Людмила Улицкая - Искренне ваш Шурик
Приметив внимательный Алин взгляд, Вера Александровна сказала:
– Когда Шурик был маленький, он считал, что чай делается сладким от мешания, а не от сахара. Думал, чем больше мешаешь, тем слаще. Забавно, не правда ли?
И вот это «не правда ли?» было особенно привлекательным.
В тот предотъездный вечер Аля не предупредила Шурика, что зайдет после работы, и ждала его, распивая с Верой Александровной чай по-английски. Привет от дедушки Корна. Ждать пришлось довольно долго.
– Я принесла бутылочку с соской для Стовбы, – с улыбкой заговорщика сказала Аля. – Сможешь взять, не правда ли?
– Отчего не взять, – буркнул Шурик, не оценив неуместного изящества речи.
Вера Александровна поставила греть на решетку голубцы из кулинарии.
– Аля, вы не откажетесь?
Аля отказалась. Есть она хотела, но боялась, что не сможет отрезать правильными кусочками, двигать их ножом на вилку, не накалывая, а как-то плашмя. В институтской столовой она прекрасно ела такие же голубцы просто ложкой, вилок в обеденное время не всегда хватало…
А Шурик ел, как мать, неторопливо и точно. Вот ведь какие дела – а в лаборатории два раствора слить не мог в пробирку, и навеску толком сделать не мог, – удивлялась Аля.
Вера Александровна ушла к себе смотреть телевизор – «Таня» Арбузова в новой постановке, и пропустить этого она не могла.
– Ну что, завтра к жене едешь? – как бы пошутила Аля.
– Тише, ты что? Мама не знает, – испугался Шурик.
– Не знает, что ты едешь? – удивилась Аля.
– Я сказал, в командировку. Ну, вроде случайно в тот город, где Стовба живет. Не знает она, что я расписался с ней. Я паспорт знаешь куда запрятал, чтоб ей случайно на глаза не попался.
– А костюмчики купил?
Шурик кивнул:
– На год и на два.
– Покажи, – попросила Аля стратегически.
Доверчивый Шурик повел ее в свою комнату, где лежал почти собранный бабушкин «чемодан №1», то есть самый маленький из ее коллекции, с металлическими уголками. Были еще №2 и №4. Но Аля этого не знала.
Шурик присел над чемоданом, стоявшим на полу возле письменного стола. Аля обхватила его сзади за шею. Он посмотрел на часы – половина одиннадцатого. А ее еще нужно было провожать, как иначе. Вставать же завтра предстояло в шесть – рейс был ранний.
– Только быстро, – предупредил Шурик.
Это были не совсем те слова, которых бы хотелось Але. Но дело было, в конце концов, не в словах, а в генеральной линии. Аля же была с детства приучена к мысли, что мужикам от баб известно чего нужно. Такая была ее простенькая теория, и она ей следовала, не сочтя нужным спрашивать, желательно ли это в данный момент Шурику. Ему же и в голову не пришло девушке отказывать в такой малости. И с аппетитом, неизменно приходящим во время еды, Шурик совершил необходимое действие, доставив Але полное удовольствие: они были любовники, уже в пятый раз за истекшие с того Нового года они были любовники, значит, все шло в правильном направлении, и если Стовба не захочет его охомутать, то достанется он ей, Але, через терпение и верность. Стовба же, по причине глубокой беременности, опасений у нее пока не вызывала. К тому же всем было известно, как влюблена она была в своего черного Энрике, а какому мужику это понравится…
Общая схема была, может, и правильная, но для отдаленных районов и для другого контингента. Этого Аля пока недоучитывала, но у нее впереди еще было много времени для обучения.
* * *Летел Шурик со своими костюмчиками и сосками пять часов, до этого еще четыре просидел а аэропорту, ожидая откладывавшегося с часу на час вылета. Кроме бабушкиного чемодана, при нем были еще два старых романа из бабушкиной библиотеки. Один, тягомотный французский, он дисциплинированно дочитал еще до посадки, второй, потрепанный бумажный томик, начал читать в самолете. Было интересно. На половине книги он вдруг запнулся и заметил, что читает не по-французски, а по-английски. Тогда посмотрел на обложку – это был роман Агаты Кристи. Первая книга, невзначай прочитанная по-английски.
В аэропорту его встречала фиктивная теща, которую он видел первый раз в жизни – снежная баба с фетровым ведром на голове, с поджатыми губами. Шурик был выше ее ростом, но рядом с ней почувствовал себя маленьким мальчиком возле взрослой сердитой воспитательницы. И ему даже пришла в голову неожиданная мысль: а зачем он вообще-то поехал, ведь мог бы и отказаться. Ведь не из-за костюмчиков…
– Фаина Ивановна, – ткнула теща толстую руку, и Шурик мгновенно уловил сходство с другой Фаиной Ивановной, бывшей маминой начальницей, и ему стало совсем уж не по себе.
– Шурик, – ответил он на рукопожатие.
– А по отчеству? – строго спросила теща.
– Александрович…
– Александр Александрович, стало быть, – фамилия ей запомнилась, когда изучала Ленкин паспорт. Фамилия была подозрительная, но имя-отчество – ничего…
Она прошла вперед, он за ней. У выхода стояла черная служебная «Волга».
«Отцовская», – догадался Шурик. При виде хозяйки из машины вышел шофер, хотел открыть багажник, но, увидев скромный Шуриков чемодан, открыл лишь дверцу.
– Зять наш, Александр Александрович, – представила теща Шурика шоферу. Тот протянул руку:
– Добро пожаловать, Сан Саныч, – широко улыбнулся, сверкнув металлом. – А меня Володей зовут.
Шурик с тещей уселись на заднее сиденье. Поехали.
– Как мама себя чувствует? – вдруг ласково спросила Фаина Ивановна.
– Спасибо, после операции ей гораздо лучше стало, – и спохватился, откуда она вообще про маму знает.
– Да, Лена говорила, что операция была тяжелая. Ну, слава Богу, слава Богу. А долго ли в больнице лежала?
– Три недели, – ответил Шурик.
– Геннадий Николаевич тоже три недели в том году отлежал у вас там, в Кремлевке. Ему на желчный пузырь операцию делали. Хорошие врачи, – одобрительно отозвалась Фаина Ивановна. – Если другой раз придется ложиться, лучше уж в Кремлевку. Геннадий Николаевич устроит – как членов семьи…
Тут наконец Шурик смекнул, что разговор этот ведется для шофера, и стала проясняться ему его собственная роль…
– А Ленка ждет тебя не дождется. Нам уж на днях родить…
– Ну да, – неопределенно хмыкнул Шурик, и теща решила, видно, помолчать – во избежании промашек.
– Ты уж, Володя, в гараж машину не ставь, держи при себе, вдруг чего, – приказала Фаина Ивановна шоферу, когда доехали до дому.
– Само собой. Я уж который день не ставлю, – кивнул шофер. Выскочил, открыл дверцу.
Дом был сталинский, обыкновенный. В лифте написано нерусское слово, прижившееся на Руси со времен татарского нашествия. Зато дверь на этаже была одна-единственная, в середине лестничной клетки. И открыта нараспашку. В дверях стоял могучий человек с густейшими седыми волосами, широко улыбался:
