Филип Рот - Американская пастораль
— Уступил, точно.
— Но больше так не делай. Если такое повторится, ты больше одна в Нью-Йорк не поедешь.
— Ха, кто это сказал?
— Я, твой отец.
— Посмотрим.
— Давай заключим договор.
— Какой еще договор, отец?
— Если ты снова поедешь в Нью-Йорк, задержишься допоздна и поймешь, что тебе надо где-то переночевать, переночуешь в семье Уманофф.
— Уман-нофф?
— Они тебя любят, ты их любишь, они знают тебя с пеленок. И у них очень хорошая квартира.
— К-к-квартира! Там, где я ночевала, тоже очень хорошая к-квартира.
— У кого ты ночевала?
— У Билла с Мелиссой.
— А кто такие Билл и Мелисса?
— Л-л-люди.
— Чем они зарабатывают? Сколько им лет?
— Мелиссе д-д-двадцать два, а Биллу д-девятнадцать.
— Студенты?
— Бывшие. Сейчас они з-занимаются организацией п-помощи вьетнамцам.
— Где они живут?
— Ты что, приедешь забирать меня?
— Мне хотелось бы знать, где они живут. В Нью-Йорке есть разные районы — хорошие и плохие.
— У них отличный район и дом отличный.
— Где?
— В Монингсайд-Хайтс.
— Они студенты Колумбийского университета?
— Б-были.
— Сколько народу живет в этой квартире?
— Не понимаю, п-почему я должна отвечать на все эти в-в-вопросы.
— Потому что ты моя дочь и тебе шестнадцать.
— Значит, из-за того, что я твоя дочь, я всю оставшуюся ж-жизнь…
— Нет, когда тебе исполнится восемнадцать и ты окончишь школу, делай что хочешь.
— Значит, все дело в каких-нибудь двух г-годах?
— Совершенно верно.
— Ка-акая же разница, что такого случится за эти два года?
— Ты станешь независимой личностью, которая может сама заработать себе на жизнь.
— Я и сейчас м-могла бы сама зарабатывать на жизнь, если б-бы захотела.
— Пока я не хочу, чтобы ты ночевала у Билла с Мелиссой.
— П-почему?
— Я за тебя отвечаю. Я хочу, чтобы ты останавливалась в семье Уманофф. Если ты согласишься, то можешь ездить в Нью-Йорк с ночевкой. А нет — больше не будешь. Выбирай.
— Я буду останавливаться, где хочу.
— Если так, ты не будешь ездить в Нью-Йорк.
— Посмотрим.
— Никаких «посмотрим». Не поедешь, и точка.
— Интересно, к-к-как ты меня уд-держишь!
— Подумай хорошенько. Если ты не согласна останавливаться в доме Уманофф, в Нью-Йорк ты больше не поедешь.
— А как же в-в-война?..
— Я отвечаю за тебя, а не за войну.
— Я знаю, что ты за в-в-войну отвечать не хочешь, поэтому и приходится ездить в Нью-Йорк мне. Потому что там люди свою ответственность за в-в-войну чувствуют. Им с-с-с-овестно, когда американцы взрывают целые в-в-вьетнамские деревни. Им совестно, когда американские бомбежки в к-к-клочья разносят вьетнамских д-д-детей. А тебе не совестно, и матери тоже не с-с-совестно. Не так сильно война тебя волнует, чтобы ты хоть однажды нарушил свой распорядок дня. Не говоря уж о том, чтобы ночь провести не дома. Мысли о войне не мешают тебе спать спокойно. Война тебя совершенно, ну никак не к-к-колышет.
Разговоры о Нью-Йорке № 24, 25 и 26.
— Ты достал меня этими разговорами, папа. Хватит. Не хочу больше. Никто так не отчитывается перед своими родителями.
— Если ты, несовершеннолетняя, уезжаешь из дому на день и не возвращаешься ночевать, то изволь уж так отчитаться перед родителями.
— С такими родителями и спятить можно — лезут и лезут в душу. Мне не нужно, чтоб вы меня понимали, мне нужна с-с-с-свобода!
— Ты предпочла бы, чтобы я был бесчувственным и не пытался тебя понять?
— Да! Предпочла бы. Думаю, что предпочла. Попробуй для разнообразия — тогда увижу.
Разговор о Нью-Йорке № 29.
— Пока ты не взрослая, у тебя нет права разрушать жизнь нашей семьи. Вырастешь — тогда делай что хочешь. А пока тебе нет восемнадцати…
— Только и можешь, что думать, говорить и заботиться о нашей м-м-миленькой семейке.
— Но ты ведь тоже только об этом и думаешь. Иначе — с чего тебе бушевать?
— Ну уж нет!
— Конечно да, Мерри. Вот ты беспокоишься за вьетнамские семьи. Негодуешь, что там гибнут семьи. А ведь их семьи — такие же, как наша, они вправе жить так же, как наша семья, этого и хотят. И разве не этого ты для них хочешь и не этого ли хотят для них Билл и Мелисса? Надежной и мирной жизни, как у нас.
— Жить в комфортабельной пустоте? Нет, Билл и Мелисса точно не хотят для них такого. И я не хочу.
— Правда не хочешь? Подумай-ка хорошенько. Я думаю, что эта комфортабельная пустота им бы понравилась, честное слово.
— Они просто хотят спокойно ложиться спать, в своей стране, жить своей жизнью и не бояться, что ночью их в-в-взорвут. Разорвут в клочья ради благополучия людишек из Нью-Джерси, которые живут мирной, н-н-надеж-ной, тупой ж-жизнью жадин и кровопийц!
Разговор о Нью-Йорке № 30, после того, как Мерри переночевала в семье Уманофф.
— Они такие, ах-ох, либералы, эти Барри и Марсия. Но держатся за свою удобную б-б-буржуазную жизнь.
— Они преподаватели, серьезные представители академических кругов, протестующие против войны. У них были гости?
— Были. Тоже преподаватели. Тоже против войны. Один преподает английский, другой — социологию. Этот, по крайней мере, поднял п-п-против войны всю семью. Они вместе выходят на марши. Вот это семья! Не то что какие-то чертовы к-к-коровы.
— Значит, тебе у них понравилось.
— Нет, я хочу быть со своими друзьями. Что за чушь — приходить к Уманофф в восемь часов. Все самое интересное происходит после восьми. К чему уезжать из Римрока, чтобы сидеть после восьми с твоими друзьями. Я хочу быть со своими.
— Так или иначе, что-то у нас получилось. Мы пришли к компромиссу. Гебе не удалось побыть с друзьями после восьми, но зато ты провела с ними целый день, а это гораздо лучше, чем ничего. Я рад, что соглашение сработало. Надеюсь, ты тоже. В следующую субботу поедешь?
— Я на годы в-в-вперед не планирую.
— Если хочешь поехать в следующую субботу, ты должна заранее позвонить Уманофф и дать им знать, что приедешь.
Разговор о Нью-Йорке № 34, после тою, как Мерри не явилась ночевать в дом Уманофф.
— Итак. Мы заключили договор, и ты его нарушила. Больше ты никуда по субботам не ездишь.
— Я под д-д-домашним арестом?
— На неопределенный срок.
— Ч-ч-чего ты так боишься? Что, ты думаешь, я натворю? Я сижу у друзей. Мы обсуждаем в-в-войну и другие важные вещи. Не понимаю, почему ты меня все время расспрашиваешь. Ты же не пристаешь ко мне с дурацким расспросами, когда я возвращаюсь из магазина Хэмлина. Чего ты так боишься? Тебя просто крючит от страха. Но нельзя же всю жизнь прятаться тут, в лесах. Не надо п-п-пачкать меня своим страхом, я не хочу быть такой т-трусливой, как ты и мама. Вам достаточно и к-к-коров. Но кроме коров и деревьев, есть еще люди. Люди с настоящей б-б-болью. Не хочешь этого признавать? Или боишься, как бы меня не уложили в койку? Этого ты боишься? Но я не слабоумная — не залечу. Разве я хоть когда-то проявила б-б-безответственность?
