Вадим Крабов - Колдун. Из России с любовью.
Сегодня Славик без эксцессов собрал плановое "рыжье", сдал куда полагается, получил личные деньги, потрещал с ребятами, дал в морду одному языкастому острослову, договорился о завтрашнем пикнике на берегу Куты. Поужинал в кабаке, приняв на грудь заслуженные сто грамм, и в отличном настроении поехал домой. Перед крутым поворотом, "тещиным языком", сбавил скорость и плавно вписался в изгиб трассы.
В салоне надрывался шансон. Вяло текли мысли о скорой встрече с любимыми псами, о жаркой в постели Светке, о выпивке, и вдруг, фары высветили колдуна…
Он стоял на дороге. Длинный черный плащ был распахнут. Руки раскинуты, черные волосы колыхались, глаза горели. Рот в обрамлении полуседой бороды растянулся в зловещей ухмылке. Демон из ада…
— А-а-а! — завопил Славик и, с силой, до ломоты в висках зажмурившись, накрыв голову руками, надавил на тормоз. Вбил педаль в пол с отчаянностью обреченного. Мысль о том, что колдуна можно задавить или спастись от него бегством — не пришла в голову. Даже не мелькнула. Только закрыться, как ребенок одеялом, и кошмар станет не страшен.
Завизжали колодки. Тело бросило на баранку, хлопнули подушки безопасности, спасая водителя от ушибов, машина прошла юзом и резко встала. Запахло паленой резиной. Славик сжался, мечтая стать маленьким-маленьким, чтобы никто и никогда не нашел его, желая превратиться в песчинку под ковриком; еще сильней сдавил веки и шептал про себя: "Это сон, это сон, я сплю".
Хлопнула пассажирская дверь, и послышался надоевший в кошмарах, но странно спокойный, даже участливый голос:
— Ну что, Славик, поговорим? — мир перестал существовать.
Пикник в субботу обломился. К полудню Паровозик неожиданно вызвал к себе всех бригадиров, казначея, "советников" и… в общем, весь "большой совет" Сельских. Братва подтягивалась медленно, но Папа, как ни странно, не ворчал, а чему-то тихо улыбался.
— Что, ребятишки, тяжко? — начал он речь, когда все собрались. — А нечего жрать без меры.
Справедливости ради, надо отметить, что с похмелья болели только трое из восьмерых собравшихся, но Паровозик любил обобщения. Он много чего любил.
— Давеча мне позвонил Седой, самолично! — провещал, для пущей важности подняв синий от наколок палец, с неожиданно изящно обработанным ногтем. — Снизошел, так сказать, до нас, грешных. И что он мне предложил, как вы думаете, мальчишки?
"Мальчики" промолчали.
— Правильно молчите, молодцы. Нет, ребятки, не отдать все нажитое непосильным трудом, а всего лишь забить стрелку. — Закончил, казалось, обиженный банальностью предложения. Ожидающе замолчал.
Раздался несмелый голос "советника по маркетингу" — Папа любил давать громкие титулы.
— Чего он хочет? У нас все поделено.
— Да, действительно, папа… — поддержали остальные.
— Наконец услышал я глас народа! — Довольно произнес Паровоз. — Чего хочет? Ясно чего, бабла, у него одно на уме. А конкретно, предлагает обсудить нового покупателя, который баснословные бабки за рыжье предлагает и аппетит имеет неимоверный. Седой, мол, один его не накормит. Предлагает взять нас в долю. Жду советов, "министры".
— Это что получается? Мы Глеба кидаем? — сразу возмутился Щерба, "смотрящий" и "советник по конфликтам".
— Почему сразу кидаем? — Заспорил казначей, он же, с легкой руки Папы, "советник по финансам", носящий погоняло Тучка. — Перетрем. Если выгодно, то с Глебом обсудим новую цену, а дальше… бизнес есть бизнес.
— Седому веры нет…
— Под власть прогибаться? Не по понятиям это…
— Что за покупатель, откуда взялся? — "безопасник" Лёнчик. Он же "советник по кадрам".
Шум разгорался. Паровозик блаженствовал. Послушал минут десять. Когда дошли до личных оскорблений, прервал всех:
— Тихо! Чапай думает. Что порешили? Как я понял, большинство против? А скажи-ка мне, Щерба, сколько конфликтов с Седовскими у нас за последний год было?
— Три, — не задумываясь, ответил смотрящий. — Барыг не поделили. Бригадами перетерли и разошлись. Ты утвердил, все справедливо.
— Застоялись мы, — неожиданно взял слово молчавший Славик. — Разжирели, разнежились. Не к добру это. Большую стрелу забить необходимо, а там… как карта ляжет.
На него сегодня было любо-дорого поглядеть. Свежий, подтянутый, без запаха перегара. Давно таким не видели. Как с бабой разошелся, так, считай, всегда навеселе ходил.
— Вот! — торжественно провозгласил Паровоз. — Истину глаголешь, сын мой. Молодец, Славик и выглядишь хорошо. Засиделись мы, погрязли в гнилом болоте. Встряхнуться надо. И денежки тоже лишними не бывают. — Произнес глубокомысленно, благосклонно кивая "финансисту". — В меркантильном мире живем, к сожалению. Итак, ребятки, решаю. Большой встрече быть! Идут все присутствующие со своими детишками. Стволы почистить. На всякий случай, — сказал со значением, глядя на попытавшегося вякнуть Щербу. И сменил тон на полностью серьезный:
— Завтра в одиннадцать ноль-ноль, как обычно, на судоремонтном. Лёнчик, ты с этого момента начинай работать, что делать ведаешь. Ментов обязательно прошерсти: кто что знает, чего не знает. Понимаю, что занудствую, но повторенье — мать ученья, а народ у нас мудрый зря пословицами не разбрасывается.
Когда все начали расходиться, большинство недовольные, Паровозик произнес, явно копируя артиста Броневого в роли Мюллера:
— А вас, Тучка, я попрошу остаться. Надо бабки подбить, да подсчитать выгоды — потери. Скажу тебе новую цену — ахнешь.
Глава 10
Солнце, стесняясь смотреть на землю, закрылось тонкою пеленой облаков, точно легкой вуалью. Было безветренно. В небесах парили важные птицы, над тусклой травкой носились суетливые мухи, выискивая вкусную гнилость, от каменистой почвы медленно поднималась невесомая пыль. Увидеть её глазами было невозможно, можно было только учуять. Она пахла специфически, ароматом, знакомом многим. Пыль пахла запустением.
На большую гравийную площадку, неподалеку от полуразвалившихся стен судоремонтного завода, с противоположных сторон, навстречу друг другу, въезжали разномастные джипы. По её периметру: в редких кустах, на кучах мусора и гравия, в здании ремонтного цеха, давно скучали молодые люди, прибывшие сюда еще засветло. Часто парами. Каждая пара располагалась в пределах прямой видимости от другой. Ребята в двойках держались друг от друга подальше, не общались. Иногда смотрели на невольного напарника презрительно. Только одна парочка общалась между собой. Это были старые школьные знакомые волею судьбы раскиданные по разным преступным группировкам.
