Елена Яворская - Жестяной самолетик (сборник)
Случайности, в свою очередь, состояли в очень близком родстве с раздолбайством. Из года в год местные прижимистые мужички безнаказанно вырубали-выпиливали деревья в посадке, чтоб не тратиться на дрова. Дорогу вдоль края лесополосы вымывало-выветривало. Проехал какой-то экстремал на легковухе по размытой дождями в хлам пока-еще-дороге. А следом — вечно поддатый свободный хозяйственник-фермер на тракторе, хорошо, если борону для пущего эффекта прицепить не догадался. А следом — еще один экстремал, но уже на уазике, потому как на легковухе уже никак. А следом — все тот же фермер, но теперь пьяный в дымину и на этот раз наверняка с бороной. Пил он, рупь за сто, не один, а вот похмелить поселок за свой счет зажмотился. И мужички принялись решать проблему способом, переходящим от деда к внуку: если денег нет, а голова болит, надо где-то что-то стырить, предварительно открутив, отвинтив, откопав… Ну, вот и докопались до труб, обеспечивающих сход воды в пруд. Вон плотинку как размыло!
Насчет всего этого просвещал Лиску сержант-водила, старательно, с усилием — было ну очень заметно — выкидывая из речи соответствующие моменту слова и обороты.
— А вы откуда знаете? — справляясь с подступающей тошнотой — укачало-таки! — нашла в себе силы поинтересоваться Лиска. — Вы здешний, да?
— Угу, можно считать, здешний. Почти что. Да что такое для России какие-то полтыщи километров?
И замолчал, с осуждением глядя на дорогу.
Для этого ему пришлось открыть дверцу и, высунувшись по пояс, посмотреть назад. Потому что дороги впереди не было. Зато был рельеф местности . Такой, что Лиска пожалела даже о единственном бутерброде, съеденном на завтрак. Ну ведь знала же, знала, да и Макс предупредил! Сбило с толку оптимистическое Стасово: «Да это ж армейский грузовик, он где угодно без проблем пройдет!»
«Нет, авангардист быть реалистом не может. Определенно», — подумала девчонка — и, сделав это концептуальное культурологическое заключение, огляделась в поисках того, за что бы понадежнее уцепиться. И с тоскливым предчувствием обратной дороги мысленно позавидовала Стасу, а заодно и поклаже, — их путешествие медленно, но верно приближалось к концу. А ей, Лиске, предстояло возвращение. Было от чего завыть волком, раз и навсегда испохабив окрестным бобикам привычную и понятную картину мира. Вон, пробегающий мимо приостановился, будто споткнувшись о дурное предчувствие, поглядел с подозрением, поймал носом восходящие воздушные потоки. Лиска смущенно отвела глаза. Пес умиротворенно потрусил дальше, помахивая украшенным репейниками хвостом.
Возвращению предшествовали два часа позора для Стасика и рядовых, они же — два часа здорового смеха для сержанта и Лиски. Солдаты, неплохо проявив себя на разгрузочных работах, сникли, едва дело дошло до установки палаток. Стас такого развития событий никак не ожидал, но понты организатора и вдохновителя не позволяли ему сникнуть вслед за солдатами. И он принялся руководить. Вот тут-то Лиску и начал смех разбирать. Потому что Стас-руководитель всегда был зрелищем преуморительным, еще более веселым, нежели руководитель Борюсик.
Что же до сержанта, он начал хмыкать намного раньше, едва солдаты принялись расстилать палатку на траве. Но не помог даже советом. Лиска не понимала, почему. То ли это было ниже его достоинства, то ли он просто любил поржать. Только по истечении получаса он начал ворчливо давать рекомендации, формулируя мысли, как поняла Лиска, с оглядкой на нее. А еще через час ему настолько осточертело созерцать трех лохов, неумело вписанных провинциальным художником в стандартный среднерусский пейзаж, что он принялся помогать не только словами (и слова эти уже не подбирал), но и делом. Тут без полупочтенных выражений тоже не обошлось.
Вдоволь наглядевшись на Стаса на фоне палатки, Лиска забралась поглубже в опустевший кузов грузовика и принялась от нечего делать — в голове и в душе было пусто, как всегда в конце бестолково прожитого дня, — разглядывать в дырочку в тенте все тот же пейзаж, который не проплывал, а нервно поскакивал мимо.
Как бы то ни было, обратную дорогу она перенесла легче. И это притом, что решила поэкстремалить, прокатившись в кузове. Вспомнилось то ли услышанное давным-давно, то ли вычитанное — и такое справедливое: у нас-де не дороги, а направления. Вспомнилось не с грустью — с гордостью. Как там Макс сказал? Ни разу не танкоопасная местность?
А музе-то что за печаль? Ей по земле топать не по рангу. Даже такой, как Лискина. А у Лиски — втайне от всех — была своя личная муза, озорная, чуть-чуть простодушная и ни капельки не задавака.
И вот сейчас муза прилетела и, умостившись на верхушке Лискиного карандаша, принялась надиктовывать немножко хулиганское:
Ах, родина! Ах, Русь моя срединная!
Не охватить ни взглядом, ни душой!
Иду часа четыре с половиною
К забытой деревеньке небольшой.
Иду вперед размытыми дорогами,
Взбираюсь тяжело на косогор.
Моим путем рискнут пройти немногие —
Кто любит, как и я, родной простор.
А где-то за бугром — Европа тесная,
Давно обжит в ней каждый уголок…
И мысль одну я, как ребенка, пестую:
Там нет простора. Ну а здесь — дорог…
Практичная Лиска предпочла бы вместо стишка детальную сводку, какие сюрпризы день грядущий ей готовит. Но музы, увы, не гадалки. А если бы ее персональная оказалась еще и гадалкой… у-у-у, столь хищническую эксплуатацию музы девчонка потом бы себе не простила. Музы-то, даже самые отъявленные, все ж таки существа с тонкой душевной организацией.
9А то, что происходило потом, в организации, конечно, нуждалось, но не в тонкой и не в душевной, а в такой, какую недавно продемонстрировал сержант. И Лиска поняла это очень скоро. Чуть ли не в момент знакомства с участниками Второго слета имени Победившего Авангардизма.
Гостей она встречала в компании Насти, ее младшей сестры Алины и нового Алинкиного парня, то ли Васи, то ли Вани, Лиска не разобрала, а переспросить постеснялась — находила на нее иной раз такая вот стеснительность. «А, ладно, по ходу пьесы уточним!» Как легко догадаться, они и составляли основу Стасиковой ячейки. Да и вообще, Лиска предполагала, что никаких стен на этом фундаменте построено не было. Только предполагала, потому как Стас темнил, а Настя солидарно помалкивала. Будущий бюрократ вообще наводил тень на плетень дело не по делу… тренировался, наверное. Вот и сейчас конкретными инструкциями, кого и где встречать, располагала только Настя как лицо, пользующееся особым доверием. Стояла под вокзальными часами — технократической пародией на Биг Бен — и теребила в руках пусть не платочек… нет, уж лучше бы платочек! Присмотревшись, Лиска сообразила, что в руках у Насти самиздатовского вида журнал… как-то доводилось такой подержать, так потом руки мыть бегала. И потому, что краска оказалась маркая до жути. И не только поэтому. Издание было анархистское. Экстремистского типа картиночки чередовались со славословиями «цыпленку жареному», исполненными в таком стиле, что анекдоты о поручике Ржевском на их фоне смело могли считаться образцовой классической литературой, рекомендуемой для чтения отрокам и даже отроковицам. И что делает эта, мягко говоря, пакость в руках у Насти, интеллигентной девушки, почитательницы традиций Золотого века?
Ответ пришел очень скоро. В буквальном смысле слова. Ответ облачен был в драные джинсы, серые то ли изначально, то ли в результате жизненных перипетий, и черную кофту с капюшоном. Капюшон надвинут по самые глаза. А на кофте — во всю грудь — намалевана веревочная петля, в которую вписана рубленых очертаний заглавная «А».
— Нестор, — буркнул он с такой агрессией, что Лиска не сразу сообразила: это ж он представился.
— Елизавета, — ответила она. И зачем-то добавила: — Петровна.
Хотя с рождения и вплоть до сей минуты была Ивановной.
Назвавшийся Нестором еще раз одобрительно покосился на зажатый в наманикюренной лапке журнальчик — и с недоумением в упор воззрился на Настю, наверняка пораженный ее вопиющим несоответствием образу девушки-анархистки. И даже, кажется, хотел что-то спросить. Не успел. И Настя, открыв рот — не иначе как для того, чтобы назваться, — так и замерла, как морская фигура в детской игре: на привокзальную площадь высыпала полуорганизованная толпа человек в двадцать под предводительством тетки лет двадцати пяти. Полуорганизованная — потому как все, вроде бы, вместе, но не заодно. Разбрелись, облепили ларечки со снедью. Кто-то кого-то уже потерял и принялся звать — протяжно так, как будто бы в лес зашел. Более благоразумные остались на месте, озираясь по сторонам и корча брезгливые гримаски. «А гости-то — столичные», — мысленно заключила Лиска. Тетка, правильно определенная Лиской как главная, вразвалочку подошла к Насте. Именно тетка — не девчонка и не девушка. Слишком уж взгляд… даже не цепкий, а… Слова не подберешь. И не то что с ходу — вообще. Да и существуют ли такие слова, не отторгает ли язык их сразу как нечто, противное природе?
