Валерий Примост - Штабная сука
«Послушай-ка, брат, — сказал тогда он себе, — те, наверху, конечно, виноваты в общем бардаке и конкретно в твоих бедах больше, чем эти, но ведь до тех не достанешь. Что же делать?» Мише совершенно не хотелось устраивать того кровавого маразма, который порой происходил в корпусе: в большинстве случаев доведенные до помешательства бедолаги дорывались до автомата и слепо лупили по всем, кто оказывался в радиусе досягаемости. Миша ведь не был доведен до помешательства — прошли те времена. Он играл. Поэтому ему хотелось мести острой, меткой и жгучей, как удар серпом в пах. И он придумал.
«Постой, — размышлял он, — а зачем кого-то убивать? Гораздо приятнее сделать так, чтобы они сами убивали друг друга, причем с ног до головы покрытые несмываемым позором. А твои руки должны остаться не запятнанными кровью. Как этого достичь? А вот как. Нужно с молотком и банкой бензина войти в штаб полка. Оперативный дежурный обычно никогда не обращает внимания на солдат, снующих по штабу, — их там целые рои мечутся, — тем более без оружия. А что до банки и молотка, то с точки зрения психологии военных людей эти бытовые предметы настолько безопасны, что не привлекут ничьего внимания. В этом слабость военных: они заподозрят неладное только тогда, когда увидят тебя с гранатометом в руках».
Итак, когда на этаже никого не будет (лучше всего — в обед или после ужина), надо позвать часового, охраняющего стеклянный ящик, в котором хранятся знамена всех частей корпуса. Этот пост считается неопасным, «шланговым», и туда обычно ставят самых вялых караульных. Караульный, естественно, тоже не заподозрит подвоха, видя перед собой безоружного паренька в ношеной хэбэшке, — всех караульных натаскивают на крутых китайских или американских суперменов в пятнистых комбезах и с рэмбовскими пулеметами в руках. Когда этот дурень войдет со своим автоматом в туалет, надо притворить дверь и хлопнуть его в лоб молотком (не насмерть, а только чтобы вырубить; насмерть не надо — все равно его потом расстреляют). На пол нужно его опустить без малейшего шума, потом взять автомат, тихонько передернуть затвор, прихватить у часового второй магазин (он ему вряд ли еще понадобится) и приблизиться с банкой к стеклянному ящику. Теперь нужно все делать как можно быстрее. Врезать прикладом по стеклу, плеснуть внутрь бензином и дать очередь из автомата.
Когда знамена загорятся, нужно будет залечь за углом, у туалета, и держать оборону до тех пор, пока знамена не сгорят. Если они уже горят, продержаться минут десять несложно: оружие в штабе есть только у оперативного дежурного, его помощника и дежурного по части с замом. Поскольку сейчас обед (или ужин), двое из них — в столовой, а двум остальным, даже если они настолько тупы, что захотят атаковать, придется подниматься по лестнице, сначала спиной к твоему автомату, потом лицом, будучи ничем не защищенными, со своими дурацкими «Макаровыми» в руках. Достаточно дать очередь над их головами, и они свалятся на пол, обосравшись и растеряв весь боевой задор.
«Ну что же, подведем итоги: ты никого не убил и не имел проблемы выкрадывания автомата из оружейки или пирамиды в караулке. Ты просто оглушил одного болвана, напугал еще двух болванов и сжег кучу цветных тряпок. Но зато — согласно Уставу — теперь события будут разворачиваться следующим образом: будут отданы под трибунал и расстреляны высшее командование корпуса и полка, а также твои комбат и ротный, начкар, разводящий и часовой. Наверное, расстреляют еще и оперативного дежурного и дежурного по части с замами, а также дежурного по штабу. Корпус расформируют, а личный состав растасуют по другим частям. Таким образом, ты один уничтожишь целый армейский корпус, не убив ни одного человека. Естественно, твоя судьба — а это будет расстрел — уже не имеет значения».
Миша был очень доволен своей башкой. У ротного, разумеется, не хватит мозгов, чтобы предусмотреть такую возможность: он, наверное, приложит все силы, чтобы, в случае чего, не допустить Мишу до оружейки. Дубина. Миша дал себе слово при первой же возможности зайти в штаб и понаблюдать, часто ли часовой у знамен остается один и сколько времени это его одиночество длится. Теперь Миша был спокоен: первый намек, что его хотят арестовать, и он берется за дело, а тогда пусть вешаются, уроды!
Когда пошли на убыль девятые сутки отсидки, Миша признал, что не зря тратил здесь время. К исходу десятых суток за Мишей прибыл замполит роты старший лейтенант Петраков — на политотдельском уазике и пьяный в драбадан. Как только они вышли за ворота комендатуры и подошли к уазику, Петраков молча указал Мише на заднее сиденье, уселся на переднее и толкнул локтем водителя. Во время езды он то и дело тяжело вздыхал и матерился сквозь зубы, из чего Миша заключил, что товарищу старшему лейтенанту нехорошо. Однако на этом его наблюдения за состоянием замполита закончились, как, впрочем, и благодушное настроение: Миша обратил внимание, что они проехали развилку на танковый полк. «Неужели в прокуратуру?» — нервно подумал Миша. Но и на дорогу к прокуратуре не свернули. «Может, снова на полковую кичу?» (Полковая губа — как и караулка — находилась в стороне от казарм полка, и туда можно было проехать другой, «верхней», дорогой.) Нет, не свернули и к киче.
— Куда едем, товарищ старший лейтенант?
— Хлебало приткни, сука… — прохрипел Петраков и вдруг громко икнул.
«Сейчас бедному водиле обстругает всю машину», — злорадно подумал Миша. Уазик катил все дальше. Петраков стругать явно раздумал. Мишу вдруг прострелила сумасшедшая догадка. «А не в госпиталь ли часом мы едем, а?» Уазик, заскрипев ревматическими рессорами, свернул к госпиталю. «Ну, и какого хрена, позвольте спросить?» — удивленно подумал Миша. Машина закрутилась между корпусами, так что бледные тени в подшитых халатах разлетались в кусты, как стреляные гильзы. Черт за рулем, кажется, тоже был не в себе. Наконец уазик затормозил у старого серого здания с двустворчатой дверью веселенького мастичного цвета.
— Вылезай, — сказал Петраков, открывая дверку. Миша вылез, огляделся. По его спине вдруг гурьбой пробежали мурашки, словно выполняя команду «разойтись!»: на окнах здания были решетки. «Мама, — дошло до Миши. — Это же дурка…»
— Пошли, — пробурчал Петраков, пихая его в бок. Это был совершенно неожиданный поворот дела, и Миша растерялся.
— Н-не пойду, — нетвердым голосом сказал он.
— Давай-давай, — ответил Петраков. — Довыпендривал-ся, так теперь уж не пугайся.
— Не пойду, — уже более уверенно произнес Миша и взялся за ручку на дверце уазика.
Из одного окна донеслось жуткое уханье — казалось, дюжина пьяных филинов играла в футбол яйцами друг друга. Мишу передернуло.
