Евсей Цейтлин - Долгие беседы в ожидании счастливой смерти
Словом, я держу язык за зубами! Из-за этого, конечно, тоже возникают конфликты. Как-то раз мы с Ошеровичем отправляемся в гости к известному поэту, пишущему на идиш. Тот начинает со мной прямой разговор о происходящем в Союзе. А я… не отвечаю. «Вы что, Йосаде, боитесь меня?» — «Не боюсь. Но мне нечего добавить к тому, что вы знаете сами»…
Мне постоянно кажется: я и в Израиле — под колпаком КГБ.»
___________________________
В Израиле й опять вспоминает «человека в черном». Его облик, конечно, трансформируется согласно «времени и моде» — суть остается.
_____________________
«Перед отъездом меня вызвал к себе заместитель министра. Обычно, если за границу отправлялась какая-нибудь делегация, ее инструктировал капитан или майор. Проводил своего рода семинар: что и где говорить, что можно и чего нельзя делать, как реагировать на происки врага. Для меня сделали исключение — писатель. Заместитель министра краток:
— Товарищ Йосаде, я вас хорошо знаю. (Интеллигентный человек, он, наверное, следил за литературой). Надеюсь, что за рубежом вы достойно представите нашу великую страну».
й расслышал за интонацией казенной вежливости скрытую угрозу. Так, конечно, и было.
______________________________
Все это предшествует встрече й с известной еврейской поэтессой Дорой Тейтельбойм и ее мужем.
«…Наш разговор продолжался четыре часа. С одиннадцати вечера до поздней ночи.
Сначала я опять — привычно — неискренен. Хотя разговор неожиданно пошел совсем по другому, чем я предполагал, руслу. Дело вот в чем: мои новые знакомые были коммунистами. Нет, они никогда не видели Советский Союз. Тем не менее, верные своим идеям, стали хвалить СССР. При этом активно ругали Запад! Тут-то я не выдержал.
Опровергаю защитников первой в мире страны социализма, привожу аргументы и… вдруг мысль, от которой холодею: «Что же ты делаешь? Своим друзьям Ошеровичу, Елину ты боялся слово плохое сказать об этой ненавистной тебе империи зла, а тут…»
И — новая мысль: «А ведь они, Дора и Меер, скорее всего, советские разведчики…»
Словом, после того, как мы расстались, я долго ходил сам не свой, все ждал: какие страшные последствия принесет мне моя неосторожность?
Прошло семь лет. Давно я понял, что ошибся. Давно живет во мне стыд — и за свой страх, и за свои подозрения. Знаете, я отправил сейчас письмо Доре Тейтельбойм. Во всем признался. Повинился. Если, конечно, простят».
________________________
Он написал это письмо 25 июля 1990-го:
«Милая, уважаемая…
Ах, дорогая Дора Тейтельбойм, вот так и живем в развороченном мире! Убейте, сделайте со мной, что хотите, но я не знаю, как к вам обратиться. Еще пару лет тому назад все было просто. По Библии все сыновья Авраама были друзьями, по Марксу — даже все человечество — товарищи, а сейчас…
Что сейчас — об этом мы оба, извините за выражение, ни черта не знаем.
Уже несколько недель, как меня мучает желание: послать вам известие от случайно встреченного вами в 1983 году человека. Сказать, что он жив, что все еще пишет пьесы (которые теперь, во время «перестройки», может, легче будет поставить), что он здоров, невзирая на два инфаркта. Еще мне очень хочется сказать вам — сейчас я это уже могу: хотя мы встретились и говорили один-единственный раз, те три-четыре часа, проведенные в вашей тель-авивской квартире, резко вошли в мою память. Даже куда-то глубже, глубже… Вы спросите: почему? Немного терпения…»
Письмо Доре Тейтельбойм. Трудный для старого литератора поступок. Как же он был необходим й во время его подготовки к смерти.
Последняя любовь
О первой своей любви он молчит долго. А последнюю никогда не скрывает. Конечно, это уже не страсть — надо подобрать другое слово.
_____________________
23 марта 1995 г. Его просьба ко мне необычна: «Я задумал новое письмо к дочери. Но уже не могу водить перышком по бумаге. Дорогой мой, можно я продиктую вам эти несколько абзацев, а вы их потом отредактируете?»
Письмо й менее всего преследует цели литературные. Он опять фиксирует новый этап своего ухода из мира.
«Как я живу? Прекратил, оборвал очень многие связи — например, с театрами, издательствами. Ты помнишь, сколько места в моей жизни занимали книги? Оказывается, теперь и они мне не нужны. Бог с ними!»
Круг замкнулся? И все же один человек еще способен возродить в его душе гармонию.
…«По-прежнему моя отрада — Саломея, внучка. Недавно она приходила к нам. Говорили с ней о Боге, о начале начал человеческой жизни. Она понимает все, что происходит со мной. Чувствует остро, как я люблю ее. Глаза ее, будто две кометы. Грустные кометы. Иногда она говорит:
— Дедушка, послушай, как я играю на фортепьяно…
Я слушаю, и в моей голове проносится море мыслей. Мне кажется, Саломея уже теперь хорошо знает, что такое одиночество, хотя ей всего девять лет».
Он узнает в маленьком человеке себя. Узнавание себя в другом — это, как известно, и есть одна из высших форм любви.
______________________
Да! В другой раз: «Когда я пишу пьесу, то мысленно всегда советуюсь с Саломеей».
«Страшнее всего — страх»
Природа страхов. Читал ли й напечатанные в «Иностранной литературе» (еще в 1985 году) фрагменты из книги американца Нормана Казинса «Врачующее сердце»?
Он не пропускает ни одного номера этого журнала, но просит принести — перечтет.
Говорим потом о книге Казинса долго, часа полтора. й прочел Казинса внимательно — думал, разумеется, о себе.
Он сделал в журнале пометки карандашом (за что просит извинить).
Напоминает: в оригинале есть подзаголовок — «Противоядие отчаянию и панике»!
Восхищается эпиграфом (из книги притчей Соломоновых): «Веселое сердце благотворно, как врачество, а унылый дух сушит кости».
_____________________
Подчеркнуто им в тексте: «Я все больше и больше соглашаюсь с мыслью, что под воздействием страха или эмоционального стресса тело начинает производить самоубийственный яд, и этот фактор глубинно содействует началу заболевания, будь то сердечная недостаточность, поражение суставов или даже рак» (стр. 237).
Впервые ли сейчас й делает вывод, что причина его инфарктов — именно страх?
_____________________
Одна из глав книги Н. Казинса называется символично: «Страшнее всего — страх».
Казинс не только литератор, автор многих книг — он профессор в каком-то из американских университетов: читает будущим врачам лекции по литературе и философии. О силе страха Казинс пишет, вглядываясь в конкретные ситуации (он встречался с 260-ми раковыми больными). й отмечает строки: «Меня поразило, что у большинства больных наступало резкое ухудшение, когда они узнавали правду» (стр. 235).
— А ведь о близкой смерти, — говорит й, — тоже можно думать по-разному. Можно — с испариной от испуга. Можно — с азартом: попробую победить. Можно — почти с радостью: наконец-то освобождаюсь от страхов.
Между прочим
Существование каждого еврея, считали наши мудрецы, бесспорно и ясно. Надо только понять: чего хочет от тебя Бог? В чем великое назначение твоей Души? Она, как утверждает Каббала, участвует в акте вечного Творения.
Надо понять это и — следовать своим путем.
_____________________
«Моя беда, — считает й, — в том, что я не сразу разобрался в первом и не был последователен во втором…»
Итог нашего разговора в начале сентября 95 г. Разговор оттолкнулся от деятельности хасидов в Вильнюсе, а пришел к тому, что волнует й больше всего.
Последние страхи
7 ноября 91 г. Они живут в снах й.
«Сон надо сразу записать. Хотя бы несколько слов. Обычно так и делаю. Я, кажется, рассказывал вам: просыпаюсь ночью, беру карандаш… А утром нахожу на бумажке те слова-символы. И тогда уж легко припоминаю.
Но вот мой сон.
…Мы сидим за большим столом. Огромная компания. Все едят рыбу. Да, копченую рыбу. Едят торопливо, подхватывают руками и сразу отправляют в рот. Я тоже спешу. Дело в том, что во дворе нас ждет автобус (слышно: включен мотор), всех должны отвезти куда-то. А мы не можем оторваться от рыбы — очень вкусно!
Шофер автобуса все время сигналит: пора… Сигналы становятся резче. И вот уже мои сотрапезники не выдерживают: хватают рыбины со стола, кладут в сумки, портфели — у кого что есть. Наконец, все торопливо уходят.
Я остаюсь один. На столе лежит еще маленькая рыбешка. Прячу ее в свой портфель, нет — в целлофановый пакетик. Тоже выхожу на улицу…
Я опоздал! Автобус уже уехал».
— Вы пытаетесь расшифровывать сны?
Он (полушутливо, полусерьезно):
— Конечно. Я специалист. Фрейд! А все сонники — это ерунда.
