Райнхарт Юнге - Экскурсия выпускного класса
– А теперь куда ты собралась?
– Я только отнесу пленку. Там должен быть Илмаз. Стефи захочется получить карточки.
60
Ранним утром в четверг гауптвахмистр Котткэмпер вместе с двумя товарищами заступил на дежурство в караульном помещении следственной полицейской тюрьмы в Зосте.
– Доброе утро. Что нового?
Заспанный после ночного дежурства полицейский помотал головой.
– Двое пьяных и один бездомный. Камеры первая, вторая и третья.
– А наци?
– В самой дальней. Сегодня его переводят в Хамм.
Котткэмпер расписался в книге приема дежурств. Затем нажал центральный включатель, от которого свет зажигался сразу во всех камерах.
– Ну, теперь посмотрим…
Он вышел в небольшой коридор и кулаком постучал в первую дверь:
– Давай, поднимайся!
Со скрежетом повернулся ключ в замке, со скрежетом отодвинулся засов:
– Ну-ка, выматывайся. Получи на входе свои шмотки и уплати за ночлег. И поживее!
Та же процедура повторилась еще дважды. Недоспавшие, с тяжелой головой, но наполовину уже протрезвевшие задержанные показались в коридоре и тяжело поплелись в караулку. Там им вернут шнурки, ремни, документы.
Котткэмпер остановился у камеры самого знаменитого на сегодняшний день заключенного: «Бильд» поместила вчера его фотографию о небольшой заметкой на третьей полосе. Вахмистру было ужасно интересно, как выглядит этот человек в натуре.
– Эй, пора подниматься, господин…
Слова застряли у него в горле. Рядом со слегка приоткрытым зарешеченным окном висела веревка, привязанная, должно быть, к перекладине решетки снаружи. На другом конце веревки была петля. Петля сжимала человеческую шею.
61
– Пора, дорогая, пора…
– Что, уже семь?
– Да. Утренний обход.
Фриц Клозе встал и потянулся за коричневой кожаной курткой. Рывком натянул ее на себя, так что связка ключей, помещавшаяся в правом боковом кармане, со звоном ударилась о стул. Тихо повизгивая, овчарка начала скрестись в кухонную дверь.
– Спокойно, Гаррас!
Клозе стоя допил кофе, вытер рукой губы, потом сунул чашку в мойку.
– Ты читал, Фриц? Все-таки нехорошо, как ополчились газеты на господина Вейена. При чем здесь он? А если кому-то из турков снова взбредет мысль удрать ночью?…
– Нет-нет, Лиза, – возразил Клозе, покачав головой. – Они по-своему правы. Ему даже было лень проверить по-настоящему комнаты. Я всегда знал, что он сядет в лужу. Дерет нос, никогда не поздоровается толком. А вот мальчишку жаль. Был очень неилохой парень…
Он еще раз поцеловал жену в лоб и распахнул кухонную дверь.
– Пошли, Гаррас!
Собака тут же бросилась в кусты, а Клозе еще несколько минут постоял на крыльце пристройки, в которой помещалась его служебная квартира. Здесь, на окраине города, воздух был достаточно свежим. Можно было бы даже почувствовать дыхание находившегося неподалеку леса, если б проклятая домна не сбрасывала на Вельпер копоть своих труб.
Клозе свистнул собаке и двинулся вперед. В обязанности сторожа реальной школы имени Анны Франк входила регулярная проверка состояния окон. Многие классы находились на первом этаже и поистине магически притягивали непрошеных гостей.
Сначала Клозе свернул влево и обследовал восточное крыло здания. Отдельные участки пути пришлось выложить плитами, ведь осенью и зимой луг от дождей раскисал, превращался в болото, стоившее ему уже не одной пары добротных башмаков.
Клозе скользнул внимательным взглядом по длинному ряду окон, выходящих во двор. Затем обогнул спортивный зал, пристроенный к длинному школьному комплексу с северной стороны.
Здесь тоже все было в порядке.
Сторож бодро зашагал вдоль западной стены, приближаясь к выходившему на Марксштрассе актовому залу. Зал находился на одной линии с административной пристройкой и главным входом.
Собака первая почуяла что-то неладное. Она замерла, выжидающе подняв переднюю лапу.
Взглянув на стену школы, Клозе остановился как вкопанный. Красной краской, наспех, неловко и с ошибками там было намалевано: «Еще одной турецкой свиньей меньше!» А рядом ухмылялись две кривые свастики.
Надпись была не единственной. Бросившись за угол, Клозе убедился, что уличный фасад тоже разукрашен.
«Евреев и турков в концлагеря! Германия, проснись!»
Прямо над главным входом кто-то написал три фамилии: Анна Франк, Илмаз Омюр, Стефи Гертнер. Две первые помечены были свастикой, третья подчеркнута красным и отмечена восклицательным знаком.
Мгновение понадобилось Фрицу Клозе, чтоб вернуть самообладание. Он скомандовал собаке:
– Ищи, Гаррас, ищи!
В десять минут девятого подтянулись последние опаздывающие, все разошлись по классам. Коридор опустел. И тут появился Клозе, держа на поводке Гарраса:
– Ищи, ищи!
Пригнувшись к полу, собака пробежала по длинному коридору, описала несколько больших и малых кругов, и, судя по всему, окончательно потеряла след. Как-никак четыреста человек только что прошли здесь – предприятие заведомо безнадежное.
Потеряв след, собака остановилась и укоризненно взглянула на хозяина – так ему, по крайней мере, показалось.
И тут у Клозе мелькнула идея.
Он схватил собаку за ошейник и потащил к себе в каморку. Здесь лежал платок в бело-голубую клетку, найденный Гаррасом с час назад у входа в подвал.
Овчарка снова взяла след. Клозе повел ее теперь по отдельным лестницам и переходам. Здесь количество следов было много меньше, чем в коридоре на первом этаже.
Этот маневр он повторил трижды, четырежды. Клозе и сам уже не верил в успех.
Однако в последнем переходе собака вдруг ощетинилась, раздалось сдержанное, но злое рычанье. Почти касаясь носом пола, овчарка рванула с места, пару раз пришлось возвращаться, но потом она снова устремлялась вперед. Перед дверью кабинета физики она остановилась и вопросительно поглядела на Клозе.
Сторож распахнул дверь.
Гаррас вытянул голову, зарычал и бросился к ученику, одиноко сидевшему на последней скамье.
Тот в страхе отпрянул, когда овчарка кинулась к ему, оскалив зубы.
– Не двигайся! – крикнул Клозе. – Иначе укусит! Скорчившись и замерев, парень лежал на полу; Гар-
ас склонился над ним.
– В чем дело, Клозе?
Учитель физики, пожилой, добродушный человек из тех, что мухи не обидит, возмущенно поднялся со стула:
– Что это вы себе позволяете?
И тут Клозе поднял носовой платок. Все узнали его – платки в бело-голубую клетку были только у одного ученика.
Он лежал на полу, бледный как мел, чувствуя дыхание овчарки на лице. Олаф.
62
«В эфире вторая программа западногерманского радио. Пятнадцать часов, ноль минут. Передаем последние известия.
До сих пор не выяснены обстоятельства, при которых пятидесятишестилетний Отто Хольц из района Мёнезее сумел покончить жизнь самоубийством в следственной полицейской тюрьме Зоста. Как уже сообщалось, Хольц арестован был в среду по обвинению в нелегальном хранении оружия и подозрению в помощи уголовно-террористической группе.
Как заявил министр юстиции земли Северный Рейн-Вестфалия, в действиях охранявших Хольца лиц не усматривается каких-либо дисциплинарных нарушений. В соответствии с инструкцией перед препровождением Хольца в камеру у него изъяты были все вещи, с помощью которых арестованный мог бы покушаться на собственную жизнь. Как попала в камеру веревка, на которой повесился Хольц, министру представляется «необъяснимым».
Как стало известно редакции гамбургского журнала «Коррект», в среду поздно вечером – уже после заявления Хольца о готовности дать на следующий день показания – его посетил один из адвокатов. В этой связи редакция отмечает, что по крайней мере один из адвокатов Хольца неоднократно выступал в прошлом защитником правоэкстремистских элементов. Журнал утверждает, что именно это обстоятельство могло бы пролить свет на смерть Хольца.
Однако представитель адвокатской конторы опроверг догадки журнала как «немыслимые и безответственные наветы». Он заявил, что против журнала будет возбуждено уголовное дело по обвинению в клевете».
– Немыслимо!
Рената со звоном грохнула кофейник на стол.
– Они даже ухитрились передать Хольцу веревку, чтобы он успел мирно повеситься в тюрьме. Если он вообще сделал это сам…
– Как это? – спросила Стефания.
– Сразу вспоминается тюрьма в Штаммгейме… Тогда они уверяли, будто Андреас Баадер и Ульрика Майнхоф исхитрились тайком пронести в камеру пистолет, а потом покончили с собой ради того только, чтобы создать трудности следствию. Блажен, кто верует…
Рената поставила на стол две большие голубые чашки с белыми нарисованными облаками. Наполнила обе до краев и пододвинула одну девушке. Потом уселась в старое протертое кожаное кресло и закурила.
