Павел Сутин - 9 дней
Худой сохранил файл и отправил его Гене.
* * *Гена вошел в мраморный вестибюль, поднялся на шестой этаж. Двери лифта раздвинулись, на площадке стоял Милютин. Они обнялись и пошли в Сережин кабинет, секретарь принесла коньяк, оливки и салями.
Сели, выпили по рюмке, поболтали о том и о сем. Гена прожевал кружок салями и сказал:
— Серега, тебе известен человек по фамилии Артемьев?
— Известен. — Милютин странно посмотрел на Гену. — Это мой бывший компаньон. А почему ты о нем спрашиваешь? Вы разве знакомы?
— Мы случайно нашли в Вовкином лэптопе множество старых фотографий и несколько меморий. Давние дневниковые записи, описания общих знакомых… Там есть упоминание об Артемьеве.
— Володя встречался с Димой Артемьевым один-единственный раз. Здесь, в этом кабинете.
— А почему «бывший компаньон»? Был конфликт?
— Много чего было. Партнеры не всегда ладят.
— Подробнее, если можно.
— Тут нет тайны. — Милютин плеснул коньяка в пузатый бокал. — Просто Димка аферюга. Первые годы нашей работы это было неплохо. А потом обстоятельства изменились.
Показывая, как именно изменились обстоятельства, Милютин обвел рукой стены кабинета. Там висели его дипломы, сертификаты и фотографии в рамках: Милютин рядом с главой Merck&Co, Милютин на Лондонской бирже, Милютин перерезает ленточку на открытии фармзавода в Подольске.
— К методичной работе он был неспособен, — сказал Милютин. — Но это полбеды.
— А что еще?
— Ему не хватало здравомыслия. — Милютин пригубил коньяк. — Он дружился с вельможной сволочью. Полагал, дурашка, что от этого будут преференции. Смешно. Это безмозглые кровососы. Знай заноси. И чем выше, тем смрад гуще.
У Милютина сделалось терпеливое лицо. Он с таким лицом в августе восемьдесят шестого, в стройотряде «Прогресс» под Кустанаем, поил до столбняка бухгалтера колхоза «Знамя Октября». «Прогрессу» исправно закрывали наряды, а на аккордную премию можно было купить Ту-154.
— Я продумывал мотивации, минимизировал расходы и совершенствовал логистику, — сказал Милютин. — А Димка всерьез полагал, что его умение рассказывать анекдоты и бить влет вальдшнепа застрахует компанию от произвола.
— А зачем Вовка с ним встречался?
— Не знаю. — Милютин покачал головой. — Не поверишь: до сих пор не знаю.
— Тогда опиши обстоятельства. Что было до, что после.
— Обстоятельства были такие. Однажды Димка заявил, что хочет продать мне свой пай. В то время он уже был у меня вот здесь. — Милютин сделал пальцы вилкой и ткнул под челюсть. — Я подумал: что ж, выход. Но на рынке было неустойчиво, крупно кредитоваться не хотелось. Вдруг сюда приехал Вова. Заперся с Димкой и проговорил с ним около часа. Когда Димка вышел из кабинета, на нем лица не было. Он был страшно напуган. Побледнел, губы дрожали.
— Он пугливый?
— Он малахольный. То в буддизм ударяется, то в даосизм… Я мельком видел, как Вова показал ему журнальную статью и какой-то документ. То ли свидетельство о рождении, то ли свидетельство о браке. Потом они посидели в кабинете минут десять, и Димка вышел белый как стена. Продавать свой пай он в одночасье передумал, а через неделю и вовсе отошел от дел. Сказал, что компания должна развиваться так, как я это представляю, и в стратегические вопросы больше не внедряется.
— И ничего не объяснил?
— Я не стал спрашивать. Не буди лихо, пока оно тихо. С того дня он стал паинькой, а через месяц купил дом в Нассау. В прошлом году мы с ним пили в Гамбурге, я спросил: что с тобой тогда стряслось? Он сказал: меня тогда Бог упас, ты рули делом, а я буду марлинов ловить.
Гена посмотрел на часы.
— Можно посмотреть почту? Я письма жду.
— Да, конечно. — Милютин придвинул к Гене свой ноутбук. — Пожалуйста.
Он вышел в приемную, а Гена открыл почтовый портал.
* * *Через час Гена поднялся из «Кропоткинской» и пошел к памятнику любимому поэту. Над площадью плыли рваные облака, ветер доносил запах горячего шоколада от «Красного Октября». Переходя Пречистенку, Гена посмотрел на богатое изваяние и подумал: то он в бронзе, а то он в мраморе.
Мудак-скульптор изобразил поэта напыщенным провинциальным трагиком, и строчка про облака на постаменте была ни к селу ни к городу. Бравик сидел на скамье и читал «Известия».
— Привет, — сказал Гена.
Бравик сложил газету, встал, они пожали руки.
— Пройдемся, — сказал Бравик. — Погода замечательная.
Они перешли Пречистенку, поднялись к арке «Кропоткинской» и пошли по Гоголевскому.
— Я был у Кутузова, — сказал Бравик.
— Так и думал, что ты к нему поедешь.
— Он грамотный человек.
— Никто не спорит. Как он?
— Ушел с кафедры.
— А сейчас где?
— В семнадцатой наркологической.
— Заведует?
— Работает городским ординатором.
— Он датый был, когда вы разговаривали?
— Три года не прикасается. У него другая беда. Сына осудили за кражу, дали три года.
— Следовало ожидать. Вася квасил, а Костик рос, как трава в поле.
— Константин в колонии совершил убийство. Может получить от восьми до десяти.
— Твою мать… А что Света?
— Она давно живет в Бремене.
— По Костику, надо полагать, не скучает.
— Надо полагать.
— Парочка, блядь, — гадливо сказал Гена, — кулик да гагарочка.
— Вася продал дачу, нанял адвокатов.
— Раньше надо было думать, — зло сказал Гена. — Сделал ребенка и забил на него. Пусть имеет то, что имеет.
Бравик промолчал.
— Ну и что Васька про все это сказал? — спросил Гена.
* * *Кутузов, позвякивая ложкой, размешал сахар в граненом стакане и закурил. Это была уже пятая по счету сигарета за полчаса. Кутузов выглядел удручающе: провалившиеся глаза, серая кожа, трясущиеся пальцы. Жидкие волосы собраны резинкой в сальный хвост, воротник халата с изнанки почернел. На исцарапанном холодильнике «Юрюзань» стоял телевизор «Электроника» с красным корпусом. Шли новости, а перед этим показывали автомобильную выставку. Телевизор работал громко, Бравику хотелось убавить звук, но было неловко хозяйничать в чужой ординаторской.
— А при каких обстоятельствах он мог получить душевную травму? — спросил Кутузов.
— Он чуть не погиб во время восхождения. Пережил ночевку на скальной стене, чудом не замерз.
Дикторша сказала: «Строительство газопровода Nord Stream будет возобновлено. Об этом на встрече с президентом Финляндии Матти Ванханенном заявил премьер-министр…».
— У него дети остались?
