разочарованно пересекла Полтавскую и пошла в сторону площади Восстания.
В мясной тянулась вереница людей. Катя пристроилась позади. Она не знала, что продается, но что-то там несомненно было. У нее уже выработалась перестроечная привычка вставать в очередь не за тем, что надо, а за тем, что дают.
Давали редко, поэтому брали все, а потом меняли. Город пестрел объявлениями типа: «Меняю швейную машину на стиральную», «холодильник на телевизор», «лыжи на кухонный комбайн»... Деньги уже теряли ценность, поэтому люди покупали товары заведомо на обмен – по два холодильника, по два телевизора, если, конечно, удавалось их где-то купить.
Приблизившись к прилавку, Катя увидала наконец, что там за товар – синие цыплята, те, что в народе по старой памяти звали «за рубль семьдесят».
Катю бросало в пот и трясло от слабости, даже дохлые птенцы вызывали у нее дикий аппетит. Она припомнила, как в детстве мама из таких вот синюшных тушек жарила цыплят табака (грузом служили старые отцовские гантели), и получалось весьма недурно. Катя изо всех сил сжимала челюсти, повторяя как молитву: «Только б не упасть, только б не упасть».
Наконец она стянула с весов безжизненную тушку и за ноги потащила домой. Сумки у нее не оказалось, и Катя плелась по загодя освещенному к празднику проспекту с болтающейся птицей в руке. В эту минуту она чувствовала себя счастливой. Старушкам, кряхтевшим за нею в очереди, курятины не досталось, и им пришлось довольствоваться суповыми наборами.
Цыпленок, оказавшийся плохо ощипанным, был столь же волосат, сколь истощен. Невзирая на мелочи, Катя сунула его в кастрюлю, лишь слегка обмыв под краном. На плите бурно выкипало чье-то белье, и брызги порошка сдабривали Катино варево на соседней конфорке. Но ей было наплевать. Зубы желали рвать хоть что-то съедобное.
Две тощие куриные лапы торчали из-под крышки, и Катя с неприязнью заметила их сходство с руками Ирины – та же полусогнутость и узловатость пальцев, толстые крючковатые ногти. Будто сама Ирина высовывала руку из кастрюли.
«Чего только с голодухи не привидится».
Не прождав и часа, она не вытерпела и выхватила цыпленка из бульона. Затащив его в комнату, начала терзать жестковатую плоть. Ее зубы вонзались в волосатую пупырчатую кожу и с наслаждением обкусывали липкие косточки. По мере того как она наедалась, жалость к самой себе поднималась из насытившегося организма.
Теперь, когда голод ушел, женщина опять вспомнила о перегоревшем молоке. Грудь, не переставая, болела тяжким жаром, боль уходила под мышку. Катя посмотрела на брошенную у дверей мокрую шубу, просыпавшуюся из карманов мелочь и разрыдалась. Слезы смешивались с соплями, падая на злополучную куру с волосатыми ногами.
Катя с отвращением отодвинула растерзанную тушку: «Жалкий детеныш, а я его сожрала». Ей хотелось оплакивать всех и вся, и, взглянув на тощие бока цыпленка, она завыла еще горше и о его цыплячьей судьбе тоже.
Она рыдала о своем сиротстве, бескрайнем и горьком, как пахнущая полынью степь. Она припомнила все выпавшие ей смерти и обиды, слабости и болезни, и жизнь, такая короткая, показалась к тому же еще такой невыносимой.
Вдруг быстрая, слегка покалывающая волна прилила к груди – молоко. Катя торопливо схватила ребенка на руки и сунула ему в рот сосок. Маша жадно начала есть, высасывая жар и боль, принося груди облегчение. «Слава Богу! – заулыбалась мать. – Слава Богу!»
Еще свежи были в памяти дни, проведенные летом в больнице на Софье Перовской. Тогда из затвердевшей груди молоко текло с гноем. В приемном покое, наверное, от высокой температуры, лицо врача внушало недоверие и страх.
– Резать будете? – Она пыталась заглянуть в карту, где он писал приговор – «мастит». – Резать грудь будете? – продолжала настаивать она на скорейшем выяснении обстоятельств.
– А как же! – улыбнулся хирург. – Заказывайте, какой формы сделать, какого размера...
Катя потеряла сознание.
Резать не стали. Больно мала та грудь была, негде нарыву разгуляться. Неделю покололи антибиотики в сосок, и воспаление прошло. У пациенток с большими бюстами шансов на легкое излечение почти не было. Инфекция образовывала мощные тоннели в их пышных тканях, и только нож хирурга мог спасти несчастных. После операции женщины орали в полный голос на перевязках под аккомпанемент популярной песни «Белые розы, белые розы, беззащитны шипы...».
Выздоравливающая прогнала воспоминание о больнице, сцедила оставшееся молоко и, временно примиренная с такой короткой и невыносимой жизнью, блаженно уснула рядом с дочкой.
Ее разбудил приход пожилого доктора, и на этот раз не сказавшего ничего определенного...
Слава КПСС!!!
Если для человека семейного встреча Нового года имеет однозначную привязку к интерьеру, то необремененному мужику предоставляется широкий выбор мест, где он сможет выпасть в осадок.
Отпустив в пятницу с миром большинство последних зачетников, Нил бурно проводил уходящий 90-й с другими преподавателями на кафедре. В воскресенье с утра, когда протрезвевший ассистент изрядно заскучал, а до праздника оставалось еще более полутора суток, внезапно позвонил Жора. Надо сказать, что коллеги по кутежам и бывшие одногруппники не теряли друг друга из виду и встречались время от времени в бане и на дармовых сабантуях.
