Огюстен Барроуз - Магазин на диване
– Очень занятно, – прокомментировала Стейси, перегнувшись через плечо Пегги Джин и глядя на ее творение. – А самое занятное – это вот эта макаронина, вот здесь. – Она показала на сломанную макаронину, одну из тех, которые составляли лепесток подсолнуха.
– О, спасибо, что показали, я не заметила, – воскликнула Пегги Джин и потянулась, чтобы взять новую целую макаронину и заменить сломанную.
Стейси остановила руку Пегги Джин, накрыв ее запястье своей ладонью, и опустилась рядом с ее стулом на колени, обращаясь к ней почти шепотом.
– А я думаю, вы заметили. Думаю, при помощи этой макаронины вы хотели что-то сказать. Мне кажется, она и есть центральный элемент всей картины.
Пегги Джин посмотрела на эту крупную женщину с короткой стрижкой.
– Вы правда так считаете?
Стейси очень медленно кивнула и показала на рисунок.
– Что вы видите? – спросила она.
Пегги Джин откашлялась и улыбнулась.
– Я вижу красивый подсолнух.
Психиатр подняла брови.
– И?…
Пегги Джин посмотрела на врача, а потом на свою картину.
– Это красивый подсолнух, только я случайно сделала один из лепестков из сломанной макаронины.
Стейси улыбнулась, и Пегги Джин уставилась на нее.
– И что же изображено на этой картине? – спросила врач.
Пегги Джин еще раз изучила картину.
– Подсолнух… со сломанным лепестком? – неуверенно спросила она.
Стейси многозначительно улыбнулась.
– Поздравляю. Думаю, вы на пути к выздоровлению.
В тот вечер Пегги Джин направилась к единственному телефону-автомату в больнице, чтобы позвонить мужу. Пользоваться телефоном разрешалось лишь на третий день. Каждый пациент мог сделать лишь один звонок в день. Телефонная изоляция от мужа была для Пегги Джин настоящей пыткой.
– Алло? – К телефону подошла какая-то женщина. Может, Пегги Джин не туда попала? Она повесила трубку и еще раз набрала номер.
– Алло? – Та же самая женщина, только слегка раздраженным голосом.
– Алло, с кем я говорю? – спросила Пегги Джин.
– Дом Смайтов, – ответила женщина.
– Это Пегги Джин Смайт, я звоню своему мужу! А вы кто? – спросила она.
– А, привет, миссис Смайт, это Никки, соседка. – Пегги Джин вздохнула с облегчением.
– О, Никки, как дела? Что ты делаешь у нас дома?
Никки прикрыла трубку рукой, отодвинула голову Джона от своей промежности и прошептала одними губами: «Это твоя жена».
Джон встревожился.
– Я помогаю вашему мужу со стиркой, готовкой и всякими домашними делами. А у вас-то как дела?
Пегги Джин чуть не разрыдалась прямо там, у телефона. Ну надо же, эта милая девочка из соседнего дома помогает ее семье, заботится, чтобы у ребят были чистые вещи!
– Никки, не стоит утруждать себя. Джон с мальчиками могут сами о себе позаботиться.
Никки улыбнулась Джону, подмигнула ему и пощекотала его член большим пальцем ноги.
– О нет, что вы, миссис Смайт, мне не трудно. Я люблю помогать по дому. В прошлом году я работала волонтером в больнице. Это, конечно, не совсем одно и то же, но все равно мне приятно чувствовать, что я кому-то полезна.
Пегги Джин закрыла глаза и улыбнулась. И запомнила, что надо бы купить Никки «Двойное сердце для друга», розово-желтую подвеску из четырнадцатикаратного золота на шестнадцатидюймовой цепочке. Она купит ее в «Магазине на диване», в тот самый день, когда вернется домой. Со скидкой для сотрудников подвеска обойдется меньше чем в сорок долларов, но она и вдвое дороже готова заплатить.
– Мой муж дома, Никки? – спросила Пегги Джин.
– Кажется, он занимается водопроводом, сейчас я попробую его найти. – Никки опять прикрыла телефон рукой и рассмеялась. – Она хочет с тобой поговорить, – прошептала она.
Джон взял у Никки трубку и подмигнул ей.
– Пегги Джин? – проговорил он, вытирая рот рукавом футболки.
– Привет, дорогой! Я звоню из клиники. Мне только сегодня разрешили воспользоваться телефоном. Надеюсь, ты не очень волновался из-за меня.
Джон наблюдал, как Никки идет в ванную и возвращается с бутылочкой детского масла.
– Нет, что ты, ни капли… то есть я волновался, конечно, но потом решил, что ты в хороших руках.
Никки встала в дверях и вылила себе на грудь масло из открытой бутылочки. Она стала массировать груди, пока те не заблестели.
– Как мальчики? Как там мои детки? Следи, чтобы они хорошо кушали, я не хочу, чтобы они истощали от пережитой травмы.
– С ними все в порядке, они занимаются уроками.
– Слава богу. Лечение дается так тяжело, Джон, но, кажется, сегодня у меня был первый прорыв. Я – подсолнух со сломанным лепестком!
Никки начала массировать Джону пальцы ног, втирая в них масло.
– Это… а-а-а… здорово, Пегги Джин, но не буду тебя задерживать. Поговорим позже. Пока. – Он бросил трубку.
Пегги Джин какое-то время еще держала трубку телефона-автомата в руке.
– Эй, мадам, дайте другим позвонить, – потребовал кто-то из пациентов.
Пегги повесила трубку, и внезапно на нее нахлынуло чувство вины. Совершенно очевидно, что ее мужу сейчас тяжело с ней разговаривать, его боль слишком велика. Должно быть, он совершенно растерян. И без нее не знает, куда себя девать. А все потому, что она проявила слабость. Это из-за нее в семье творится неразбериха, и ее родные остаются на плаву лишь благодаря заботливой соседской девочке!
– Меня зовут Пегги Джин Смайт, и я… – Она попыталась произнести эти слова вслух, но не смогла. Вместо этого она пошла в свою палату и помолилась.
– Привет, это Ли. Меня сейчас нет дома. Пожалуйста, оставьте сообщение после гудка. Спасибо.
Ли стояла рядом с автоответчиком и слушала, кто звонит.
– Умоляю тебя, Ли, прошу! Ли, я так тебя люблю, ты просто не понимаешь. Почему ты не отвечаешь на мои звонки? Мне нужно…
Ли взяла трубку.
– Говард, хватит мне звонить.
– Ли! Ну наконец-то! Прошу, не вешай трубку. Я должен тебе многое сказать.
– Только побыстрее.
– Бракоразводный процесс уже начался, он продлится месяц. Между мной и женой все кончено.
– Но не ты был инициатором, – бросила Ли. Она все еще хорошо помнила ту пекинскую утку.
– Ли, ты не понимаешь. Без тебя у меня ничего не осталось. Меня уволили из «Магазина на диване», дом записан на имя жены. Не могу же я до конца жизни жить в этом отеле! А как же мы?
Ли закатила глаза.
– Говард, ты – чертов эгоистичный ублюдок, и больше говорить не о чем. Ты получил то, что заслуживаешь. Я тебя любила по-настоящему. – Ее голос смягчился. – И возможно, отчасти люблю и до сих пор. Но это не значит, что ты мне подходишь, и это не значит, что я к тебе вернусь.
Говард заплакал. Ли услышала, как на том конце линии в бокале позвякивает лед.
– Прошу, не поступай так со мной, Ли. Ты нужна мне, как никогда раньше.
Ли представила, как он сидит за столом в своем номере в «Мариотте». Лицо, наверное, все еще опухшее от швов, пара бутылок виски из мини-бара валяется в мусорном ведре под столом. Его туалетные принадлежности выстроились на полочке в ванной: одеколон «Эгоист», увлажняющий крем и гель вокруг глаз «Армани», мусс для бритья «Тодд Олдхэм». Его чемодан стоит на полу в чулане, и ей знакома каждая вещь, которая в нем лежит. В бумажнике из кожи аллигатора до сих пор наверняка лежит фотография жены, и она почти уверена, что сейчас на нем тот галстук, что жена подарила ему на день рождения в прошлом году.
Она понимала, что браку Говарда настал конец и он теперь принадлежит ей, если она его все еще хочет. Было бы очень просто сесть в машину, проехать двадцать минут до его отеля и остаться с ним. Ведь она и вправду разрушила его жизнь своим маленьким представлением – оно попало во все газеты. Ее телефон с тех пор не перестает звонить: «Последние новости», «Сегодня», литературные агенты из Нью-Йорка.
– Мне очень жаль, Говард, честно. Я и не думала, что все так будет. Но я считаю, что ты поступил непорядочно, солгав мне, и мне было обидно, поэтому я и сделала то, что сделала, из обиды и злости. Из-за того, что очень тебя любила.
– Я тебя тоже очень люблю, Ли.
– Все кончено, Говард. Пока.
– Умоляю, не вешай трубку, умоля…
Ли бросила трубку «Я люблю его, – подумала она. – Но этого недостаточно».
Потом она вернулась к компьютеру и дописала письмо, адресованное Пегги Джин:
Дорогая Пегги Джин,
Аманда рассказала, что ты в «Центре Энн Секстон» и пробудешь там еще какое-то время. Я хочу, чтобы ты знала: я желаю тебе всего самого лучшего. Мы с тобой никогда не разговаривали и не были близкими подругами, но мне небезразлична твоя судьба, и я хочу, чтобы ты это знала. Ты прекрасная телеведущая, я всегда тобой восхищалась. Моя мать была алкоголичкой, но она вылечилась и не пьет вот уже четырнадцать лет. Тебе нечего стыдиться.
Я буду думать о тебе и молиться о твоем выздоровлении.
Ли
– Три части антивозрастного восстанавливающего геля для глаз «Ойл-оф-Олай», одна часть сахара и полчасти заменителя сливок, – объяснил Максу художник-декоратор.
