Метин Ардити - История одного предательства, одной страсти и трех смертей
Голос отца Космаса ослабел. Он немного помолчал, потом сказал:
— На пороге смерти ее руководствовал своей мудростью Христос. Злоба Фотини послужила делу добра.
Опять повисла пауза. Не скоро заговорил Космас:
— Позавчера днем Фотини умерла на руках твоей матери. Останки твоей тети были перенесены в придел для ночного бдения. Твоя мать всю ночь простояла там, читая молитвы. Вчера утром, около пяти часов, мать-настоятельница нашла ее без сознания у гроба Фотини. Игуменья привела ее в чувство и отвела назад в келью. Твоя мать возлегла на то самое ложе, на котором несколько часов назад умерла Фотини. Вчера же, около восьми часов утра, ее нашли бездыханной. Вот, Павлина, теперь ты все знаешь. Твой отец и твой дядя вместе ушли из жизни в гневе, твоя мать и твоя тетя умерли на руках друг у друга, тоже почти одновременно… Действие проклятия закончилось. Господь Всемилостивый поможет тебе отыскать твоего ребенка, я в этом совершенно уверен.
Он поднял глаза на Павлину: та словно обратилась в камень.
— Хочешь передохнуть несколько минут? — участливо спросил священник.
Павлина отрицательно помотала головой, потом произнесла очень тихим, дрожащим голосом:
— Это сделала она, отче.
Космас чуть было не подпрыгнул на месте:
— Что ты сказала?
Павлина торопливо и сбивчиво рассказала все об Антонелле, о дате рождения, о голубых прозрачных глазах, о плавании, о груди, при этом Космас невольно улыбнулся. Не забыла также упомянуть про черные волосы и Дом швейцарцев…
Теперь Космас сидел неподвижно, с бесстрастным лицом.
— Кстати, как назывался дом у маяка? — взволнованно спросила Павлина. — Он ведь швейцарцам принадлежал, так?
— Да, конечно, швейцарцам, их звали, подожди… Мне кажется, фамилия у них была Манен. Да, точно, Манен.
Павлина вдруг побледнела как полотно:
— Манен, вы уверены?
— Манен, я уверен. Но знаешь, твою дочь могли взять их родственники, или друзья, или другая семья из Швейцарии…
— Конечно, — несколько раз кивнула Павлина. — Вы правы.
Отец Космас нахмурил брови:
— Ты об этом с ней не говорила? Как ее хотя бы зовут?
— Ее зовут Антонелла. Я ее про себя всегда называла Андрианой. С момента ее рождения для меня она — Андриана.
Лицо Космаса прояснилось. Он улыбнулся:
— Андриана… Хорошо. Красивое имя… Сколько ей лет?
— Семнадцать.
— Семнадцать лет! Ты знаешь, а я помню тебя в детстве! Как же ты радовалась жизни! Плавала, плавала. От мыса Армата до церкви Святого Димитрия… Два раза бухту проплывала, не останавливаясь, этим американским стилем, которому тебя мистер Коль обучил. Ты так любила плавать… Единственная на весь Спетсес любила плавать! А сейчас ты еще плаваешь?
— Начала опять…
— Конечно, конечно…
Павлина помолчала несколько минут, потом сказала:
— Я боюсь, отец мой. Я страшно боюсь.
— Чего же?
— Что это не она. И что это она… Не знаю, что думать. Я посчитала доказательства. Глаза, грудь, соски, кожа, волосы, плавание, швейцарцы. То, что у нее приемная мать. И дата рождения, конечно. У меня получилось девять. Разве возможно, чтобы это была не моя Андриана? А главное, отец Космас, то, как она на меня смотрит… Знаете, как будто мы узнали друг друга среди тысячи людей, среди ста тысяч… Ее взгляд говорит: «Я знаю, что это ты…»
— Тогда это судьба, Павлина. Она захотела вас соединить.
У Павлины на глазах показались слезы.
— Как вернешься, поговори с Антонеллой.
— Я дрожу еще и от мысли, что это может быть она… У нее есть семья. Она — счастливый ребенок. И потом, ее приемные родители — важные люди. Они никому не отдадут свою дочь. Для них она родная… И тем более женщине, которая была вынуждена расстаться с ребенком, не смогла оставить его себе. Они будут защищаться!
Отец Космас недовольно покачал головой. Павлина продолжала со слезами на глазах:
— Я все думаю: может, лучше ничего не делать? Видеть ее время от времени в бассейне, смотреть на нее, быть счастливой оттого, что счастлива она, — разве этого недостаточно? Ведь можно потерять все, требуя слишком многого… — По щекам у нее текли слезы, которых она не замечала.
Отец Космас молча смотрел на нее, печально и кротко улыбаясь.
Павлина вытерла согнутыми указательными пальцами слезы под глазами. С минуту сидела без движения, потом положила маленькую фотографию в сумку и встала.
Теперь отец Космас смотрел на нее снизу вверх.
— Твоя мать искупила свою вину, как смогла. Не осуждай ее. А Фотини прожила собачью жизнь… — Священник замолчал, но что-то невысказанное продолжало его мучить. Явственно колеблясь, он произнес: — Еще кое-что тебе следует знать… — И снова замолк.
Павлина напряженно ждала продолжения, зажав рот обеими руками и глядя на отца Космаса широко открытыми глазами.
— Сегодня на кладбище ты встретишь друзей своего детства.
— Я знаю. Я понимаю…
— Каждый здесь сохранил тебя в своем сердце.
— Спасибо за то, что вы мне говорите это, отец мой.
— Есть кое-что, что ты должна узнать, Павлина.
— Это меня огорчит?
— Не думаю. Может быть, удивит. Или даже…
Он пожевал губами, выдержал паузу и заговорил:
— Вот что тебе следует знать: Танассис женился на Мараки, твоей подруге детства, сестре Янниса.
Танассис женился? С ума можно сойти! Павлина потеряла дар речи от удивления…
— Да-да! — продолжал Космас. — У них трое детей, они счастливы, и даже очень счастливы.
Танассис и Мараки… Кто бы мог подумать? Она растерянно покачала головой и спросила с любопытством:
— А этот подлец Яннис?
От внимания Павлины не ушла легкая, почти незаметная улыбка, пробежавшая по лицу отца Космаса.
— Яннис — неплохой парень, Павлина. Я знаю, что произошло между ним и Арисом накануне трагедии.
— Он был жесток, — сказала Павлина.
— Это правда. Он хотел ранить, уязвить Ариса и подтолкнул его тем самым к смерти, но всю жизнь жалел об этом. Вот что я хочу сказать тебе, дочь моя. Я много разговаривал с Яннисом задолго до этого. Он ничего не замечал из того, что происходило между Арисом и Танассисом. Его лучшие друзья вдруг начали его сторониться. А когда он наконец догадался, в чем дело, его недовольство обернулось злостью. Он говорил так откровенно, потому что ему тоже хотелось быть с ними, если ты меня понимаешь.
— Откуда такая уверенность, отче? Он ведь притворщик, этот Яннис…
— Успокойся, Павлина. А главное, выслушай меня. События, связанные со смертью Ариса и твоим отъездом со Спетсеса, потрясли Янниса.
— Он был их причиной!
— Несомненно. Отчасти… Поэтому его и раздирало чувство вины. Своего замечания насчет мужественности твоего брата и остальных «таких же», как он, — здесь отец Космас употребил слово tioutos, — он никогда себе не простил. И вот, Павлина, ввиду обстоятельств, которые мы с тобой не сумеем понять и о которых не можем судить, Яннис однажды сам стал «таким же»… У него есть друг в Пирее.
— Яннис тоже? — Павлина широко раскрыла глаза от удивления.
Священник двойным кивком подтвердил справедливость своих слов.
— Стал таким, чтобы загладить свою вину?
— Я не знаю. Может быть, чтобы как-то приблизиться к Арису? Попросить у него таким образом прощения? Выразить свою любовь? Поди знай… Чувство вины, Павлина, это великая тайна… Иногда я спрашиваю себя, не украл ли дьявол угрызения совести у Господа Бога. Когда чувство вины входит в нашу жизнь, оно начинает пожирать нас, иногда без остатка…
Павлина встала из-за стола, подошла к Космасу и обняла его:
— Спасибо, отец мой. Спасибо за все.
— Ты уже простилась со своей матерью и Фотини?
— Нет, я сразу пошла к вам.
— Ты правильно поступила. Теперь ты сможешь поговорить с ними с большим пониманием. С пониманием, которое, конечно, только зарождается, тени прошлого еще долго будут омрачать его. О Theos mazi sou, Pavlinaki, Да пребудет с тобой Господь, Павлинка. Твоя мать и тетя лежат в нашей маленькой церкви, ты шла мимо нее, направляясь ко мне. Над ними читают молитвы монахини. Отпевание начинается через полчаса. Ступай к ним, ступай. Вам есть что сказать друг другу.
Два тела лежали в поставленных рядом открытых гробах, справа от алтаря. Павлина подошла к матери. Ее черный головной убор[4] оставлял открытыми лишь узкую полоску лба над бровями и часть лица до подбородка.
Выступившие над впалыми щеками скулы придавали ей суровый и неприступный вид. Павлина поцеловала мать в лоб и прошептала:
— Я так люблю тебя, мама.
Сжимая в ладонях холодные, шершавые руки Магды, она долго стояла рядом с ней, прежде чем перешла к гробу Фотини.
Приблизившись к нему, Павлина наклонилась, поцеловала усопшую в лоб, пробормотала:
