KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Пере Калдерс - Рассказы писателей Каталонии

Пере Калдерс - Рассказы писателей Каталонии

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Пере Калдерс, "Рассказы писателей Каталонии" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Магистр ложи «Сен-Жак» (а она называлась именно так) телеграфировал «ipso-facto»[78] в Филадельфию самые искренние заверения в совершеннейшем своем почтении, после чего Диана объявила о немедленном отъезде в Париж, а Бордоне стал с нетерпением ждать конца ее двадцатидневного путешествия по просторам Атлантики. Несчастный потерял аппетит, сильно похудел и просиживал целые дни дома, замотав голову огромными шарфами. Тем, кто приходил его проведать, сообщалось, что господина Бордоне нет в городе. Когда Диана наконец осчастливила Париж своим приездом, многострадальный секретарь бросился к ее ногам, умоляя о прощении. Сеньорита Воган, у которой, несмотря на суровый нрав, было доброе сердце, уступила его мольбам и, взяв голову Бордоне руками, осторожно вернула ее в нормальное положение.

После этих необыкновенных событий звезда Софии Уальдер потускнела. Черная зависть снедала ее сердце. Ненавистная соперница добивалась больших успехов, превосходя ее решительно во всем. Однажды София Уальдер вызвала дух Рамона Сибиуде[79], который ответил по-латыни, оставив на столе листок бумаги со следующим текстом: «Omnes qui eidem Adamo participavimus atque a serpente in fraudem inducti sumus, per peccatum mortui, ac per coelestem Adamo(um) saluti restituti atque ad vitae lignum…»[80] — и т. д. В записке два раза употреблялось слово «Adamo», тогда как, следуя правилам грамматики, второй раз нужно было написать «Adamum». Возможно ли допустить, чтобы Сибиуде делал ошибки в латыни? Ну конечно же нет! — торжествовала Диана. Эта неудача оказалась для Софии Уальдер роковой и положила конец ее карьере.

Блистательная Диана заняла «трон» соперницы и царила там долгие годы. Однако в старости она обратилась в истинную католическую веру, исповедалась в своих грехах и незадолго до смерти опубликовала мемуары, где разоблачала масонские ложи. Эти «Мемуары» были распроданы в мгновение ока, но второе издание, как ни странно, до сих пор не появилось.

О судьбе Софии Уапьдер ничего не известно, и ее следы теряются во мраке. Через несколько лет после описанного нами злополучного происшествия распространился слух, будто бы какие-то лисабонские колдуны отрезали ей руки, которые на спиритическом сеансе, двигаясь сами по себе, отвечали на любой вопрос. Многие бросились на поиски этих чудесных рук и готовы были заплатить за них любые миллионы, но найти их так никому и не удалось. Вот и вся история, histoire a dormir debout[81], как говорят французы. Тем не менее я знаю людей, одержимых, с бледными лицами и остановившимся взглядом, которые не потеряли надежду и все еще ищут эти необыкновенные руки, ищут в лавках таксидермистов, антикваров и старьевщиков; в предместьях больших городов и на пустырях, там, где мальчишки играют в футбол, рядом с недостроенными зданиями, ищут среди обломков полуразрушенных домов и груд мусора, потому что все можно найти в этих местах; руки Софии Уальдер, мятые поблекшие цветы нищеты, а может, магическое заклинание, которое разом перевернет весь мир.

Каллиграф

Он вырос в темной грязной конторе Додсона и Фогга — небезызвестных читателю поверенных коварной недоброжелательницы мистера Пиквика — вдовы-истицы Марты Бардл — и с детских лет вдыхал затхлый сырой воздух этого заведения, пропитанный испарениями от самых разнообразных портящихся предметов. Должно быть, на формирование внешности нашего героя — человека немощного и чахлого — наибольшее влияние оказали драная, засаленная обивка мебели и старые, местами истлевшие портьеры. Что касается внутреннего развития его личности, то здесь, вне всякого сомнения, решающая роль принадлежит великому искусству красиво и разборчиво писать, называемому каллиграфией, которое он изучил, перелистывая кипы старых, давно забытых дел, до отказа заполнявших полки конторы Додсона и Фогга. Мастерски выведенные буквы, заботливо сохраненные для потомства, положили начало его истинной страсти к каллиграфии. На пыльных полках можно было обнаружить любые образцы этого ныне утраченного искусства — от строгого, тяжелого почерка былых времен до почти фривольных завитушек теперешних лондонских денди. Впрочем, это и не удивительно, если иметь в виду, что господа Додсон и Фогг унаследовали контору от своих родителей, а те соответственно от своих, и так далее вплоть до всеми забытых далеких предков, о которых известно только, что они тоже являлись ревностными служителями Юриспруденции, стояли на страже Закона и следили за выполнением решений Суда. Надобно заметить, что господа Додсон и Фогг были весьма довольны этим обстоятельством и не упускали случая напомнить клиентам свою «судейскую» родословную, любезно улыбаясь и легко постукивая кончиками пальцев по стоявшему на столе серебряному чернильному прибору.

Каллиграф — как окрестили нашего героя — провел детские и юношеские годы в тщательном изучении самых разнообразных и чудесных приемов письма и, будучи от природы человеком способным, настолько преуспел на этом славном поприще, что вскоре стал пользоваться в Лондоне неоспоримым авторитетом. Он обладал завидным трудолюбием, а потому быстро освоил английский курсив, воскресив из небытия и изучив забытый труд Чарльза Снеля «Техника и практика письма». Кроме того, Каллиграф проштудировал сочинения Эдварда Кокера, Томаса Уатсона и Дункана Смита, заимствовав у последнего в высшей степени любопытный «мелкий английский курсив». Несмотря на то что Каллиграф был настоящим патриотом, именно его перу принадлежат страницы откровенной критики (или критической откровенности) в адрес англосаксонской манеры письма. Особенно известным стало следующее глубокое суждение: «В последнее время англичане достигли завидных успехов, доказав с пером в руке, что в каллиграфии отличаются тем же тонким и изысканным вкусом, что и в прочих искусствах. Однако, несмотря на известные превосходства, настолько выделяющие эту нацию среди других, приходится признать, что даже самые лучшие образцы английского письма все же не лишены недостатков. Ну разве позволительно забывать о том, что широкие и приземистые буквы делают почерк неуклюжим, лишая его легкости и изящества! Этот эффект еще более усиливается вследствие недостаточного изгиба соединительных линий (называемых также линиями связи), которые располагаются между буквами. Кроме того, большой урон красоте письма наносится тем, что в Англии оно выполняется очень тонким пером с двойным срезом. Таким пером совершенно невозможно плавно и естественно выводить «жирные» и «волосяные» линии, составляющие, пользуясь выражением живописцев, «светотень» каллиграфии. Более всего этот недостаток проявляется в так называемом «рондб», или национальном курсиве. Это письмо, изысканное и хорошего вкуса, могло быть куда более быстрым, если бы англичане приучились, как прочие нации, к естественному, ровному и мягкому движению пера, а не нажимали бы на него изо всех сил, чтобы достичь утолщения линий, которого нельзя добиться иным способом, используя перо слишком острое или слишком тонкое».

Ученые мужи не только Англии, но и всей Европы высоко оценили данное суждение, а один из них — дон Торквато Торио де ла Рива-и-Эрреро, почетный член Королевского экономического общества в Мадриде, смотритель архива его светлости сеньора маркиза д’Асторги, переписчик королевских привилегий и хранитель библиотеки древних рукописей его величества, даже включил слова Каллиграфа (как свои собственные) в книгу «Искусство письма», снабдив их следующим комментарием: «Конечно, мы, испанцы, с негодованием взираем на это жалкое подобие букв, производимых таким тонким острием пера, но разве сердца англичан не переполняют те же чувства при виде наших букв, написанных толстым пером, разве не производят они на чопорных британцев впечатление каракулей, выведенных клюкой, а то и старой разбитой метлой? Несомненно одно: каждая нация в данном вопросе имеет право на собственную точку зрения».

Итак, Каллиграфу стали доверять переписку разнообразных прошений и ответов, а также бумаг, связанных с делами самого тонкого и деликатного свойства. Постепенно он сделался главным писцом в мрачном заведении Додсона и Фогга. Здесь же во время известной тяжбы, так подробно описанной Диккенсом, наш герой имел счастливый случай познакомиться с мистером Самюэлем Пиквиком, который произвел на него впечатление человека в высшей степени замечательного и тонкого. Когда Каллиграф впервые увидел мистера Пиквика, тот сидел в приемной конторы в своих неизменных гетрах и поглаживал длинные бакенбарды. Клерк подождал, пока клиент от души чихнет, затем подошел к нему и вежливо попросил:

— Будьте любезны, вашу повестку, сэр.

— С большим удовольствием, — ответил мистер Пиквик, — прошу вас. Она написана прекрасным каллиграфическим почерком.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Каллиграф, краснея.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*