Сомали Мам - Шепот ужаса
Мне казалось, что с ней все в порядке, она шла на поправку. Я сказала девочке, чтобы она даже не думала о смерти. К тому же я скоро вернусь. И обязательно привезу ей подарок. Том Ди попросила красивую заколку для волос.
За день до нашего отлета во Францию девочку положили в больницу. Произошло заражение, которое быстро развивалось на фоне высокой температуры. Когда я везла Том Ди в больницу, она спросила, люблю ли я ее. Я обняла девочку, а она заплакала. И все целовала меня, упрашивая не уезжать.
Во время нашей поездки в Париж я все время думала о ней. Звонить было дорого, так что две недели я ничего не знала. Клод предложил мне вместе выбрать подарок для Том Ди. Мы были в универмаге, когда у меня зазвонил телефон, — Том Ди умерла. Одна, в больнице.
Меня охватило жуткое отчаяние и ненависть, я зарыдала. Эта милая семнадцатилетняя девочка, проданная собственными родителями в проститутки, прошедшая через несколько лет побоев и насилия, вырванная из этого ада и сохранившая веру в людей и любовь к жизни, умерла в результате неумелого лечения на руках у людей, оставшихся совершенно безразличными к ее судьбе.
Ничто не может служить оправданием торговле секс-рабынями в Камбодже. Я не философ, но уверена, что даже режим Пол Пота не оправдывает таких извращений.
* * *
После передачи Клода отовсюду стали поступать звонки с поздравлениями. Однако ситуация с финансированием AFESIP была уже критическая. Клод устроил мне встречу с Эммой Бонино, занимавшей в то время пост комиссара ЕС по гуманитарным вопросам и возглавлявшей Управление гуманитарными проектами Европейского Союза.
Мы вошли в парижский офис Эммы Бонино. В это время миниатюрная итальянка со светлыми волосами изо всей силы кричала в телефонную трубку. Я попятилась, но Клод остановил меня: «Ничего-ничего. Такая уж она. Для нее кричать — обычное дело. Но сердце у этой женщины есть».
Эмма Бонино уже знала о том, чем я занимаюсь. Она коротко побеседовала со мной и сделала еще пару звонков, говоря на итальянском. Затем, отдав какому- то подчиненному свои распоряжения, развернулась и обняла меня за плечи: «Все у вас будет в порядке».
Меня поразила та энергия, которая исходила от этой маленькой улыбчивой женщины, которая могла отдавать жесткие приказы и в то же время вникать в проблемы обратившихся к ней людей, за несколько минут оценивать важность вопроса и моментально принимать решение. Эмма Бонино стала для меня настоящей опорой.
Конечно, этот короткий визит не решил всех наших проблем. Нам пришлось поехать в Брюссель на переговоры с чиновниками из комиссии Евросоюза. В Брюсселе я оказалась впервые, сопровождал меня Пьер. Уставшие, измотанные дорогой и неустроенностью, с чемоданами наперевес, замерзшие, мы выглядели настоящими беженцами.
Вышколенные чиновники-бюрократы смотрели на нас сверху вниз с плохо скрываемым презрением: на меня в разбитых туфлях, на Пьера с его кривой ухмылкой, на наши обшарпанные чемоданы в углу — мы притащили их с собой, явившись в офис только-только сойдя с поезда. Мы предварительно не согласовали свой приезд, и нас футболили из кабинета в кабинет. Под конец удалось получить небольшие субсидии по линии Управления гуманитарными проектами Европейского Союза, однако через год-другой деньги перестали поступать. Мы так и не узнали почему.
Глава 12. Принц Астурийский и деревня Тхлок Чхрой
Когда нам стали перечислять средства от Евросоюза и ЮНИСЕФ, мы первым делом затеяли строительство нового приюта в десяти милях от Пномпеня. Прежний приют в деревянном домишке был уже слишком тесен — в одной комнате одновременно спали тридцать девушек. Мало кому их них было больше двадцати двух лет, а некоторые так и вообще были детьми. Все они имели разный уровень образования, а многие не умели ни читать, ни писать. К тому же все они получили травмы. По ночам им снились кошмары, они страдали от наркотической зависимости. Кто- то испытывал желание покончить с собой, кто-то погружался в депрессию, некоторые отказывались говорить или впадали в неудержимую ярость.
Строительство мы начали в 1998 году и решили назвать приют в честь Том Ди. На купленном неподалеку от деревни участке земли запланировано было возвести несколько зданий. Я хотела, чтобы у девушек было просторное помещение для занятий шитьем, а еще нужна была отдельная классная комната для уроков чтения, письма и арифметики. В проекте было обустройство нескольких больших спален на десять человек, с кроватями и тумбочками.
В июне 1998-го, как раз когда мы строили новый приют, я получила награду из рук самого принца Астуриского.
Как-то раз у нас дома раздался телефонный звонок. Трубку снял Пьер. Он сказал мне, что испанская монаршая семья решила вручить мне особую награду за заслуги в пропаганде гуманистических ценностей. Мы никогда не слышали о такой награде и понятия не имели о том, как о нас узнали. Оказалось, что награда эта очень почетная. А сумма прямо-таки невероятная — пять миллионов песет, или сорок тысяч долларов.
Мы полетели в Испанию, взяв с собой пятилетнюю Адану. Нинг пошла в школу. Пока мы были в отъезде, за ней присматривала моя приемная мать. Летели первым классом, что было для меня в новинку. Нас принимали как королей, хотя мы по-прежнему выглядели очень скромно. Уже в Овьедо, столице Астурии, я узнала, что вечером мне предстоит произнести речь. К этому я не была готова, к тому же перспектива выступать перед таким количеством умных, хорошо одетых людей пугала.
Мы вошли в огромный зал для приемов, где уже ждали телеоператоры и фотографы. Испанский принц представил всех присутствующих. Красивая африканка рядом со мной оказалась Грасой Машел, женой Нельсона Манделы и вообще женщиной самой по себе исключительной. За мной стояла Ригоберта Менчу, которая уже удостоилась Нобелевской премии за свою подвижническую деятельность в Гватемале, — даже я была наслышана о ней. Увидела я и Эмму Бонино — она приветствовала меня взмахом руки и ободряющей улыбкой. Собрались восемь женщин — всех их награждали за работу по защите прав женщин и детей.
Я так нервничала, что едва понимала речь принца, однако то, что смогла разобрать, очень меня тронуло. Принц говорил о равнодушии западных стран в отношении тех вопиющих жестокостей, что творятся в других частях света, где так ужасно обращаются с женщинами и детьми.
Подошла моя очередь, и я стала говорить о положении женщин в Камбодже. Я рассказывала о собственной жизни и о жизни тех девушек, которых заперли в борделях, сделав рабынями, о том, как плохо с ними обращаются, какое насилие они терпят. Говорила, что все знают о мягкой улыбке камбоджийских девушек, но улыбка эта не настоящая.
