Руслан Белов - Кот в сапогах, модифицированный
— К сожалению, не кто, а что. Шесть бутылок шампанского…
— И чем они вам могут помочь?
— Арифметикой. Видите ли, с ними я общался всю ночь напролет. И наверняка на них остались мои пальчики. Восемь бутылок — это примерно тридцать два стакана. По стакану раз в двадцать минут — получается десять часов с шестеркой в периоде…. Ровно столько времени меня никто не видел.
Покивав, майор задал вопрос по существу:
— Я вижу, вас не опохмеляли?
— Нет. Прошу занести это в протокол.
— Да, без наливки тут не обойдешься… — закончив черкать в блокноте, откинулся на спинку кресла Пал Палыч. Я понял, начальство ему сказало: «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что».
— Так в чем же дело? Пройдемте, товарищ майор, — заулыбалась Надежда. — Да поторопимся — ваши коллеги там времени даром не теряют.
— Пожалуй, пойдемте. Тем более, пропажу без вести оформлять еще рано.
Они ушли, я остался наедине с собой. Захотелось, наконец, попробовать наливки, на которую и пожарные, и милицейские летят, как мухи. А с Наташей все ясно — просто-напросто улизнула из-под папенькиного надзора. Но кто же так «причесал» этих охранников, должников Эдгара, да и моих должников? Впрочем, какая разница — надо поскорей уходить отсюда. Из этого замка, от этой сумасшедшей Надежды. Финита ля комедия.
Постучавшись, осторожно вошел Стефан Степанович, встревоженный и, судя по всему, опасающийся, что нас застанут вдвоем. Стремительно приблизившись ко мне, он прошептал:
— Наталья Владимировна в замке, в подземельях подземелий. Это все Надежда Васильевна… Слуги лгут по ее приказу.
Мне стало ясно, что меня собираются обманом завлечь в эти самые подземелья. «Все это случилось, — подумал я, вспомнив, как все получилось, — потому что налакался, как лошадь, шампанским, вместо того, чтобы, невзирая на обстоятельства, поговорить с Натальей, попытаться хоть как-то заинтересовать ее. Все, больше не пью. И женюсь на Груше назло всем, и коту в первую голову».
— Вы, я вижу, не верите, — озираясь на дверь, продолжал шептать Стефан Степанович. — Но у вас же есть кот, спросите его, он нюхом ее, наверное, чувствует.
Я задумался, есть ли у моего кота мотивы (как он смотрел вчера, с каким презрением!) заточить меня в подземельях подземелий. Если он читает мысли, и прочитал таковую о Грушеньке, то есть.
— Вы советуете мне поговорить с котом?
Второй раз за вечер на меня посмотрели как на безнадежного пациента психиатрической клиники. И зря. Похмельный синдром, это ведь ненадолго. Стоит мне добраться до наливки, и я опять начну мыслить адекватно и что-нибудь разумное придумаю.
Стефан Степанович озабоченно покачал головой, пошел к шкафчику с резными стеклянными дверцами. Открыл, укоризненно глянув, достал графинчик глубокого винного цвета, такую же рюмку, вернулся с ними, поставил передо мной на письменный стол.
Сделав для приличия длинную паузу (секунды три), я похмелился.
Посидел, ублаготворено откинувшись на спинку кресла.
Спросил, указав подбородком на графинчик:
— Ваша хваленая наливка?
— Да.
— С той минуты все наличные запасы засекретить под кодовым названием «Черемуха-3». Затем складировать их в охраняемом помещении. Ключ мне.
— У нас ее две тысячи четыреста литров только укупоренной. У хозяина, большого любителя всего, похожего на кровь, вишневые сады по всей России.
— Вы же непьющий и потому не можете знать, что такое две тысячи четыреста литров. Кстати, что случилось с охранниками Натальи? Почему они побиты?
— Странная история, — пожал Стефан Стефанович плечами. — После исчезновения Натальи Владимировны они стали ее искать и сами исчезли. Нашли их утром, замурованными в подвале.
— Квасик замуровал?
— Вряд ли. У него алиби. Человек пять из служащих утверждают, что со вчерашнего утра у него было плохое настроение, и он замуровал себя в своей туалетной комнате. Это у него бывает.
— А кто же тогда охранников замуровал? Надежда Васильевна?
— Выпейте еще, вам это нужно.
— Да, конечно.
Я выпил. Наливка была просто замечательной. Природные силы возвращались в меня кругами, как иудеи на Землю обетованную.
— По рецепту Василия Дмитриевича делаем, отца хозяина, я показывал вам его портрет, — тепло улыбнулся Стефан Стефанович, радуясь моему превращению в осмысленного человека.
— Это тот, с красным носом?
— Разумеется.
— Так значит это Надежда все организовала?
— Да. Из ревности. Я сейчас пойду, а вы посидите, подумайте. Обычно четырех рюмок хватает для полного осознания объективной действительности. Да, вот еще что, маркиз…
Он не договорил — в кабинет влетела взбешенная Надежда. Подбежав в Стефану Степановичу, она закричала, ударяя его по лицу:
— Я же приказывала вам, приказывала не подходить к нему! Я увольняю вас! вон отсюда, старый идиот!
Стефан Степанович ушел, понурив голову и прижимая рукой слезящийся от побоев глаз. Я демонстративно выпил третью рюмку и вдруг понял, что в наливку подмешано снотворное. «Все они заодно…» — подумал я валясь на пол.
41. Нет смысла беречь простату…
Очнулся я во мраке, на холодном каменном полу. Под головой лежал кирпич. На ноги противно покапывало. «Простужу простату», — подумал я о святом, стал подниматься на ноги и только тогда почувствовал, что на животе моем покоится женская головка.
— Наталья! — возликовал я мысленно. — Меня заключили в одной камере с ней!
Как я мог спутать ее божественную головку со сладко спавшим на мне котом? Да очень просто — Наталья мне снилась. Я видел ее золотые волосы, ее глаза, смотревшие мягко и доверительно, как на мужчину, с которым решено прожить до конца жизни.
Эдгар, нутром почувствовав, что я раскисаю, вонзил в мою жилетку когти, потянул.
— Да, ты прав, пора действовать, — сказал я и, переместив его с живота на пол, встал.
Обследование темницы не заняло много времени — она была небольшой, где-то два метра на три. До потолка из монолитной бетонной панели можно было дотянуться рукой. Стены склепа (будем называть вещи своими именами) также были бетонными, но литыми. Единственный дверной проем был заложен кирпичом, и раствор уже окаменел. Карябая его ногтем, я видел, как Квасик несет меня на широком своем левом плече, придерживая огромной лапой, как помещает в склеп, как заботливо кладет под голову каленый кирпич, как берется за мастерок, как споро растет стена… Сумасшедший дом!
— Все ясно, поздравляю, — сказал я коту, улегшись затем на пол (беречь простату уже не было смысла). — Все как у Эдгара По, только я жив. Пока жив. Убедительно прошу сидеть на моей голове, когда наши с тобой недруги разберут проем, чтобы удостовериться в моей насильственной смерти. Да над лицом поработай коготками и зубками, чтобы эта дура в обморок свалилась. Щеки там выешь, губы сожри, чтоб без напряга скалился.
— И крылышки еще обкусаю… — телепатировал Эдгар, ложась мне на живот. Похоже, свою простату он собирался еще использовать.
— Какие это крылышки?
— Крылья носа, хозяин. Я их съем вместе с перегородкой, а кончик носа оставлю в виде хоботка. Я не я, если Надежда Васильевна не лишиться чувств от твоего вида. Совместим, короче, приятное с полезным и все получится в лучшем виде.
Я представил свой нос в виде хоботка.
Вздохнул, сочувствуя собственному трупу. Вернулся в действительность. Пол сквозил могильным холодом; пропитавшись им, я представил индивидуальный скелет — белые кости с фрагментами мумифицировавшейся плоти, череп с пустыми глазницами, вокруг него самоопределившиеся волосы.
Затем увидел бессмертную свою душу, несексуально обитающую где-то на бесполых небесах. Спустившись с них мысленным взором, увидел Эдгара на крыше. Эдгара-Эдичку в окружении сонма похотливых кошечек.
Мысленный кот растаял во мраке подземелья, потому что материально-физический, подсмотрев, видимо, картинки моего воображения, мечтательно протянул: «Мяяяууу!»
— Послушай, похоже, ты уверен, что отсюда выберешься? — поинтересовался я, почесав у него за ухом.
Эдгар положительно замурлыкал:
— Я в этом не сомневаюсь.
Я опять представил его на крыше с кошечками, а себя с отъеденным лицом. Картинка получилась весьма контрастной и легко родила антагонистически злорадную мысль, которая тут же передалась коту:
— Я ведь скоро проголодаюсь, а в тебе живого веса килограмм пятнадцать. Хорошо, что я тебя рыбой не кормил — однажды на севере тюлениной по крайней необходимости питался — ты не представляешь, какая это гадость… Раза в три отвратительнее рыбьего жира.
Мурлыканье как выключили. Кот встал, перебрался в дальний угол.
Полежав в одиночестве, я задумался.
«Двадцать первый век на дворе, а меня свихнувшаяся баба замуровала в подвале своего замка. Фантастика!
Но почему замуровала? Из ревности, как говорил Стефан Степанович?
