Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы
Помимо нашей камеры, во дворик согнали и остальных. Весь двор был завален матрацами, ведрами, узлами, на которых возлежали зэки. То тут, то там вспыхивали незначительные стычки, «бои местного значения», но когда в обед принесли баки с похлебкой, то произошло целое побоище между зэками соседних камер.
В нашей пятой камере, хоть и не была уж такая железная дисциплина, но в основном были люди, кому за тридцать, так сказать, солидные, и Тамилу удавалось держать большинство их в узде. Во дворе, с нами по соседству, находились представители второй и третьей камер, состоящих сплошь из малолеток 18–20 лет. Многих из них перевели недавно из детской тюрьмы, а там, как говорят, — «полный беспредел», который они и принесли за собой во взрослую тюрьму.
Пришедшие «малолетки» рассказывали, что там нет никаких понятий, друг у друга отбирают еду, одежду, деньги, даже насилуют при полном попустительстве администрации. В общем, кто сильнее, тот и на коне, пока не придет кто-то более сильный.
У нас Тони дал команду, и еду поровну поделили между всеми, не забыв оставить тем, кто в это время белил камеру. А у этих сразу началась драка. Говорят, что из-за еды дерутся только звери, а тут я убедился, что не только.
Прибежали на помощь бойцы спецподразделения, которые находятся при тюрьме для таких случаев. Быстро и ловко они всех выгнали в коридор, поставили вдоль стен на колени, руки за голову и ну дубасить уже знакомыми палками, а народу было сотни полторы. Раненых, не меньше 20 человек, куда-то увезли. Вот и пообедали!
У меня от увиденного пропал аппетит. Мы сидели в своем углу на матрацах и вещах и со стороны взирали на происходящее. Похоже, кроме меня, это сражение ни у кого аппетита не отбило. Все работали челюстями так, как будто ничего из ряда вон выходящего не произошло.
Титти мне потом сказал, что это еще вялая драка, он помнит времена, когда обязательно кого-нибудь убивали. А тут, подумаешь, глаз вырезали, разрезали несколько рож, да пару-тройку носов сломали. Тьфу! Мелочь пузатая!
Избивание продолжалось часа полтора, столько времени были слышны из коридора стоны и удары дубинок. В Тунисе официально разрешены пытки, мне потом позже один полицейский чин сдуру показал пыточную камеру, когда я начал отстаивать свои права и объявил голодовку. Видимо, бить побоялись, все ж иностранец, а оказать психологическое воздействие таким способом пытались.
Небольшая комната сплошь из бетона, метра три на три, высота около пяти, под потолком маленькое зарешеченное окошечко. Посередине деревянная колода с двумя дырками. Ее открывают, укладывают ноги страдальца, закрывают, фиксируют и после лупят по пяткам палкой. Просто, но со вкусом. Тут же два кольца, одно в полу, другое в потолке, через последнее пропущен брезентовый длинный пояс. В общем типа дыбы, за руки привязывают и тянут вверх, а чтоб ногами не дрыгал и не ударил палачей, их фиксируют к нижнему кольцу. На полу бурые пятна, похожие на кровь, видимо, столько ее натекает, что и не отмывается уже.
Ну, впечатлить — впечатлил, я подобное раньше только в кино видел, но все равно после первой я еще две голодовки объявлял. Правда, пыточную больше не показывали, видать, поняли, что перегнули палку, все больше уговаривали. Но об этом ниже.
«Дружбаны» говорили, что они еще током пытают, есть у них, мол, машинка специальная. Провода на член накидывают и ток подключают — во всем что угодно сознаешься!
К вечеру камеру побелили, тараканов потравили, а мы все это время на матрацах во дворе сидели, я даже сгорел от свирепого африканского солнца, начали заносить вещи обратно в свежее побеленное помещение с легким запахом дуста.
Все участники драки продолжали сидеть на корточках лицом к стене, руки за головой. Их уже почти не били, если кто-то опускал руки или поворачивался, тогда получал удар палкой по спине. Не знаю, сколько их так держали, но когда мы ложились спать, они все еще сидели вдоль стен.
Утром 25 июля, как обычно, встал раньше всех, прокачался, принял «душ», разбудил воинов Аллаха и стал ждать подъема. С шести утра заиграли марш, я понял, что праздник начался. Весь двор и коридор за ночь украсили гирляндами из национальных флажков, двор оттерли от крови, а в коридоре было пусто. Ничто о вчерашней драке уже не напоминало.
Во время проверки пришел директор тюрьмы («мудир» по-арабски). Он был в черной как у эсэсовцев форме, белой рубашке с черным галстуком, в потешной фуражке, на погонах по две звезды как у прапора, только еще с гербом его родины.
Мудир толкнул речь. Поздравил всех с праздником, призвал всех встать на путь исправления и обязательно сегодня посмотреть всем парад, который будет проходить в столице городе Тунисе, а также пообещал праздничный обед в виде кус-куса, а вечером состоится праздничный концерт, приедет какая-то крутая группа местных барабанщиков с зокрой. Все вяло зааплодировали.
Директор уже собрался уходить поздравлять следующих зэков, как вдруг увидел меня. По-видимому, несмотря на загар, я отличался от темных кучерявых арабов и негров, окружавших меня со всех сторон. Хотя, знаете, мне доводилось видеть и рыжих арабов с голубыми глазами, видно, французы в свое время сумели разбавить кровь аборигенов. Мудир поинтересовался, как у меня дела, не обижают ли меня сокамерники.
— Никак нет! Ваше высокородие! Премного благодарен! — по-русски громко отрапортовал я.
— Беги, беги (хорошо, хорошо), — сказал он с задумчивым лицом, хотя видно, что ни черта не понял.
Тамил по-своему перевел мои слова, мол, никто его не обижает, дисциплину не нарушает, рад празднику! Мудир расцвел, пожал мне руку и пошел со своей свитой дальше.
— Ты что ему сказал? — спросил капран. — Я ничего не понял.
— Да так, ничего особенного, поздравил с праздником.
После проверки и уборки камеры всех загнали смотреть парад. Всем, кроме меня, этот парад был глубоко по барабану. Им бы футбол посмотреть или фольклор послушать, а тут парад.
Кстати, до Туниса я к футболу был равнодушен, но после стал просто НЕНАВИДЕТЬ его! Арабы вообще помешаны на этой игре, а в тюрьме его демонстрируют каждый день. Ладно бы еще игра была, а то так, какие-то полудворовые команды толкают впереди себя мяч, а все орут, свистят, топают ногами! Ор стоит такой, что сам себя не слышишь. Да еще все болеют за разные команды… В общем, все заканчивается банальными драками. Правда, их быстро усмиряют, и горячие болельщики мирятся, но до следующего матча, то есть до завтра.
— Ты, — спрашивают меня, — знаешь, кто такой Омар Жмаль?
Это первая величина местного футбола, кстати, его фамилия переводится как «верблюд», и все тунисцы считают, что весь мир обязан его знать.
